Евгений Щепетнов - Колян. Дилогия (СИ)

— Ребята! Увиденное мной превосходит все наши ожидания. Мы не зря сюда шли. Давайте сосчитаем наши потери — сколько раненых, сколько убитых. Раненые сразу лечиться, на перевязку, вы мне нужны здоровыми, нам ещё организовать всё тут надо. Сейчас питаться, потом будем отдыхать. Всё ясно?

— Ясно! — казаки радостно загомонили, хотя сквозь их оживление проглядывала печаль о погибших и озабоченность — а что там дальше? Ведь кому‑то тут придётся остаться, к гадалке не ходи. Николай подозвал серого от ранения и усталости взводного и они взяли у дежурных по миске похлёбки с мясом и картошкой — благо, в этих местах с картошкой никогда не было проблем. Не зря местных называли иногда бульбашами — от бульба — «картошка». Они уселись рядом, неторопливо глотая горячую ароматную жидкость и разгрызая волокнистое, застревающее в зубах мясо.

— В общем, смотри что: тут надо оставить как минимум половину бойцов, держать комбинат — мало ли кто ещё налетит. Скорее всего оставим раненых — отлёживаться, лечиться, организовываться. Сколько погибло? Посчитал?

— Считал. Пятнадцать человек полегло. Из них пятеро израильтян.

— А чего их так много?

— Ну, те уже отвыкли от войны, наши пошустрее да поопытнее будут. Да и я старался посылать их вперёд, свои‑то дороже… — взводный исподлобья взглянул в лицо Николаю, как бы проверяя его реакцию. Тот слегка кивнул, и взводный продолжил. — Половина, как минимум, ранена. Тяжёлых раненых нет. Если наши падали, то просто не выживали, они их добивали.

— Ясно. В общем, давай так — я с остальными бойцами пойду назад, ты будешь держать комбинат до победного. Я сильно надеюсь на тебя — ты должен во что бы то ни стало удержать соляные копи, это — залог нашего будущего. Понимаешь?

— Понимаю. Тяжко только, атаман… домой хочется.

— Ну мне, брат, много чего хочется. Например, чтобы вот этой хрени с катаклизмом не было. Чтобы я мог прийти в бар, выпить кружку ледяного пива и посмотреть комедию по ящику. Мало ли что нам хочется. Надо принимать то, что есть. Мы не выбирали себе эту жизнь. Вопросы есть? Вопросов нет. Давай, доедай и потихоньку приступай к организации. А мне надо решить, как соль доставлять будем. Машин нет. А если где‑то они и есть, их завести невозможно, аккумуляторы давно сдохли все, осыпались. В общем, похоже, надо к местным идти — пленные сказали, что кого‑то крышевали, значит, тут есть народ, надо поговорить с ними насчёт телег. До вечера все отдыхаем, отлёживаемся (кроме нарядов), завтра будем искать транспорт.

Николай хлебал варево, не замечая его вкуса, и думал:

«Всё, в общем‑то, удалось — соль нашли, комбинат взяли, только вот расстояние до него огромное по нынешним меркам. Что делать? Из транспорта — только лошади. В день на них можно не больше сорока километров пройти, в крайнем случае, пятьдесят. Плюс привалы на отдых и питание. Значит, на дорогу уйдёт 3 недели… Ой–ей, три недели на путешествие в один конец. Раньше можно было сделать это расстояние за один день на машине. Значит так: сорок — пятьдесят лошадей, на каждой по сто килограммов соли. Итого за раз пять тонн. За раз — мало, но если поставить на поток — нормально. Каждые три недели по пять тонн соли. Наладить караваны, прикрепить к ним охрану, человек десять. Грузятся, и пошли вперёд. Промежуточные базы уже есть — Красная ферма и Корабль. С кораблём еще бы разобраться — там много ценного ещё осталось… И как крепость он практически неприступен, а сверху всё видно как с башни, отстреливай кого хочешь. Базы расположены примерно в неделе пути друг от друга и от Роси. Очень удачно вышло с солью, если не считать могил бойцов. Надо похоронить всех скорее — в такой жаре может зараза завестись какая‑нибудь. С утра часть пойдёт со мной по фермерам, а часть будет хоронить своих и врагов. Глупо они поступили всё‑таки, ведь договорились бы всё равно… Крыша у майора точно поехала, как ещё объяснить».

Он потянулся, доел похлёбку, отставил чашку в сторону и посмотрел вокруг сытыми, затуманенными усталостью и нервным напряжением глазами. Бойцы доедали похлёбку, кто‑то уже закончил ужинать и суетился у бака с водой, закреплённого на крыше — тут у гарнизона комбината был душ. Парни и девки разделись догола, не стесняясь друг друга, и, толкаясь, лезли под струи воды. Их загорелые тела, покрытые шрамами, свежими ранами и ссадинами, контрастировали со светлыми полосами на бёдрах от шорт, а ещё больше с цветом кожи трупов, лежащих бесформенной кучей у стены в дальнем углу. Молодость быстро отходит от страшных напряжений: девки визжали и со всего размаху хлопали по голым крепким задам демонстративно сексуально–озабоченных парней, хихикающих и пытавшихся увернуться от сильных рук девчонок. Николаю подумалось, что и Катаклизм, и постоянная близость смерти срывают с человека много покровов цивилизации, наносного и условного. Те же девчонки и парни, которые прошли через смерть, скоро уединяться и займутся сексом, и никто не увидит в этом ничего предосудительного — всё нормально, всё естественно. Неестественно было бы, если бы парни занялись сексом с парнями, а девки с девками — у казаков строго пресекали такие отношения. Николай считал, что любое проявление гомосексуализма есть болезнь, а если болеешь — не разноси её по окружающим. Живи как положено: размножайся, люби, рожай детей.

«И насчёт детей, — внезапно подумал он. — Чем же интересно они предохраняются, ведь среди девчонок–бойцов практически нет беременных. Надо будет поговорить ради любопытства с врачом в Роси…» Он хмыкнул — вот какие дурацкие мысли занимают, ну не беременеют и ладно, захотят — забеременеют. Он покосился в сторону от хохочущих и визжащих бойцов разного пола и вдруг заметил, как жадно созерцают девушек оба пленника. Руки им развязали — всё равно их долго нельзя держать связанными, гангрена начнётся от тугих пут, но пока что их особо не подпускали к общему столу. Николай не склонен был особенно‑то им верить, но в этой ситуации обе стороны прекрасно понимали, что деваться‑то им некуда. Одиночек в новом мире не привечали, их могли и убить, и взять в рабство. Можно было выжить только группой, где все держатся другу друга.

«Интересно, а где их бабы? Как они жили вообще без баб‑то? Гомосеки, что ли?» — его сильно заинтересовала эта мысль и он показал на пленного, которого он допрашивал самым первым, подозвав его к себе.

— Садись рядом. Ну‑ка расскажи мне, как вы тут с бабами обходились. Я же вижу, как вы на наших девок пялитесь. Среди убитых нет женщин. Как вы жили без женщин?

— Хммм… Ну, кто как… — уклончиво проговорил пленный, опустив глаза.

— Так, хорош темнить. Гомики, что ли? Я слышал, в Афгане духи держали при себе напарников, трахались другу с другом. И вы что ли?.. — Николай брезгливо поджал губы. При всей его терпимости ко всем проявлением человеческой сущности, он недолюбливал гомиков. Ему было наплевать, что они делают друг с другом, пока они не лезли в его жизнь и не мельтешили перед глаами.