Сочинитель - Андрей Русланович Буторин
– Так! Ты остаешься здесь, с ними, – бросила на Олюшку строгий взгляд Анюта. – Светуля, мы с тобой наверх, оттуда обзор лучше.
– Может, тогда всем наверх? – спросил Васюта, которому «папа» наконец-то передал автомат.
– Всем не надо, – ответил за осицу Валентин Николаевич. – Чем больше будет огневых точек, тем сложнее будет этим, – кивнул он на окно, – сосредоточиться. Так что давай и мы с тобой, сынок, в другую комнату переберемся.
– Прикрывай! – крикнула Олюшке Анюта и, пока та стала выпускать очередь за очередью в разбитое окно, перебежала со Светулей к двери, за которой они тотчас и скрылись.
«Мама» тоже стала стрелять в оконный проем, хоть и не видела, куда именно летят пули. Зато этим воспользовались «отец» с «дедушкой», чтобы перебраться в соседнюю комнату.
Васюте не хотелось стрелять наугад, он даже не знал, есть ли в «родительской» квартире запасные патроны. Пригибаясь, он подобрался ближе к окну. Быстро выглянул, заметил метрах в тридцати движение и пальнул туда в надежде, что потратил патроны не зря. Ответная очередь, пройдя над самой его головой, добавила выбоин на противоположной стене. Васюта инстинктивно присел.
– Не высовывайся! – запоздало крикнула ему Олюшка. – Если тебя убьют, я тебе тогда…
Что именно она сделает убитому сочинителю, осица сказать не успела. Очередной рой пуль колыхнул остатки занавески и выбил из стены фонтанчики штукатурки, а из мебели щепки. Из других комнат также послышался звон стекол.
Но зазвучали выстрелы и с этой стороны – сверху и из соседней комнаты. Елена Сидорова нырнула к подоконнику, присела под ним и, подняв над собой руку с зеркальцем, стала смотреть в него, как в перископ.
– Четверо у соседнего дома, – сказала она. – Ага! Уже трое! Еще трое – чуть дальше, за березками. И от дальнего дома к ним еще двое бегут. Значит, так… Ты, которая… как там тебя?.. Оленька?..
– Олюшка! – прошипела в ответ осица.
– Да по мне хоть Офелюшка! Стреляешь хорошо?
– Да.
– Тогда дожидаемся, когда наши опять станут стрелять из других окон, и шмаляем – ты в тех, что у березок, а я в этих, у ближнего дома.
– А я в тех, что у дальнего? – спросил Васюта.
– Ты бы, Вася, лучше спрятался куда, – глянула на него любимая. – Ты все равно стреляешь неважно, да и не надо, чтобы тебя вообще видели, сам знаешь. Иди в туалете запрись, там окон нету, безопаснее всего будет.
Васюте стало так обидно, что он даже не нашелся что ответить. За него это сделала «мама».
– Он что, подвенечное платье, которое до свадьбы жениху нельзя видеть?.. Так жених, как я поняла, как раз он. И уж коли он моим сыночком назвался, в туалете я ему отсиживаться не дам – не хватало мне еще такого позора!
– Ну так он же не здесь тебе сын! – досадливо поморщилась Олюшка.
– Значит, все-таки и там я есть… – пробормотала Елена. – Значит, все же не врал…
Но тут сверху раздались две очереди, к ним подключились еще две слева, и «мама» взмахнула рукой:
– Сынуля, мочи тех, что дальше, а мы с невесткой ближними займемся!
– С кем?.. – разинула было рот Олюшка, но врожденное чувство бойца взяло в ней верх, и она, как и было сказано ранее, выпустила из «Никеля» очередь в прячущихся за березами противников, в одного из них сразу попала, вроде бы задела и еще одного.
Елена Сидорова тоже оказалась меткой – упали сразу двое возле ближнего дома. Впрочем, одного из них могла скосить и очередь кого-то еще, стреляли сейчас, похоже, одновременно и обе осицы сверху, и Сергей с Валентином Николаевичем слева.
Принялся стрелять по бегущим от дальнего дома двоим… нет, все же троим мужчинам и Васюта. Ему было так обидно после Олюшкиных слов о туалете, что он вовсе забыл о собственной безопасности, словно неосознанно желая показать любимой, насколько он бесстрашен. И конечно, тут же за это и поплатился. Трудно сказать, как так вышло, что попали именно туда – непонятной вышла траектория пули, можно сказать, ему удивительно «повезло», – только Васюта вдруг понял, что не чувствует правой ноги. Он глянул вниз, но на черной ткани штанов крови сначала разглядеть не сумел, увидел лишь сантиметрах в двадцати над коленом небольшую дырку. «Ничего, – подумал он, – Олюшка заштопает. Но как я умудрился стоя отсидеть ногу?..»
А потом он увидел, как на полу под правым ботинком расплывается алая лужа. «Чего это?..» – удивился сочинитель, но ответом стал лишь нарастающий звон в ушах. Недолгий, потому что через пару-тройку мгновений сознание сочинителя заполнила непроницаемая тьма.
* * *
Звук голосов долетел до него откуда-то издалека. Или даже из-под толщи воды, поскольку и звучали они поначалу словно глухое бубнение и бульканье. Но постепенно речь становилась более разборчивой, хотя ее смысл все еще обходил Васютино сознание стороной.
– Пятерых мы точно положили. Остальные ушли.
– Еще шестой должен за домом лежать, я видел, что попал.
– Далеко ли ушли? Соберут других и вернутся.
– Не соберут. Я узнала Лохмача. Тот еще падальщик! Такое же отребье вокруг себя собирает, когда чует, что жареным пахнет. Но я его пристрелила, остальные без него никого не соберут.
– Эх, времена нынче мутные настали, теперь и не только эти шакалы в стаи сбиваться начнут.
– Так, может, и нам не разбегаться, а тоже вместе собраться? Притерлись вроде друг к дружке, пристрелялись…
И Васюта, абсолютно еще неосознанно, а потому совершенно бессвязно и бессмысленно забормотал:
Мама стреляла, притершись, по папе… Папа шакалов катал на пикапе… Дед в туалете спасался от них… Я вам не платье – я храбрый жених!
– Ой, Васечка очнулся! – услышал сочинитель любимый голос, а потом, разлепив веки, увидел в расфокусированной дымке склонившееся к нему Олюшкино лицо.
– Судя по стихам, очнулся пока только рот, – прозвучал затем и мамин голос.
Глава 9
Оказалось, что ранен Васюта навылет, кость, к счастью, была не задета. Но крови, пока закончилась перестрелка и его смогли перевязать, потерял довольно много, оттого чувствовал теперь сильную слабость, даже лежа на старой, продавленной тахте. Впрочем, идти бы он сейчас все равно никуда не смог, даже на костылях, которых к тому же у «родителей» не имелось.
– Костыли мы, допустим, найдем, знаю пару мест, – сказал на это Сергей Сидоров. –
