Наоми Вуд - Миссис Хемингуэй
– Это просто великолепно. Не могу дождаться, когда мы вновь соберемся все вместе. – Сара, стиснув руку Хэдли, значительно смотрит на нее: они ведь обе – матери. Челка до бровей придает взгляду Сары дополнительную глубину. Красивая женщина, хотя вовсе не похожа на Файф или Зельду. Сара совсем не худенькая и вряд ли сможет втиснуться в крохотное платьице или купальный костюм.
– Прекрасная новость, да, Хэш? – Джеральд выплывает из дома с подносом, заставленным напитками. На фоне черных атласных диванов, белых стен и громадных ваз с пионами муж Сары похож на голливудского актера. И он вполне мог бы стать претендентом на главную мужскую роль в каком-нибудь фильме, если бы не маленький изъян: плешь на затылке. – Коктейли! – объявляет Джеральд и, как в плохом кино, спотыкается на ступеньке и едва не падает.
– Нельзя ли осторожнее! – хихикает Сара. Она никогда не злится на мужа.
Ветер доносит цитрусовый запах из нижнего сада. Вдоль дорожек цветут гелиотропы и мимоза. Джеральд изящным жестом опускает на стол поднос с напитками и печеньем. Эрнест, кажется, смущен и прячется между Сарой и Хэдли. Джеральд наклоняется и целует Хэдли – почти в губы, Скотт тянется за стаканом.
– Это который за сегодня? – интересуется Сара.
– Я не выпил за вечер ни капли.
– Не считая аперитива.
– И бутылки вина за ужином, – вставляет Джеральд, раздавая напитки. – Так вот теперь скажи мне, дражайшая Хэдерн, – так странно ее звал только Скотт, – чем же ты занималась все это время?
Все поворачиваются к ней.
– Ой, да ничем особенным. Читала. Слала бесконечные телеграммы мужу. Да, в общем-то, в основном возилась с Бамби.
– Хэдли – самая лучшая мать. – Эрнест с гордостью смотрит на жену, но вдруг, глянув в сторону дома, замирает, как парализованный.
На ступенях, небрежно держа в руке сигарету, стоит Файф. Боже, что на ней за платье! Юбка из черных перьев, слой за слоем расходящихся от талии, – словно сложенные лебединые крылья. Файф делает бесшумный шаг вперед – только перья шелестят: словно к ним в свете электрических ламп летит огромная хищная птица. Оторвав наконец взгляд от изумительного зрелища, Хэдли видит, что муж в полном восторге: это ему выпала удача поймать такую редкую птицу, о которой другие и мечтать не смели.
– Миленькое платьице! – Сара цинично подмигивает Хэдли.
Та раздавлена, загнана в угол. Что ее старое саржевое платьишко рядом с этим шикарным опереньем? Желая утешить, Скотт угощает ее сигаретой. Хэдли сама себя уговаривает: платье – это только платье, и вообще Эрнест терпеть не может женщин, которые слишком озабочены собственной внешностью.
Файф усаживается, одарив всех присутствующих широкой улыбкой.
– Привет, ребята!
Уложенные волнами волосы лежат идеально. Должно быть, после той неоконченной партии в бридж Файф занималась исключительно подготовкой к эффектному выходу.
– Я что-то пропустила?
Если сейчас моргнуть, из глаз хлынут слезы. Неужели никто не видит, что за дрянной, дешевый балаган Файф устроила с этими перьями? Хэдли вслушивается в застольный разговор: кажется, Сара продолжает подкалывать Скотта, но теперь уже за расточительность, а не за любовь к выпивке.
– И что же, дорогой, у тебя до сих пор денег хватает?
– Их поменьше, конечно, чем у тебя, дорогая. Так высоко никому тут не подняться.
– Говорят, тебе отвалили такой аванс за очередную книгу, что пришлось пить шампанское бочками, чтобы от него избавиться. – Сара играет длиной жемчужной нитью, то и дело ее прикусывая. – Дражайший Скотт, не злись, я просто слегка тебя поддразниваю. А кроме того, старине Хеммингштейну предстоит что-то в этом духе. – Сара обнимает Эрнеста за шею, целует в щеку.
Скотт мрачнеет. Пусть его дразнят – только бы не игнорировали.
– Ты так думаешь, Сара? – Эрнест изображает простодушие.
– Все девчонки на парижских улицах в одночасье заговорят, как твоя Брет Эшли[13].
– Ты о чем?
– Ну… Разве она не говорит постоянно «какая чушь»? Признайся, ты ее с меня списал?
– Вот уж нет.
– «Солнце» сделает тебя звездой, Эрнест!
– Конечно, – встряла Хэдли, глядя на мужа. – Это лучшее из всего, что он когда-либо написал. И он так много над ней работал.
Повисла многозначительная тишина. Ах да, она совсем забыла, что успех обязан даваться легко – или не приходить вообще. Все должно получаться играючи. Вечный час коктейля. Словно вся жизнь – это беззаботная юность и пьянящее веселье. А тяжкий труд – это удел других, менее одаренных.
– Я в том смысле, что мы надеемся, это будет огромный успех. – Хэдли пытается сгладить неловкость.
Оперение Файф вздымается и опадает от морского ветерка.
