Война двух королев. Третий Рим - Дмитрий Чайка
— В случае моей смерти я настаиваю, что боярин Любимов не должен преследоваться, ибо такова воля господа нашего.
Император повернул голову к разодетому в шелка глашатаю, который вещал за него, и тот произнес:
— Его царственность скорбит о столь опрометчивом поступке своего внука, но признает, что он, как член царственного дома, имеет право на такое решение.
И это погрузило почтенную публику в глубокую задумчивость. Настолько глубокую, что нобили даже пить перестали, пытаясь разгадать этот ребус. Может быть, императору наскучил скорбный на голову родственник, и он рассчитывает вывести его из игры таким незатейливым способом? А вот простонародье засвистело и заулюлюкало, предвкушая неслыханное зрелище. Два небожителя им на потеху будут кромсать друг друга острыми железками, пока один из них не отдаст богу душу. День, определенно, удался!
Я принял причастие, исповедовался и пошел надевать доспех. У моего покойного отца их было несколько, и один из них подошел идеально. Защита здесь очень и очень неплохая, потому как есть кому за это платить. Не изделия из Милана и Аугсбурга, безусловно, но уже и не юшманы с бригантинами. Есть латная защита ног и рук, есть кирасы с юбкой и отличные шлемы, подобие бацинета с опорой на плечи. Только не умеют пока все это в единый комплекс собирать, и сочленения прикрыты кольчужными участками. Конец четырнадцатого, начало пятнадцатого века, в общем. Быстро добрались, однако. Вот что несколько подсказок и водяной молот делают. Мой доспех был хорош неописуемо, видимо, отец приказал изготовить его в похожем возрасте. Он вызолочен, покрыт чеканкой и какими-то вензелями, соответствующими статусу сына императора. Дерьмо, от которого нет никакого толку в бою. Впрочем, боярин Любимов вышел на арену не менее нарядный. Он проявил благоразумие и надел то, в чем и положено драться на топорах. Надо понимать, что шпагой в таком облачении не помашешь. Умереть можно только от усталости, оно же непроницаемо совершенно. Даже в шлем поразить не выйдет. Забрало у боярина с множеством перфораций, что делало его похожим на дуршлаг.
— Ты готов умереть, ублюдок? — пробубнил из-за шлема боярин. — Я убью тебя быстро. Не хочу расстраивать твоего деда. Он и так едва дышит.
— Твой череп оправят в золото, — спокойно ответил я, и мои слова услышали все. — Я буду пить из него на пирах. А если струсишь, я сделаю из него ночной горшок. Так что постарайся, Любимов, сдохнуть достойно.
По рядам прокатился смешок, а галерка засвистела от восторга. Им жутко понравился мой незатейливый солдатский юмор. В голове крутится дурацкая мысль. Может, организовать мануфактуру по изготовлению кубков из черепов? Проведем рекламную кампанию в газете. «Набор „Неделька“. Убей всех своих врагов, собери семь кубков и получи ужин с несравненной Асфеей Антиповной». Что за бред лезет в голову? Это все нервы.
— Х-хр-р-р! — мимо моего лица пролетел топор, а пика острия едва не задела шлем. Да, нельзя отвлекаться на идиотские мысли. Товарищ напротив уже держал этот топор в руках, оказывается, и неплохо с ним обращается. Удивил.
Древко полэкса чуть меньше, чем рост человека, и тем он отличается от алебарды. Острие его похоже на штык, или на огромный кованый гвоздь, и при прямом попадании ничего хорошего ждать не приходится. Обух топорика представляет из себя молот, который превращается в четыре острых зуба. Фактически это консервный нож, которым вскрывают кирасу. Удар им по шлему для бойца фатален. Тяжелое сотрясение как минимум, обеспечено, и даже войлок, подложенный изнутри, не поможет. Нижняя часть древка тоже имела острие, которым этот топор можно было воткнуть в землю или разить, словно копьем. Жуткая в своей эффективности штука, да еще и вызолоченная, и украшенная гравировками.
Прямой и незатейливый удар сверху я принимаю на древко, которое держу двумя руками. Отход… Удар молотом снизу наискосок… Ушел. В бою на длинных топорах важна работа ног, почти как в боксе. Я постоянно меняю стойку, ухожу вбок, назад, иногда контратакую, проверяя реакцию. Он хорош! Не такой опыт работы с алебардой, как у меня, но инстинкты фехтовальщика никуда не делись. Он существенно сильнее и тяжелее меня, а его огрехи пока что искупает великолепный доспех. Я уже пару раз достал его острием, но оно лишь бессильно скользнуло по железу. Сейчас он проведет удар в переднюю ногу…
— Х-хр-р-р! — я просто убрал ногу назад, сменив стойку.
Так учат первогодок на тхэквондо. Топор просвистел мимо, и боярина немного повело. Удар в стопу! Есть! Он поморщился, но острие подтока скользнуло и ушло в землю. Секундная задержка, и он невероятным движением махнул топором в обратную сторону, попав мне в плечо. Плохо! Рука начала неметь, и это стоило мне пропущенного удара. Шип попал прямо в сочленение и прорвал кольчугу между кирасой и защитой руки. А вот это совсем плохо!
Трибуны ревели, и Любимов начал дышать хрипло, выплескивая на меня остатки своей ярости. Он безумно устал, ведь я куда моложе, и бегаю от него не просто так. Я жду, когда он снизит темп. Только вот с раненой рукой меня хватит ровно на одну попытку.
Сейчас!
Боярин пропустил удар в шлем и попробовал отскочить назад. Видимо, в его голове помутилось, потому что он застыл на мгновение и оперся на топор, как на костыль. Я ударил его молотом еще раз, и он мешком свалился на землю.
Трибуны ревели, а к моему противнику уже бежали служители, чтобы поставить на ноги. Любимов был бледен, но в сознании. Он поднял на меня глаза, в которых плескался страх и ненависть. Глашатай прокричал что-то в мегафон, и в цирке установилась гробовая тишина.
— Я признаю свою ошибку, — произнес Любимов, едва ворочая языком. — Прошу прощения у сиятельного Станислава. Пощады!
— Мы бьемся насмерть! Ты забыл? — удивился я и незатейливо воткнул острие в его шею. Боярин упал лицом вниз, а на песке расплылась лужа темно-багровой крови. Где-то на трибунах зарыдали женщины.
— Его царственность вопрошает своего внука, — раздался голос глашатая. — Зачем нужно было это делать? Ведь противник признал поражение и попросил пощады.
— Да, он попросил, — согласился я. — Но он сделал это без должного уважения. Прощения у потомка Золотого рода нужно просить на коленях.
* * *
В полдень Асфея Антиповна ко мне не пришла, потому что заявился
