Весна сменяет зиму - Дмитрий Шелест
Чак молча слушал Ломера и не мог ему возразить, кофе приятно грело душу, аромат опьянял и относил в те времена, когда на свою скромную зарплату, он мог позволить себе сидеть в кафетерии. В душе ему хотелось бунта и спора, доказать полковнику, что тот неправ, но доводов не было, эмоции угасли и он смирился с его словами. Это было нечто другое, чего капитан никак не ожидал.
– Нужно подстроиться, где-то стерпеть, где-то ущемить себя и жить дальше. Ты хороший парень. Просто дурак.
– Видимо, вы правы, товарищ полковник.
– Я знаю, что я прав, товарищ капитан.
– Спасибо за кофе.
– Пожалуйста.
– Я должен вам, что-то говорить? – несвязно промолвил Чак, аккуратно ставя кружку на стол.
– А тебе есть, что сказать?
– Умного? Нет. Пожалуй.
– Помни, Чак, неисправную деталь меняют, если она не подлежит ремонту.
– А если она неисправна лишь частично, но выполняет свои функции?
– Тогда за ней наблюдают и ждут от неё поломки.
– Я постараюсь не сломаться.
– Мы за этим будим наблюдать.
– Я могу идти?
– Ты свободен. Жду твою роту завтра на занятиях в семь вечера. Дорогу до штаба только не забудь. Либо придумай, что-нибудь новенькое.
– Для вашей книги? – с долей иронии молвил Чак и неуверенно улыбнулся.
– Для неё самой. А теперь ступай.
– Есть, товарищ полковник!
Чак вытянулся в стойке смирно, пожал крепкую руку полковника и весь в раздумьях, покинул кабинет. Каша в его голове закипела, оставалось лишь её помешивать, для полной готовности.
Прохладные коридоры штаба остались за спиной, вместе с речью Ломера Вара и толпой офицеров и солдат с тупыми лицами, летний зной вновь бил жаром в лицо и заставлял обильно потеть. Найдя подходящею тень от высокого металлического забора, Чак присел на корточки и расстегнув куртку, закурил.
«Почему Ломер мне все это объясняет, я же, по его мнению, простой дурак, что ж он время-то на меня тратит, скотина партийная. Но ведь и не сдаёт, видимо вправду считает, что словотерапией своей вернёт меня на путь истинный. А ведь он, сукин сын, говорит так складно и правдиво, ведь я знаю, что он не прав, знаю, что нужно ему и партии от меня и других. Но почему тогда я не могу ему возразить, у меня же нету ни одного веского основания с ним не согласиться? Ведь если я считаю, что он не прав, так должен доказать обратное. А не могу. Но в душе-то, что-то противиться этим словам, ведь душу-то не обманешь? Или я этим и занимался всю жизнь? Я людей убивал, а он говорит, что правильно. А как можно правильно кого-то жизни лишать? Ладно, война, но там, во дворе нашего управления? Их же пачками стреляли и машинами вывозили. Видимо и это для блага делалось. Как можно согласиться с этим партийцем? Ведь он врёт и лжёт. Да вот как не старайся, а возразить и вправду нечего, все больно логично и я всего лишь винтик, маленький изношенный винтик этого механизма, что работает со скрипом. А мастер на меня глядит и ждёт, когда отправить меня на свалку, чтобы заменить новым, сверкающим винтиком, молодым и преданным, возможно даже который мне будет знаком. Не удивлюсь, если мой новый заместитель трёт руки и ежедневно докладывает Ломеру обо всех моих словах и действиях, зелёный сукин сын. Орен был не таким, он был исправным винтиком, но это не мешало ему быть человеком. А я? Да я сам понимаю, что ничего не понимаю, войну ненавижу и мир тоже. Что я за тварь-то такая? Пустил бы пулю себе в лоб и дело с концом, но жить-то всё равно охота, что-то держит меня от сумасшествия, а может я давно уже сбрендил? Ведь какой нормальный человек будет говорить сам с собой? А мне только со мной и осталось говорить, всех презираю и себя в том числе. Была бы здесь Китти, может хоть она бы со мной поговорила, хотя больно ли я ей нужен. Надо же было дураку ей про любовь свою говорить? Какая мать его любовь? Что я вообще о ней знаю? Как же я глупо выглядел в тот миг, стыд да и только».
Чак немного освежился и пошёл обратно к роте, там как раз взводные собирались играть в карты. В ставках могло оказаться, что угодно: сигареты, деньги, патроны, пайки и разные безделушки украденные у местных, порой кто-то ставил даже адреса знакомых девушек, которым можно было писать. У Чака уже было три таких адреса, по одному он даже отправил письмо, небольшое и лаконичное, так как писательским талантом он не обладал, да и ответа капитан не ждал, просто в ту ночь ему не спалось, а сигареты кончились. Вот и пришлось ему морщить лоб и с усилием скрести по листку бумаги карандашом, пытаясь вывести хоть пару связных предложений. Он представлял, как девушка в далёком городе, что в тысяче километрах от войны, получит это письмецо и громко рассмеётся, над его убожеством, после чего отправит на помойку, ну или в лучшем случае сделает кораблик и пустит по реке. Хотя Чак не знал есть ли в её городе река или море и есть ли вообще на самом деле тот адрес и та девушка. Ему было всё равно.
А рота жила спокойным, размеренным днём, которые выдавались не часто, но тем не менее случались. Солдаты, что были не в нарядах, отдыхали: кто спал, кто читал, кто, собравшись в кучки курили и травили анекдоты, у всех были свои занятия. Новому заместителю роты Чак был не рад,
