Евгений Щепетнов - Колян. Дилогия (СИ)

В этот день они успели объехать четыре фермерских хозяйства. Везде их принимали настороженно, с опаской — кому приятно отдавать своё кровное каким‑то бандитам? Все, кто носил оружие, были для фермеров бандитами. Николай, как мог, рассказал, что ждёт их в будущем, какая власть и какие отношения, но опять не увидел понимания — слишком были побиты жизнью эти люди, чтобы верить в прекрасные рассказки неизвестных. Он и не настаивал на братской любви — хорошо было и то, что на казаков с вилами наперевес не бросались, чего можно было ожидать после правления Майора.

К себе в лагерь они попали ближе к вечеру. Там заканчивались работы по обустройству крепости и завершались захоронения своих и чужих бойцов. На могилах своих они установили простые кресты по православному обычаю. Хотя религия и была не в почёте в их государстве, православие оставило свой след в сознании людей, и крест оставался символом чего‑то вечного. Николай задумался — а правильно ли они запретили проявления своей веры? Может, всё‑таки стоит разрешить постройку церквей? Вакуум в голове людей на месте веры может заполниться гораздо более странными и очень неприятными верованиями — от друидских и идолопоклоннических обрядов до сатанизма.

«Нам только жертвоприношений не хватало, — подумал он. — Надо что‑то делать. Вера‑то никуда не ушла, значит, будут тайком собираться, бесконтрольно, пусть лучше уж в одном месте собираются — в церкви, как положено. Объявлю православие официальной религией — всё‑таки, мы казачье войско, а казаки были православными».

Через час после того, как были закончены похороны, Николай собрал всех у могил павших бойцов.

— Бойцы! Я собрал вас тут, чтобы почтить память наших соратников, погибших за счастливое будущее нашего народа. Мало они пожили, видели только бой, кровь и тяжёлые испытания. Все мы прошли через это, и всем нам ещё предстоит многое испытать, пока наша жизнь не станет мирной и безоблачной. Мы всё делаем, чтобы наш народ жил, и если надо умрём за это, как наши братья и сёстры, лежащие в этих могилах. Не забывайте своих товарищей. Земля им пухом. Прощайте, ребята… Салютовать не будем — патронов мало, надо беречь. Наша задача — сделать так, чтобы их жертва была не напрасной.

Николай повернулся и пошёл в крепость. В горле стоял комок, но слёз не было. Он знал каждого из погибших, знал ещё с их детских лет, воспитывал, учил. Многие из бойцов, что слушали его речь, плакали — девчонки навзрыд, у парней катились слёзы по щекам. Одно дело думать, что кого‑то убьют, другое — видеть, как товарища, с которым вчера шутил, ел и пил рядом, теперь опускают в землю. Это казалось таким несправедливым, таким вопиюще неправильным. Впрочем, для долгих проводов не было времени. Они уже давно находились в походе, им нужно было возвращаться в Рось. Этот поход был успешным и важным, даже более успешным, чем можно было бы ожидать.

Следующий день прошёл в сборах — надо было упаковать как следует в перемётные сумы соль. Также нужно было организовать караван — людей он брал с собой немного, остальные оставались держать крепость. Итого в караван вошло 20 лошадей верховых, несущих всадников, остальные животные несли соль и снаряжение бойцов. Грустно было расставаться с теми, кто прошёл с ним все тяготы этого нелёгкого похода, но дело есть дело и теперь надо было чётко организовать Соляной путь. Наконец всё было готово — соль упакована, груз уложен, всё обговорено, на следующее утро караван уходил в дорогу. Бойцы прощались друг с другом — кто знает, когда ещё увидятся вновь и увидятся ли.

Ночь прошла спокойно. Люди никак не могли угомониться, разговаривая допоздна, и лишь команда взводного успокоила всех и лагерь засопел. Утро встретило привычным мелким дождём. Неразбериха с погрузкой, суета, ржание лошадей, нагружаемых солью — животным это явно не нравилось, короткое прощание, и длинный караван побрёл на родину. Лошади были привязаны к друг другу уздечками. Зрелище, конечно, было забавное — длинная–предлинная змея, состоящая из недовольных лошадей, медленно тянулась по дороге. Кони за время простоя отвыкли носить грузы, они всхрапывали, иногда пытались брыкаться, осаживаемые бойцами, но скоро всё пришло в норму. Караван пошёл.

Следующие несколько дней тянулись скучно и обыденно, к удовольствию Николая, страстно желающего, чтобы хоть в ближайшее время приключений и волнений не было. Они становились на ночь у ручьёв и речек, поили лошадей, пускали их кормиться, одевая путы, снимали с них груз, для чего приходилось каждый день нагружать и сгружать несколько тонн, готовили еду, охотились и засыпали, чтобы проснуться и опять проделать всё то же самое. Рутинная работа усыпляла, мозг успокаивался, отрешённый от вопросов жизни и смерти. Каждую ночь к Николаю приходила Катька, осуществляя сразу и охрану его тела и ублажение его — о чём она с хихиканьем ему как‑то заявила. Ему нравилось проводить время с ней, от неё он как будто заряжался молодостью и оптимизмом. Молодые не могут долго думать о смерти, они не верят в собственную смерть — они в какой‑то мере бессмертны. Это старики только думают и говорят о ней. Ему нравились Катькина наглость и бесстыдство: она получала от жизни всё, что могла, жила одним днём.

Как‑то он сказал ей, что если его жёны узнают, что она с ним кувыркается — побьют ведь! Она со смехом ответила, что, во–первых, пусть он не будет наивным — все всё давно знают, и его жёны не против, чтобы в походе его ублажали симпатичные охранницы.

— Они сказали, что здоровее будет, не сотрётся у него…

Тут он поперхнулся чаем — вот бабьё! Уже всё обсудили и утрясли, пока он сомневался и переживал. А во–вторых — продолжила Катька, сделав вид, что не заметила его реакции, — раз Атаман кувыркается с девчонками, значит, силён ещё и может управляться с народом, честь ему и хвала. В походе он может спать, с кем захочет, она лукаво покосила глазом — и с теми, кто захочет с ним. Конечно, желающих хватает, вернее, все желают, и если Атаман хочет, она пригласит ещё парочку напарниц в постель. Но только после неё, когда она насытится. Она опять прыснула и, прижавшись к нему длинным упругим телом, провела ногтем черту по его животу так, что чуть кровь не пошла. Он вздрогнул, шлёпнул по её крепкой бесстыжей заднице, она запрыгнула на него и всё продолжилось снова и снова. Пока они спокойно не уснули, глядя в чёрное бархатное тропическое небо, покрытое яркими сияющими звёздами.

Через несколько дней на горизонте показалась громада Корабля. Этот левиафан возвышался над лесом, как пирамида Хеопса, как всегда внушая почтение и оторопь даже тем, кто уже видел его и был на его борту. Их караван был давно замечен сторожевыми поста и уже на подходе к кораблю их встретил наряд казаков. Они были веселы и довольны. Работы с кораблём продвигались хорошо, запасы на судне были огромны — имелись и мука, и сахар, и соль, и множество всякой одежды для персонала, и посуда, настоящие сокровища. У Корабля караванщики позволили себе отдохнуть два дня, давая коням восстановить силы. Это время Николай посвятил осмотру сокровищ, найденных на судне. Там было всё, что нужно для жизни.