Богдан Сушинский - Субмарины уходят в вечность
– И подтверждено многими свидетелями. Можно считать установленным фактом. Прежде чем труп повесить на бензозаправке, его жутко изуродовали. Надругались и над телом Кларетты Петаччи.
– Считаете, что меня должны интересовать все эти садистские подробности? – мужественно сохраняя вежливость тона, поинтересовался премьер.
– Вы просили уточнить, действительно ли…
– Но ведь вы уточнили?
– Отвергая всякие сомнения.
– Тогда зачем мне эти ваши «подробности из морга»? Кстати, не упоминается ли в сообщениях дипломатов некий чемодан, набитый всевозможными письмами, который дуче имел прескверное обыкновение повсюду таскать за собой? – Нет, о чемодане, вообще о каких-либо вещах или документах дуче в этих сообщениях нет ни слова. Очевидно, этой детали никто не придал значения, – А напрасно.
– То есть речь должна идти о чемодане с письмами? Задание понял.
Положив трубку, Черчилль вопросительно взглянул на генерала О'Коннела.
– Вы просили прибыть, сэр?
– Удалось ли вам, наконец, выяснить фамилию нашего агента, имеющего связь с этой, как ее там, княгиней? – пощелкал премьер пальцами.
– Княгиней Марией-Викторией Сардони. – Генерал достал из папки фотографию женщины с распущенными волнистыми волосами и римскими, истинно аристократическими, чертами лица. Красавицей ее назвать было трудно, однако было в ее строгом взгляде и горделиво вскинутом подбородке что-то очень жесткое,властное и… неподступное.
«А точнее. – неподсудное, – сказал себе Черчилль. – Как думаешь, решился бы ты ухаживать за такой вот, теряя массу времени, денег и нервов? Вряд ли. Честно признайся себе: вряд ли!»
– Ну, допустим… – задумчиво проговорил Черчилль вслух, повертев снимок между пальцами, как картежный шулер – невесть откуда появившуюся пятую даму. – И кто тот сладострастец, которому удалось пробить подобную броню?
– Майор разведки Эдвард Эйховен.
– После взятия такой «сексуальной Бастилии» – и все еще майор? – ловеласно покачал головой Уинстон.
– Представим к повышению. Известен под псевдонимом Тото, и Монах Тото, поскольку выступает в облике католического
монаха-миссионера. «Бедный, вечно молящийся монах Тото» – так скорбно представляет он себя в кругах «черной римской знати», в которые проникает именно благодаря княгине Сардони. Год назад…
Поведать о том, что же произошло год назад, О'Коннел так и не успел; он умолк, поймав на себе удивленный взгляд Черчилля, который неотрывно смотрел на него, с недонесенной до рта сигарой.
– Простите, – вежливо подался к нему генерал, – что-то не так?
– А как ему удалось пробиться к этой постельной аристократке?
– Видите ли, – ухмыльнулся генерал, – это уже касается интимных мужских особенностей, умения вести себя с женщиной в постели.
– Помилуйте, генерал. В данном случае меня интересуют не мужские достоинства вашего героя сексуального фронта и постельные подробности. Я спрашиваю, как это ему удалось, пребывая в ипостаси бедного, вечно молящегося Монаха Тото, подступиться к этой аристократке?
– Для меня это тоже загадка. Правда, была информация о том, что, якобы, сблизил его с княгиней не кто иной, как сам Отто Скорцени.
– Стоп-стоп, вы опять всуе упомянули имя Скорцени? Почему же вы до сих пор молчали об этом, О'Коннел?
– Не представлялось случая, сэр.
– Когда и при каких обстоятельствах это произошло?
– При попытке Скорцени приблизиться к папе римскому. В ходе запланированной фюрером операции по похищению папы римского Пия XII, под кодовым названием «Черный кардинал». В свое время я вам о ней докладывал.
– Кажется, ее отменил сам фюрер. Почему? Она представлялась ему настолько неосуществимой?
– Наоборот, нам пришлось задействовать всю нашу агентуру, чтобы как-то воспрепятствовать этому похищению. Мы предупредили самого Пия XII. И все же у нас не было уверенности, что германцам не удастся захватить или убить папу. Не следует забывать, что занимался подготовкой операции известный нам Отто Скорцени.
– Сам Отто Скорцени! – уточнил Черчилль. – Учитесь уважать профессионализм и профессионалов, под какими бы флагами они ни служили.
– Я пытался выяснять у майора. Причастность к операции «Княгиня Сардони» этого исполосованного дьявола он пытается отрицать. Правда» делает это неубедительно.
– Вот вам еще один аргумент.
– И все же версия сближения с княгиней Сардони при помощи Отто Скорцени показалась мне неправдоподобной.
