Николай Шмелёв - Кронос. Дилогия (СИ)
— Псевдоголода, — поправил его Короед. — Конечно, мы тут не пухнем и не ползаем обессиленные — это другое ощущение голодания.
Копчёный энергично тряс головой, во всём соглашаясь с товарищами. После недавнего падения у него ныла спина и лишнее слово, с полным ртом, давалось с трудом, не говоря уже про то, чтобы жестикулировать руками. В конце концов, тряска головой ему тоже надоела и он тихо промычал:
— Угу.
— А вы не могли спросить у знатоков, как это делать? — поинтересовался Крон.
— А зачем мне это знать, — удивился Копчёный, — на хрена мозги… как это… ну, помягче выражение?
— Перегружать, — подсказал Комбат.
— Вот! Правильно. Надо запомнить, а то я знаю, лишь жёсткий синоним этого слова.
— Затем, чтобы без хлеба не сидеть! — удивился Дед непониманию. — Вот зачем.
— Это сколько же его с собой таскать надо, не говоря про то, что его ещё на базаре нужно найти, — пожаловался Короед. — Учёные пекут, только для себя и, практически, не делятся.
— Надуманно, — возразил Дед. — Муки на базаре завались. И дрожжи видел… Хотя, в этих местах они идут на другое дело и пустить их не по назначению, у сталкера рука не поднимется…
— А в чём печь то? — развёл руками Штуцер.
— Резиновая — жароустойчивая, — показал Дед красную форму, в виде большого сердца и гнущуюся по его усмотрению. — А печь… За пятнадцать минут, я из глины любую сварганю, а если есть под рукой кирпич, то и того меньше. Обложил углями и хоть обпекись. Без дрожжей готовить лепёшки, ещё проще — прямо в углях, как картошку. Бедуины так делают — я видел. Об коленку постучал испёкшийся хлеб, да рукой смахнул золу с углями и всё — ешь, не хочу… Ну, а как делать «дувал», я потом расскажу. Кстати, можно на любом листе железа испечь лепёшки и необязательно большие.
После ужина участников посиделок разморило и, опускающееся к горизонту солнце, настраивало на философский лад и когда очередной рассказчик закончил своё повествование, Короед поведал своё. В огне костра потрескивали угли и под это монотонное звучание он начал травить байки зоны отчуждения, коих за последнее время набралось немало. Рассказывая, в данный момент сам, он спросил, загадочным голосом:
— Вы что-нибудь слышали о «Чёрном сказителе?» Нет? Ну, так вот слушайте: как правило, это обычный, с виду, человек.
— Погоди! — перебил Короеда Доцент. — Почему — «как правило»? Ты же говоришь про одного индивида.
— В том-то и дело, что неизвестно, сколько их таких, — возразил рассказчик. — Данные разнятся и можно с уверенностью сказать, что действует целая банда хулиганов. Но, не перебивайте — это ненадолго. Так вот: втёсывается «Чёрный сказитель» в группу сталкеров, сидящих у костра и травит байки. Мужики расслабляются, а у болтуна, так лихо сочинять получается, ну прямо — «Кот Баюн». И говорит, говорит — рассказывает. Половина народа уже спит, вторая половина клюёт носами и непонятно: где явь, а где сон. Когда очухиваются, то обнаруживают, вместо новых сапог, рваные сандалии, на босу ногу. В суровых условиях зоны вещь незаменимая — не босиком же, осенью ходить…
— Какой он сказочник — ворюга обыкновенный! — засмеялся Бульдозер, поглаживая сытое брюхо.
Короед, не успев толком закончить предыдущую историю, сразу же приступил ко второй, чем вызвал лёгкие подозрения, со стороны группы новых товарищей, но, словно не замечая косых взглядов, лихо продолжал травить аномальные истории:
— А про «Чёрного рыболова», вы что — нибудь слышали? Его одинокую фигуру видят, как правило, на каком-нибудь дальнем озере. Крюки он позаимствовал на скотобойне. Ловит чёрный рыбак электрических угрей, от которых ему не бывает никакого вреда, да «Речных монстров». Концы плавников у этих рыб светятся в темноте, фосфоресцируя, как у глубоководных обитателей океана. От долгого питания фосфором, мужик и сам ночью светится, но не весь, а только голова и кишки. Такое имеет место у некоторых видов морских рыбёшек. Сведущие люди утверждают, что это он от радиации так полыхает…
— Однажды, я на кухне, в полной темноте, видел такую картину и, аж подпрыгнул на месте, — подтвердил рассказ Крон. — Название килек не помню, но фосфоресцировали у них, именно голова и брюхо — сильным зелёным свечением. Другие места кожного покрова даже не мерцали, не говоря о свечении. Кстати, кошка слопала, в первую очередь, только эти части рыбьего тела, а к другим даже не притронулась.