– Прекрасное название, – похвалила Сара.
– «Библия дает и не оскудевает», как говорит моя мать.
– Осмелюсь спросить, что же именно дает Библия, за исключением очевидного? – Кто-то приближается к ним по дорожке со стороны моря, в одной руке корзина с фруктами, в другой – запотевшая бутыль вина: точно оживший персонаж древнегреческого мифа. – Духовное окормление, стандартные проповеди, а может, просто бумагу на папиросы?
На вид незнакомцу не больше тридцати, у него коротко стриженные темные волосы и опрятные маленькие усики, слегка прикрывающие большой рот. Пухлые губы. Пожалуй, чересчур пухлые для мужчины.
– Гарри, дорогой! – Сара с улыбкой встает навстречу новому гостю. – Мы думали, что ты сегодня вечером останешься в Жуане.
– О нет. Там сегодня определенно нездоровый воздух. Я не помешал вашему празднику?
Гарри красив, хотя в его глазах есть что-то от пустого взгляда геккона, разомлевшего на солнце в полдень.
– Но, дорогой, мы уже все съели! У нас ровным счетом ничего не осталось! Мальчики так проголодались, после того как целый день купались в море.
Гость идет к столу – кокетливо, как девушка. Краем глаза Хэдли замечает, что Эрнест изменился в лице – он всю жизнь терпеть не мог гомосексуалистов.
Гарри ставит корзину на стол, и Хэдли высматривает себе на ужин пару яблок. И отмечает, какие у Гарри ухоженные ногти. Тот целует Скотта и Зельду, а Джеральду просто пожимает руку.
– Ты ведь знаком с Хемингуэями, дорогой?
– Нет, – качает головой Гарри. – До сих пор не имел удовольствия познакомиться.
– Гарри Куццемано, это Эрнест и Хэдли Хемингуэй. Эрнест и Хэдли, познакомьтесь с Гарри Куццемано, уникальным коллекционером книг.
– Приятно познакомиться, Гарри. – Эрнест старается не задержать его руки в своей. – А что именно вы коллекционируете?
Застывшие глаза оживают.
– О, да все что угодно, до чего могу добраться. Редкие книги. Первые издания. Манускрипты. Все, что можно определить как. – он явно ищет подобающее слово, – ценное. Я подбираю все, на чем можно будет сорвать куш через несколько лет.
Он ослепительно улыбается Хэдли, словно последняя фраза адресована только ей.
– А художественные достоинства учитываются?
Куццемано смеется:
– Нет, только ценность, сэр, только ценность. Но я должен сказать, мистер Хемингуэй, я читал ваш сборник «В наше время». Я смог раздобыть экземпляр из первого тиража, издательства «Три Маунтинс». Если вы продолжите писать дальше так же успешно, то вы снесли мне золотое яичко. Я так полагаю, тираж был не более пары сотен экземпляров?
– Вообще-то у меня самого всего один. – Эрнест покраснел от столь неприкрытой лести.
– Так вот: приберегите его. Вы знаете, какое сейчас дорогое образование?
Откуда Куццемано известно, что у Эрнеста есть ребенок?
– Я могу лишь молиться, чтобы ваша следующая книжка вышла столь же малым тиражом.
– Вы, вероятно, удивитесь, но сам я этого вовсе не желаю.
– Вы публиковались где-нибудь еще?
– Не так давно кое-что вышло в журнале «Литтл Ревью».
– Ваше имя должно быть на слуху.
– Не сказал бы. Меня читают разве что интеллектуалы и лесбиянки.
– Дорогой мой, а вы знаете, что этот журнал в Америке воруют чаще остальных?
– Это как раз по мне. Пусть уж лучше меня читает ворье, чем критики.
– Хорошо, очень хорошо. – Куццемано устраивается между Эрнестом и Сарой, наливает себе белого вина.
– Вы не возражаете, мистер Куццемано, если я украду у вас яблочко?
– Нисколько. Угощайтесь.
Хэдли грызет яблоко, вслушиваясь в беседу Сары и Зельды, но ловит себя на том, что все время поглядывает на этого человека. И всякий раз оказывается, что он смотрит на нее.
Вечер продолжается, и на террасе начинаются танцы. В какой-то момент вниз спускаются Патрик и Бу, сыновья Сары и Джеральда. Потирая сонные глаза, они спрашивают, что происходит, но, едва завидев Хемингуэев, опрометью кидаются наверх. Эрнест и Скотт поют под музыку «Чай для двоих» и не замечают этого стремительного маневра.
Куццемано весь вечер увивается вокруг Хемингуэя, тот довольно вежливо отвечает на его вопросы. Приятно, что Эрнест так любезен с человеком, который ему не нравится. Ведь иной раз ее муж может сказать что-то настолько злобное, что Хэдли удивляется – да он ли это. Она знает: Эрнест постоянно борется с темными мыслями и дурным настроением – но это же не повод хамить людям. Тяжелее всего бывает по ночам, когда он оказывается в мире, где не осталось ничего, что имело бы хоть какой-то смысл. А наутро Эрнест опять весел и приветлив, снова живо интересуется литературой и искусством и ловко складывает слова в прекрасные тексты.