– И правильно, что показалась неправдоподобной. Куда более правдоподобной кажется мне версия о том, что Скорцени сблизил нашего майора со своей собственной, германской разведкой118.
– Меня это тоже насторожило.
– Не лгите, полковник, – тотчас же принялся понижать его в чине премьер. – Вас это не могло насторожить, поскольку вы не поверили в причастность к этим контактам Скорцени. А я этому предположению верю.
– Мы немедленно отзовем майора Эйховена, этого «вечно молящегося Тото» и основательно примемся за него, используя все методы допросов с пристрастием…
– Не сметь никого отзывать! Если Скорцени и завербовал его – теперь это уже не имеет никакого значения, поскольку не существует и самой германской разведки. Немедленно свяжитесь с этим майором, выйдите через него и, княгиню Сардони и ватиканскую разведку, а, может, и на самого Скорцени и попытайтесь выяснить, что же на самом деле произошло с «эпистолярным» чемоданом дуче. Куда он девался? Кто его в эти дни изучает?
«Опять этот чертов чемодан!»
– Я понимаю, что только что вы, генерал, мысленно отругали и меня, и этот чертов чемодан. Не стесняйтесь, произносите вслух. Но запомните: добыть оригиналы моих писем к Муссолини – это уже не только в моих личных интересах, но и в интересах Великобритании. Потому что это – престиж ее премьера, престиж королевства и… престиж разведки, некогда считавшейся лучшей в мире.
– Мне это понятно, сэр.
– Добыть чемодан вы уже не сумеете, это я себе уяснил. Постарайтесь хотя бы выяснить, в чьих руках находятся сейчас оригиналы писем.
– Отныне для меня это станет вопросом чести, сэр,
* * *Когда генерал оставил «келью одинокого отшельника», Черчилль еще долго прохаживался по ней взад-вперед, нервно беседуя с самим собой. Затаившись за портьерой, – премьер просто забыл о том, что личный секретарь может находиться там и подглядывать, – Критс видел, как премьер шевелил губами и даже время от времени взмахивал правой рукой, словно бы пытался кого-то прервать. Левую руку он держал при этом за спиной и вообще пребывал позе трибуна.
Понимая, что этот «разговор с интересным собеседником» будет продолжаться довольно долго, личный секретарь незаметно выскользнул из «кельи» и вскоре появился со своей записной книжкой.
– Я понял, что в свое время вы лестно отзывались о Муссолини и его режиме в направленных к дуче письмах. Теперь это вас тревожит.
– А вас тоже? – проворчал Черчилль, опускаясь в кресло и давая себе слово, что впредь он будет безжалостно изгонять Критса из его запортьерного убежища.
– Постольку, поскольку оно будоражит вашу душу. Смею заметить, что ваши высказывания и письма относятся к довоенному периоду. А вот что говорил по поводу Муссолини Адольф Гитлер, причем уже в июле 1941 года, позвольте прочесть: «При встречах с дуче я всегда испытываю особую радость; он – грандиозная личность. Самое удивительное, что он в то же время, что и я, работал на стройке в Германии. Безусловно: моя программа написана в 1919 году, тогда я еще ничего о нем не знал».
– Какие счастливые были времена, – проворчал Черчилль, – Гитлер не ведал о Муссолини, а весь остальной мир пока еще не ведал о существовании их обоих.
– Согласен с вами, сэр.
– Ваше согласие в данном случае не обязательно.
– Позвольте продолжить чтение, сэр? – Я слушаю вас, Критс слушаю. И просил бы вас не отвлекаться по пустякам.
– «Наши учения отнюдь не заимствовали друг у друга духовные основы, – продолжает дальше фюрер, – но каждый человек есть продукт как своих, так и чужих идей. И нельзя сказать, что
события в Италии не оказали на нас никакого влияния. Без черных рубашек, возможно, не было бы и коричневых».
– Это уж точно. Исповедь двух отъявленных негодяев.
– Одного, Гитлера, – обронил личный секретарь и, не позволяя премьер-министру вставить ни словца, продолжил чтение на еще более высоких регистрах. – «Поход на Рим в 1922 году был одним из переломных моментов в истории. Уже сам факт, что такое вообще возможно, послужил нам хорошим стимулом. Если бы марксисты одолели Муссолини, не знаю, смогли бы мы выстоять. Национал-социализм был тогда растеньицем со слабыми корнями.
Смерть дуче была бы величайшим несчастьем для Италии. Кто прохаживался с ним по залам виллы Боргезе119, и видел его голову на фоне бюстов римлян, тот сразу почувствовал: он – один из римских цезарей! В чем-то он прямой потомок великих людей той эпохи».