Договорившись на утро сходить на рыбалку, все, кто как мог, стали к ней готовиться. Каждому было любопытно увидеть воочию представителей местной ихтиофауны, не вписывающейся в действительность, которую пришедшие товарищи оставили дома. Крон твёрдо решил не трогаться с места до той поры, пока лично не увидит «Морского чёрта», со слов Копчёного, обитающего в Озере. Это было выше его понимания, несмотря на утверждения о том, что глубины здесь — ого-го! Сотни метров… Морской представитель живёт на глубинах — «за километры». «Интересно, — подумал он, — если бы тут была пятикилометровая впадина и глубоководную рыбину быстро поднять на поверхность, то учёным, что-нибудь, досталось бы или нет? Или, из-за разницы давлений чёрта разнесёт так, что его части просвистят над головами «головастиков»? А может и нет…»
Тем временем, Бармалей решил поподробнее рассмотреть валявшийся на берегу скелет водяного чудища. Он увлёк за собой Доцента с Пифагором, а Почтальон увязался за компанию. Кащей, глядя им вслед, сказал Сутулому, указывая рукой на удаляющийся квартет:
— Смотри-ка — интеллигенция вшивая, о чём-то сговаривается.
— Пойдём, посмотрим, куда они намылились, — предложил Сутулый и парочка отправилась следом.
Скелет лежал на берегу, точно в таком же положении, в каком его и застали сталкеры ранее. Почти ничего не изменилось, но в облике останков просматривалось, что-то неуловимо необычное, чего не было днём. Присмотревшись внимательно, Бармалей показал на кости рукой и воскликнул:
— Смотрите, «Огни Святого Эльма»!
На концах рёбер вспыхивали голубые искры. Сначала неуверенно, как бы нехотя, но по мере того, как на берег опускалась тьма, сияние становилось всё сильнее и сильнее. Причём, огни вспыхивали не на всех рёбрах сразу, а соблюдая очерёдность, напоминая действием цветомузыкальный генератор упорядоченных сигналов.
— Прямо — бегущая строка, — тихим голосом прокомментировал событие Доцент. — Триггер, хренов…
— Строка — не строка, а руками лучше не трогать, — предупредил подошедший, из-за спины, Копчёный.
Вопреки ожиданиям, пустые глазницы монстра не мерцали багровым светом, имитируя огонь преисподней, а оставались чёрными пятнами на потемневшем черепе, но жутковатости, от этого, не убавилось.
— Старожилы, которых, в этих местах, почти не осталось, говорили, что это знаменитый «Болотный Гад», — пояснил Копчёный. — Скелет лежит на берегу с незапамятных времён, а учёные обещали большие деньги за живой экземпляр. Фантазёры! Кто на него сможет охотиться? То-то и оно! Так что тогда говорить про поимку?
— Эта цветомузыкальная феерия напоминает мне резиновое изделие восточных кустарей, — высказал своё мнение Бульдозер, не оставшийся в стороне, а пришедший со всеми — за компанию.
— Почему резиновое, — опешил Кащей, — скелет, вроде бы — костяной?
— Вот именно, а светится, как металлический, — пояснил тракторист. — Что тут, что там — бессмысленная порнография, только в случае с резиной: непонятного меньше, а бесполезности — больше.
— Сейчас каких только нет! — весело согласился Бармалей. — Ребристые, холмистые, с подсветкой и музыкальным приветствием…
Почтальон засмеялся и вынес свою точку зрения на обсуждение:
— «Славянский марш» в…
— Так! — прервал его Крон. — Давайте без политики.
— А при чём тут политика? — возмущённо парировал Бармалей. — Я за дружбу народов и вообще: «Пролетарии всех стран — соединяйтесь!» Я, что ли, это придумал?
Крону, сразу-же вспомнился манекен, сгорающий на поляне и светящийся изнутри переменным блеском…
В тишине ночи раздались резкие хлопки, приглушённые дальностью расстояния до места конфликта и тёмное небо прочертила очередь из трассеров. Светящиеся рубиновым светом пули веером расходились из точки стрельбы, скрытой чёрной стеной камыша. Нечленораздельные крики и, вполне осмысленная ругань, заполнили эфир нецензурной бранью.
— «Чёрные охотники», поди, балуют, — задумчиво процедил Штуцер.
Все вернулись к костру и остаток ночи провели в подвешенном состоянии: между сном и явью — чуть-чуть покемарив. Невозможен полноценный сон, когда рядом творится неизвестно что. То мат-перемат, то выстрелы и радостные вскрики…
Всполохи зарниц в ночном небе предвещали приближающийся рассвет. Копчёный поёжился от навалившейся утренней прохлады, сопровождающую выпавшую росу и сказал, глядя на водную гладь:
