Покорители шторма. Бриз - Ирина Вадимовна Лазаренко
— Ола! — шёпотом крикнула Делла.
Сестра развернулась и убежала обратно в дом.
***
Холодной называли полуподвальные помещения, расположенные в главном корпусе Академии. Несколько небольших комнат из серого камня с арочными окнами, забранными решетками, из удобств — дырка в полу да деревянные полки для сна и стол, который располагался на равном удалении от каждой из полок, так чтобы арестанты вынуждены были принимать пищу, толкаясь локтями друг с другом. По замыслу создателей, это должно было объединять особо горячих акваморов, показывая, что между ними нет особых различий, что кланы — это причудливая игра политиков, а люди… они остаются людьми, которые потом начинают играть свои роли, согласно интересам своих семей. Так Болтону рассказывал его отец Френ дель Бриз, которому в его бытность аквамором доводилось сидеть в холодной с хорошими учителями.
На деле же это тесное соседство выливалось в новые противостояния, споры, конфликты, но все за пределами узилища. В холодной же акваморы мирились друг с другом, хотя и случались мордобои, которые чреваты были последствиями. Бузотеров переводили в одиночку, из которой лишь один путь — прочь из Академии. Такой исход родственники наказанного воспринимали очень агрессивно. Незавидна участь бывшего аквамора, который после одиночки вернулся в родной клан. Потраченные на его обучение деньги ложились тяжелым ярмом на его же плечи, и отныне он влачил жалкое существование, берясь за любую работу, чтобы погасить долг отчему клану. Обычно отщепенцы не заводили семей, потому что семью надо содержать, а большая часть заработка уходила на погашение долга. Но случалось, что родственники смирялись с убытком и возвращали такого изгоя в лоно семьи, но ничего толкового ему не поручали, да и на приличные должности рассчитывать он был не вправе. Таких людей называли дейджи. Они даже не могли отречься от клана, потому что в таком случае вынуждены были сначала полностью расплатиться по своим долгам, но мало кто из них готов был на это пойти.
Болтону дважды приходилось сидеть в холодной. В первый раз он провел здесь всего несколько часов. Невинная поначалу перепалка с Циклонами довела до рукоприкладства, после чего его как зачинщика препроводили в арестантскую. Второй раз он здесь был в качестве секунданта и тоже долго не задержался. Теперь же он не надеялся рано получить вольную. Валентайн грозился довести дело до ректора и можно было не сомневаться, что он это сделает.
Разорванная щека продолжала кровить и болела. Болтон сидел, прижавшись щекой к стене, мечтая заморозить рану: быть может, тогда боль уйдет и кровь остановится. Он старался не смотреть на своего соседа по арестантской. Рауль де Циклон лежал на деревянном настиле, подложив под голову скатанный в валик сюртук, и безмолвно смотрел в потолок. Он даже дышал так тихо, что закрадывалось подозрение, будто наглец давно испустил дух.
В соседней комнате царило веселье. Два секунданта травили акваморские байки, давно известные всем, но в то же время не успевающие надоесть. Януш пан Мистраль громко хохотал, но разобрать, что ему рассказывает Блеско фон Бора, секундант Циклона, Болтон не мог. Делить им нечего. Оставалось только позавидовать.
Ему с Циклоном тоже делить нечего. Если задуматься, то они в чем-то даже похожи. Решительные, целеустремленные, задиристые. Слепленные из одного теста, только разделенные интересами кланов.
От размышлений Болтона оторвал неожиданно прозвучавший голос:
— Я неправ был. Твоя сестра не свихнутая, а просто увлекающаяся. И это хорошо, — сказал Рауль и отвернулся к стене.
Больше он не сказал ни слова.
Болтон улыбнулся. Циклон извинился перед ним! Похоже, мир медленно сходит с ума.
До ужина оставалось еще часа полтора.
***
Делла вошла в комнату сестры без стука, и лицо ее выражало решимость. Ола сидела за столом и что-то писала, улыбаясь листу бумаги нежно и задумчиво, лучи Матушки через открытое окно заливали комнату, играли бликами в светлых, высоко заколотых волосах, поглаживали пальцы, подсвечивали линию длинной шеи и совсем еще детских щёк. Звук открывшейся двери выдернул Олу из мечтательной задумчивости, она вздрогнула и обернулась, сердито нахмурившись, но при виде Деллы залилась краской, быстро смяла недописанное письмо и почти отбросила перо.
Делла стояла и смотрела на сестру своим обычным выжидающим взглядом, от которого люди посмелее Олы впадали в нервическую тревожность, и глаза Олы бегали, пальцы терзали несчастный лист бумаги, щеки пламенели, как закат в ветреный день.
— Сестра, — наконец сказала Делла строго, — подобное поведение недостойно твоего клана и положения. Так пристало вести себя безграмотной островитянке без рода и герба.
Ола опустила голову, но было видно, как упрямо сжались ее губы. Грудь тяжко вздымалась от прерывистого дыхания.
— Мой долг, — ровным голосом продолжала Делла, — удержать тебя от поступков, которых ты будешь стыдиться позднее. Которые запятнают честь твоего клана, подобно чернилам каракатицы…
Крепче стиснув кулаки, Ола замотала головой.
— Ты сама знаешь: твоё тайное увлечение недостойно Олы дель Бриз, поэтому так прячешься ото всех, так страшишься, что кто-нибудь узнает, заметит. Самым разумным было бы отказаться от него в своих мыслях, но ты не пытаешься вести себя достойно, ты подпитываешь тление этого…
— Отстань от меня! — закричала Ола, и её ненавидящий взгляд полоснул Деллу по лицу. — Это не твоё дело! Не твоё!
— Моё дело, — Делла повысила голос, — всё, что касается чести клана и репутации моей семьи!
— Бризы вступали в браки с Циклонами! — понизив голос, горячечно зашептала Ола. — Ты знаешь, что вступали. Ничего в этом нет такого, позорного и недостойного, нечего мне стыдиться или…
— Разве Хёлвер де Циклон предлагал тебе брак? — подняла бровь Делла. — Он, кажется, вообще не помнит, что ты существуешь на свете. Не притворяйся, будто не понимаешь меня! Твои попытки обратить на себя его внимание — вот что позорно, твоя готовность… пойти на что угодно, потеря достоинства — вот что недостойно, вот что пристало лишь безродной островитянке, которая только и ждет, когда на горизонте покажется корабль!
— Отстань, — стиснув зубы, повторила Ола. — Ты мне надоела. Ходишь везде, лезешь во всё. Когда ты уже уедешь к дьяволу отсюда, к своим растениям, когда перестанешь во всё совать свой нос, когда, когда…
Делла не отвечала, молча и презрительно смотрела на Олу, пока та не умолкла, пока взгляд ее не начал метаться, словно ища, куда можно деться от молчания и осуждения сестры. Потом повернулась и вышла, затворила за собой дверь и прижалась к ней спиной, размышляя о чем-то.
Наконец лоб Деллы прорезала решительная морщинка, и танна
