Николай Шмелёв - Кронос. Дилогия (СИ)
Глава десятая Научный комплекс
Утро в серых стенах бункера определялось по наручным часам, у кого они имелись в наличии, поэтому, подъём солнца над горизонтом имел для обитателей бывшей водонапорной станции, чисто гипотетический характер. Светило ещё только-только поднималось из-за камыша, а телега, гружёная рыбными продуктами, уже начала свой путь в Научный комплекс, подталкиваемая гурьбой сталкеров. Поклажа, переложенная свежей крапивой, сверкала зубами, блестела глазами и сияла плавниками, привлекая к себе повышенное внимание ворон и прочих охотников на дармовщинку. Вороны понимали, что даже всей стаей им не унести «Морского чёрта», не говоря уже про «Речного монстра». И отклюнуть, что-нибудь, в наглую — не получится. Оставалось только кружить над рыбным кортежем, что они и делали, бестолково каркая на все лады. Бурлаки морщились от шума, поднятого ранним утром, но отогнать выстрелом плутовок не хотелось — пороха жалко. Крон нащупал в кармане обглоданный кусок колбасы, оставшийся с вечера и швырнул его попрошайкам. Среди пернатых назревал межведомственный конфликт, переходящий местами в потасовки, а в целом — перерастающий в побоище. Сталкеры поднатужились и прибавили хода, увозя телегу подальше от наглого агрессора. Дорога, как раз, пошла в гору и потребовалось немало усилий, чтобы не потерять скорость. В конце пути на некоторых было жалко смотреть, но, как известно — дорогу осилит идущий и товарищи, наконец-то, стояли перед воротами научного учреждения. На каждой, из створок, красовалось по большой красной звезде, что указывало на то, что НИИ разместилось на территории бывшей армейской базы или, некогда, непосредственно курировалось военным ведомством. Железо ворот всё было в мелких вмятинах, как-будто его расстреливали из пистолета, неспособного пробить толщину листового покрытия. Крон ковырнул вмятину и посмотрел на отлупившуюся краску, о чём-то задумался. Впереди был Научный центр, способный пролить свет на множество загадок, или наоборот — добавить их…
Остановившись, товарищи ожидали того, что Копчёный с размаху врежет по калитке ногой, сопроводив пинок нецензурным выражением, но он вежливо нажал кнопку звонка. На том конце переговорного устройства послышался треск и скрипучий голос динамика спросил:
— Кто там?
— Сто грамм! — ответил Копчёный, нервно поглядывая на телегу, в предвкушении дивидендов.
— А, это Вы, товарищ Копчёный! — раздалось с другого конца провода, что повергло всю компанию в неудержимый смех. — Проходите. Что привезли на этот раз?
— Икру и рыбу, но есть ещё экземпляр «Речного монстра».
На том конце связи поперхнулись, явно не ожидая сегодня заполучить такой ценный сюрприз, а Комбат сказал просто:
— Что с него взять, а — товарищ Сутулый? Учёный…
Сутулый только отмахнулся и упёрся в оглоблю, готовясь тянуть телегу в медленно открывающиеся ворота.
У дверей холодильника их встречали двое: профессор Сидор Вячеславович Бережливый и биолог Прунёв Алексей Григорьевич. Последний, даже толком не представившись, запрыгнул в повозку, чуть ли не обнимая «Речного монстра», имитируя любовь до гроба.
— Ещё немного, и он завещает себя похоронить, вместе с ним, — беззлобно сказал Крон, обращаясь к Комбату.
Дед ничего не сказал, радуясь тому, что бурлацкие работы, наконец-то, закончились. Его мысленно поддержал Доцент, да и остальные участники эпопеи, были солидарны с Дедом, облегчённо вздохнув. Работники института, на продолжительное время оказались занятыми и Копчёный со-товарищи, сами взялись провести экскурсию по Научному комплексу. Он же центр, так как других, в радиусе нескольких сотен километров — не наблюдалось.
Войдя в центральные двери учреждения, сталкеры оказались в длинном коридоре. Невзирая на серые стены, он казался светлым и достаточно чистым, несмотря на отсутствие пожилой уборщицы, которые неизменно украшают собой подобные заведения. Осмотр решили начать с подвального помещения и спустившись на цокольный этаж, посетители столкнулись с первой дверью, на которой красовалась табличка: «Лаборатория клонирования». Все переглянулись, но экскурсовода это нисколько не смутило. Он решительно рванул ручку двери на себя и взору сталкеров предстал вместительный кольцевой аквариум, в котором плавали живые экземпляры Озера, которые удалось поймать без помощи взрывчатых веществ. Оказалось, что здесь биолог проводит эксперименты по выведению представителей ихтиофауны из икры и, кстати, со слов Короеда, у него это получается не лучше, чем у Налима в бункере. Товарищи, как зачарованные смотрели на то, как неторопливо шествуют в толще воды «Морские черти», клацая зубами и светясь внутри стеклянного бассейна, как новогодние ёлки. Все движения глубоководных рыб были неторопливы, как-будто на них продолжал давить многокилометровый столб воды. Те глубины, на которых они обитали в живой природе, находятся под чудовищным давлением и никакие частицы света не проникают в это царство тьмы. Подобные обстоятельства накладывают определённый отпечаток на характер поведения, остающийся на всю последующую жизнь, при любых созданных искусственных условиях. «Черти» светились, сталкеры дивились, а Копчёный скучал. Сутулый с Кащеем, спинным мозгом почувствовали родственную душу и не сговариваясь, объединились во временной анклав, держа банку на троих. После произнесения тоста: «За успех нашего безнадёжного дела!» — родник иссяк. Копчёный дал команду Штуцеру, чтобы тот прекращал демонстрацию, переходя ко второму акту, под названием: «Лаборатория трансформации». Оказалось, что им двигали мотивы, отнюдь не временного характера. То есть, времени было — прорва. За дверями данной лаборатории гнали дистиллят и самогон, полностью оправдывая её название. Дистиллированная вода шла на заливку в аккумуляторов и на опыты, а горилка употреблялась строго по назначению, лишь иногда выделяемая для консервации биологических образцов. Занимался этим лаборант — Голицын Николай Петрович. Спиртное постоянно поступало в продажу, а также использовалось в качестве жидкой валюты, на которую можно обменять всё — от носков до танка. Эта коммерческая деятельность не являлась блажью учёных, а лишь способствовала поправке пошатнувшегося бюджета научного учреждения. Теперь НИИ крепко стоял на ногах, в отличии от сталкеров, которых мотало из стороны в сторону, при малейшем дуновении ветерка. Кого-то должно мотать: или — или… В итоге, пошатнулись старатели, не отличающиеся стойкостью, за редким исключением. Как известно — исключения только подтверждают правило. Но, как сказал коллега Копчёного, пожелавший остаться неизвестным: «Вам бы здесь побывать!» Того, кого угораздило, с его же слов — стоило пожалеть…
Товарищи переглянулись и бросились проверять свои запасы. Полупустые фляги объединили, а освободившуюся тару залили научным первачом. Дегустацию устроили прямо в зале, вовлекая в процесс и работника учреждения. «Чтобы, в последствии, сговорчивей был», — подмигнул Крон Комбату, хоть несговорчивостью, Голицын, изначально — не отличался. Время в лаборатории трансформировалось в неопределённое понятие, промелькнувшее час за пять, вместе с обедом, и к «Музею зоны отчуждения», сталкеры подошли уже, в весьма приподнятом настроении. Хранителем экспозиции являлся Василий Иванович Хвощёв, которого коллеги звали Чапаем. Он, по совместительству, выполнял роль завхоза и охранника всех экспонатов, которые изучали учёные. Современные сейфы находились в его заведовании и какая, из работ, являлась совмещением, запутался даже глава учреждения. Василий Иванович встретил гостей в дверях, с интересом наблюдая свежие лица, не успевшие прокоптиться дымом костров. В отличие от завсегдатаев зоны, пришельцы имели рафинированный вид и опрятность одеяния. Сколько Копчёный не пользовался услугами сауны, имеющейся на территории НИИ — ему ничего не помогало. Хвощёву иногда казалось, что выходил он, из бани, ещё чернее, чем заходил. «Ну, а что! — думал Чапай. — Вот камешек сухой — невзрачный, а намочи его в воде — совсем другое дело. Проступают мельчайшие узоры: до контакта, с водной средой — невидимые.»
Его философские измышления прервал бодрый голос Крона:
— Здорово, отец!
— Здравы будьте, бояре! — ответил служивый, поняв, что они к нему.
— Вот наш хранитель! — представил его Копчёный. — Василий Иванович. Понятно, что Хвощёв, а не Чапаев, но мы ему делаем снисхождение.
Для начала, сталкеры решили ознакомиться с экспозицией самоделок зоны отчуждения. Этот отдел не являлся превалирующим звеном в исследованиях учёных мужей, и Чапай занимался им исключительно на добровольной основе. Это было его хобби, на что он и намекнул гостям. Те не замедлили откликнуться, делясь с хранителем собственными увлечениями и экскурсия весело потянулась в сторону стеллажей.
