Война двух королев. Третий Рим - Дмитрий Чайка
Руководитель Внешней разведки, брат Серафим, худой неприметный мужичок в полумонашеском облачении скучным голосом пробубнил оперативную обстановку. Великий каган Булгарии непрерывно совещается с ханами, что в переводе на понятный язык означает следующее: пьет как лошадь, дарит подарки, берет в жены чужих дочерей и раздает собственных, коих у него было без счета. Он собирает коалицию для большого похода на запад. И что самое скверное, в этих пирах участвовали гости из-за Волги и Кавказа, которые пока своего согласия на поход не дали, но к интересным предложениям были открыты.
— Когда ждать нападения? — хмуро спросил боярин Драгомиров, маршал Северной империи. — Как всегда, по свежей траве?
— Конечно, превосходный, — ответил брат Серафим. — Кони должны набрать полную силу.
— Не вижу особенной проблемы, — скучающим голосом произнес боярин Любимов, глава Приказа Большого дворца. Он держал за горло императорскую семью, ведая всеми ее доходами. Отдать ему приказание мог только император и цезарь, а это значит, что он делал все, что хотел, воруя в промышленных масштабах. И у него было мнение по каждому вопросу, даже по тем, в которых он не слишком разбирался.
— Позвольте узнать, почему вы не видите проблемы, превосходный? — осторожно поинтересовался брат Серафим. — Разведка считает, что нас ждет серьезнейшее испытание, сравнимое с тем, что пережила империя при вторжении короля Карла.
— Да что может сделать степной сброд легиону? — брезгливо удивился большой боярин. — Дрянные стрелы, тяжелой конницы немного. Воины ставят вагенбург и бьют кочевников из арбалетов. Подумаешь, прорвали Лимес. Мы укрепим замки. Им там не пройти.
— Они уже там прошли, — на весь зал сказал я, и все повернулись в мою сторону. Целая гамма чувств написана на лицах: от благожелательного интереса до брезгливого недоумения. Последнее — как раз у Любимова. Он неформальный лидер среди нобилей, потому как самый богатый и влиятельный. Он совсем не стар, но после смерти отца унаследовал чудовищное по размерам состояние и должность. Эта должность закреплена за их родом уже лет сто. Еще одна милая особенность этого времени.
— Это недоразумение, — процедил боярин, забыв упомянуть про мое сиятельство. — Подошел легион и прогнал их.
— Не подошел и не прогнал, — спокойно ответил я, а в глазах брата Серафима запрыгали веселые чертики. — Ты просто не в курсе, боярин. Послушай умного человека, он не зря ест свой хлеб. Мадьяры ограбили несколько волостей, угнали за Карпаты три тысячи человек и не выпустили по нашему легиону ни одной стрелы. Они ушли спокойно, и они придут снова. Это была разведка боем. В следующем году Лимес прорвут в нескольких местах. Как выяснилось, это не так и сложно.
— Да… как ты… — боярин Любимов задохнулся от возмущения, но промолчал. Жаль, цель-то у меня строго противоположная.
— Так я продолжу, — встал я. — А тебе, боярин, надобно научиться следить за языком. Ты с внуком самого императора говоришь. Поэтому закрой рот и слушай.
— Да как ты смеешь! — заревел Любимов, а князь-епископ ударил посохом по полу. Это возымело свой эффект. Боярин, лицо которого напоминало по цвету вареную свеклу, сел и замолчал.
— Никто в сражения с легионами вступать не будет, — я посмотрел на него с жалостью, словно на неразумного ребенка. — Вам не догнать легкую конницу. Мечислав Великий создавал армию для войны с франками, а теперь будет совсем другая война. Тяжелая пехота в ней почти бесполезна, а закованной в железо кавалерии еще нужно выйти на расстояние удара. Степняки придут сюда грабить, а значит, они прорвут Лимес в трех или четырех местах, и рассыплются по беззащитной земле. Маршал, где у нас ближайшая крепость?
— Будапешт, — хмуро ответил Драгомиров. — Никогда не было нужды в тех землях замки строить, граница стояла крепко. Да и государи наши такого не поощряли, вдруг бунт какой. Вон, Новгородские гильдии лет сорок назад возмутились, легион город целый год осаждал.
— То есть, — повысил голос я, — у нас от Карпатских перевалов до Дуная беззащитные села и городки. На триста миль ни одной крепости! Если туда ворвется сотня тысяч всадников, там собаки живой не останется. А легионы ваши будут бить на марше. А если не получится, всадники просто наловят полона и уйдут за горы. Они в лоб на легион не полезут, а мы не пойдем в степь. Ну, может, боярин Любимов пойдет. Он вояка до того знатный, что каган ему сразу сдастся.
— Да как ты смеешь! — заревел боярин, над которым уже откровенно потешались. — Я требую божьего суда! Я в своем праве!
Ну вот, наконец-то, а то я уже и не надеялся. Божий суд, он же судебный поединок. Языческий атавизм, который дожил на Руси почти до Петра, а на Западе превратился в дуэли. Тут он тоже существовал и велся до утраты боеспособности одним из бойцов. Это считалось достаточным, люди в поединках гибли исключительно редко, и такое зрелище превращалось в еще одно великосветское мероприятие, сравнимое с премьерой в театре или скачками.
— Принимаю! — ответил я.
— Тихо! — рявкнул князь-епископ, и гвалт в зале превратился в легкий, едва слышный шелест. — Благородные мужи ведут себя как мальчишки! Какой стыд!
— У вас есть какое-то предложение, сиятельный? — испытующе посмотрел на меня маршал. — Многое из того, что вы говорите, разумно. Я не разделяю настроя почтенного боярина. Мне все это видится весьма мрачным. Болгары переманили у нас много людей. Они знают, как мы воюем. У них есть метательные машины и даже огненная смесь. И я не считаю их дураками, которые будут биться лбом о легион. Так у них действительно нет никаких шансов.
— Я думаю, нужно собрать всю легкую конницу, что у нас есть, и ударить зимой по кочевьям, — ответил я. — Они не успеют подтянуть большие силы. Нужно резать людей и угонять скот, пока они слабы. Весной они нас сомнут.
— Какая глупость! — громко прокомментировал боярин Любимов, и многие поддержали его удивленным гулом. — Кони в степи передохнут от бескормицы! Покажи нам, мальчик, чего ты стоишь. Пока мы слышим только твою болтовню.
— Меня не
