Часть их боли - Д. Дж. Штольц
– Чего вы искали под крылом у этого негодяя Иллы Ралмантона? – поинтересовался мудрец.
– Чувства жизни… Я желал познать жизнь! Мне казалось, что она укрыта от меня за ширмой и что, отодвинув ширму, я найду ответы на вопросы.
– И вы нашли? – спросил архимаг.
– Боюсь, лишь устал от их поисков.
– Значит, нашли… – сочувственно улыбнулся Гусааб, и стало ясно, что и он тоже когда-то познал эту усталость.
– Однако я пришел к вам с просьбой, а не требованием. Я вымотан и не хочу носиться по свету, чтобы найти себе нового отца или новую мать. Я устал от обмана. В интриги я тоже играть более не желаю, ибо их прелесть для меня истончилась и пропала. Мне поначалу казалось, что в умении плести интриги и кроется умение жить, но это сущая неправда. А сегодня Ее Величество предложила мне стать личным веномансером при принце Элгориане.
– Ах, вот оно как… – взметнул брови мудрец.
– Да. Я не хочу покидать Элегиар! И мне некуда идти, потому что все мои родные, когда я был еще человеком, уже давно умерли. А даже если не умерли, то я умер для них. Но я могу быть полезным здесь. Я могу стать личным веномансером, живущим в закрытых покоях и не являющимся миру. Быть может, мое обоняние спасет принцу жизнь, а мое бессмертие послужит ему щитом. Я не знаю, на что иду, но чувствую, что то верная дорога… Я пришел к вам с открытым сердцем, как велит Праотец Фойрес. В моих силах было убить вашего слугу, которому вы доверили тайну, а также убить вас, но я расстался с этой тварью Раум, разорвав клятву.
– Но почему вы не убили меня?
– Этот дворец пропитан ложью, предательством и надменностью. Весь мир пропитан этим. Возможно, мир и вправду стоило бы сжечь, как желает того ваш племянник. Но в вас на удивление я вижу того, кто не уподобляется миру.
– Я просто смирился… – улыбнулся печально мудрец. – Но отчего вы тогда не опекаете тех, кто не уподобляется миру? Среди нищих их много: философов, поэтов.
– У них нет искушения властью, как у вас. Сложно оставаться милосердным… Мне порой кажется, что я сам потерял эту способность. К чему я пришел? Я начал убивать со смертников, действительно виновных, потом в Ноэле мне пришлось иногда усмирять бунтарей – и я убивал уже отцов, желавших своим детям всего лишь лучшей доли. Потом я резал девственниц для кровавых обрядов Гаара. А затем Нор’Алтел… Я убивал там женщин и младенцев, как того требовала война, я дышал кровью, наблюдал, как это делают другие, глумясь над невинными жертвами. Но я ничем не помог этим жертвам! Я стал частью этого прогнившего мира. Не знаю, сколько мне осталось жить, над моей головой нависла неясная беда. Но я хочу пожить… Не скитаясь диким зверьем, не возвышаясь над другими… Не находя радость в реках крови.
– Вы хотите обычной жизни, где о вашем происхождении никто не знает?
Юлиан кивнул.
– Что ж. Вы и вправду весьма интересны. Все вокруг стремятся возвыситься, и каждый все отдал бы за бессмертие и возможность скитаться, но вы хотите просто пожить по-человечески? – Гусааб улыбнулся. – Вы весьма необычны. Знаете, я всей душой желаю моим землям счастья, и если так случится, что Элгориан умрет, то земля снова обагрится кровью. Мы породим новую страшную войну, куда страшнее предыдущих… А ваша помощь была бы полезна. Да и даже без этого, и без вашей помощи… – Гусааб вздохнул, и взор его опечалился. – Мне вас жаль… Вы носите тяжелое бремя бессмертия. Естественный ход вещей никогда не предполагает, что человек может жить вечно, и то, что вы устали жить, хотя по меркам вампиров весьма молоды, видимо, так измучилась ваша человеческая душа. Я сам устал. Но скоро отдам Фойресу душу. А вот вас мне жаль. Но срок такой жизни здесь у вас недолгий. По вашей легенде вам сейчас около сорока лет. Но всего лишь десятилетие спустя все начнут замечать, что годы вас совсем не старят…
– Этого хватит, чтобы вырастить принца.
– Да, хватит… – прокряхтел Гусааб. – Хорошо. Я поговорю с Амаем Яснооким. Он чрезвычайно верен мне, хороший человек. Я фактически воспитывал его как своего сына, когда он попал ко мне. Он скроет вашу тайну, за него я ручаюсь. Я закрою глаза на вас… Но мне вас жаль… Несчастный вы человек, раз у вас нет иного дома, кроме этого гадюшника.
Глава 15. Маленький Элго
К утру приказ для Ралмантона был оформлен. Полученный чин не сулил много возможностей для златожорства, но приближал к священной семье, открывая доступ даже в покои самой королевы. Поэтому многие понимали, почему его обладателем стал именно Юлиан Ралмантон.
Беспорядок в особняке только усугубился после того, как все узнали: хозяин остается. Тщательно уложенные парчовые и шелковые костюмы, изысканные украшения, любимые книги, золоченые свитки поэзии, а также посуда из серебра (Момо так и не смог понять, зачем вампирам ложечки) – все это теперь разбиралось туда, где и лежало доселе. Разочарованному Момоне это пришлось не по нраву. Только он наметил в своей жизни перемены, а они не произошли. Ему пришлось остаться при доме вместе с Хмурым, который попросил назначить его слугой-писарем.
Сам Юлиан отбыл во дворец. Ему отвели покои в башне Коронного дома. Теперь кончики его пальцев покрывала золотая краска, которая, окрасив их, ползла дальше черточками и знаками вплоть до самого запястья, в то время как подбородок освободился от символа ремесла. Веномансер получил нерушимую защиту королевской власти, и, даже обнаружься, что он как-то связан с убийством консула, его никто не посмел бы обвинить.
В его обязанности входило быть при ребенке. Когда дитя повзрослеет, Юлиану потребуется сопровождать его, стоя тенью за спиной и готовясь уличить признаки яда повсюду: и в дарах, поднесенных правителю, и на роскошных блюдах, и на одеянии суккубов, присланных для ублажения. Но это потом… А пока он понимал, что спрос с него будет небольшим – лишь бы находился при принце, запертом в своих священных покоях, которые огородили от всего мира.
* * *
Элгориану, названному в честь великого мастрийского короля Элго Огненного, едва исполнилось полтора года. Когда Юлиан вошел к нему в спальню, напоминающую маленький дворец, спрятанный в большом, дитя возилось со множеством игрушек, окруживших его, словно войско. Игрушки сверкали драгоценностями. Несмышленый ребенок то и дело пытался выдрать блестящие камушки, а другое обступившее его войско, уже
