Владимир Романовский - Польское Наследство
Ишь ты, разбирается, дотошная, вся в меня, подумал он. Что ж, придется выкладывать всю правду.
– Ты права. Золота у дериварян не водилось, меха были не слишком хороши. Но было кое-что другое. – Он снова помолчал. – Из всех славян дериваряне самые рослые, самые сильные. Как и сегодня, Константинополь был одним из трех центров работорговли, только вторым центром тогда состоял не Киев, а Веденец. Верно также и то, что при любой возможности дериваряне похищали варангов, а славян ловили – как придется. Но славян было больше. Правда и то, что дериваряне недолюбливали остальных славян за то, что те слишком легко покорились. Теперь, когда славяне занимают важные должности в киевском правлении, нынешний князь упорно распускает слухи, что, мол, славяне сами пригласили варангов к себе, чтобы те ими правили. Биричи на торге каждую речь начинают словами, «С тех пор, как пригласили предки наши Рюрика на Русь…» Молодое поколение именно так и думает. Так о чем это я? Ага … Византийский император, Леон Шестой, по настоянию одного из Моровичей, которого знал лично по давнишним походам, дал согласие на союз, поскольку предпочитал иметь дело с дериварянами, чем с диким и вероломным Олегом. Именно тогда самые уважаемые семьи дериварян приняли христианскую веру. Все крестились в Константинополе, и привезли в Искоростень, это наш главный город был, священника. А с Олегом Леон порвал отношения. Олег, узнав о таком обороте дел, собрал головорезов и пошел воевать с Константинополем.
– И воевал?
– Нет, конечно. Спеси много, и у Олега, и у его потомков. Мышление разбойничье, и повадки тоже. Леон Шестой был, конечно, правитель слабый, неискушенный в войнах, но – с одной стороны Олег со своей шайкой, а с другой – империя. Какая там война. Три тысячи варангских разбойников приплыли воевать с Византией. Греки порешили, что если просто запереть ворота в город, Олег покуражится и уйдет. Он было сунулся лезть по стене, но лезущих окатили кипятком. Даже греческий огонь не задействовали. И Олег действительно ушел, а перед уходом, куражась, прибил свой щит к константинопольской стене, пометил. Ну как, знаешь, пьяные, грамоте обученные, выцарапывают на стенах да заборах, «Здесь был Прищепа Куцый и всех страшно перепугал показом арселя в лунном свете».
Ширин засмеялась.
– А только на нас с тех пор Олег не ходил. Скромничал.
– А дальше?
– А дальше сын Олега, Игорь, женился на Хельге-Псковитянке, бабе совершенно озверевшей из-за провинциальности окружения. С этой парой у дериварян вышла противная история. Перво-наперво, едва дланью за престол ухватившись, Игорь начал налаживать поход за походом в леса – довершать отцовское дело. Много-много лет это длилось. В конце концов, а это было, когда нами правил князь по имени Малек, роду сомнительного, дериваряне согласились платить какую-то дань Киеву. Смалодушничали. Но так бывает – если в споре с разбойниками идешь на уступки, они не успокоятся, пока всего тебя не обдерут. Как-то Игорь пришел с дружиной в Искоростень второй раз за месяц. Ему и на этот раз дали – и денег, и мехов. И ему опять показалось мало. Дружину он отправил обратно в Киев, а сам с дюжиной приближенных вернулся и стал требовать, чтобы его дополнительно одарили.
– Жадный был, – заметила Ширин.
– Зарвался, – косвенно подтвердил Гостемил.
Игоря схватили и доставили в детинец князю Малеку. Малек позвал греков. Стоявший в Искоростени по союзному договору греческий контингент из ста двадцати человек объявил, как водится, что он к этим делам не причастен. Пусть князь решает, что делать с Игорем, а они пошлют гонца в Константинополь – информировать императора. Подумав, князь послал в Киев посольство с требованиями оставить дериварян в покое, а Игоря оставил заложником. Через два дня из Киева прискакал гонец от Хельги и передал князю грамоту, в коей говорились, что какие-то проходимцы объявили себя послами Малека, и что Малек держит заложником Игоря. С проходимцами уже покончено, а вот не знает ли Малек, где Игорь? Последний раз его видели, когда он за данью собирался. Малек сказал, что Игорь сидит под стражей. Посол попросился переговорить с Игорем.
– Дед мой, – сказал Гостемил, – пытался убедить Малека, чтобы посла к Игорю не впускали. Малек сделал по-своему. Посол переговорил с пленным князем и по выходе сказал, что требования Малека будут удовлетворены, ибо они справедливы. И уехал в Киев. После чего Игоря нашли в той же гриднице, где его держали, задушенного.
Малек, по словам Гостемила, перепугался и созвал совет всех старых семей к себе в палаты. Старые семьи – Грувенны, Санины, и Моровичи – посовещались и порешили, что Малека с престола следует убрать, поскольку княжеские обязанности он выполнять не способен. Тогда Малек, отчаявшись, сделал им предложение – я попрошу руки вдовы Игоря, и будь что будет, а до тех пор оставьте меня князем. Над ним посмеялись, всем было известно, что он убежденный мужеложец и с женщинами дела никогда не имел, но он действительно отправил каких-то своих провинциальных родственников в Киев, делать предложение Хельге. По прибытии посольство заперли в бане, баню подожгли с четырех сторон, но об этом стало известно позже, а пока что Малек думал, что старая Хельга-Псковитянка не устоит перед его чарами – был он молод и смазлив, в отличие от обрюзгшего старика Игоря. Но Хельга оказалась не так прямолинейна, как о ней думали. С сотней ратников и дюжиной прислужниц через неделю она пожаловала в Искоростень – на смотрины. Малек задал роскошный хвест во дворе перед теремом. Для порядку Хельга оплакала мужа, велела над могилой насыпать по традиции курган, а затем присоединилась к хвестующим. И Малек сел с нею рядом. О чем-то они говорили, шутили, смеялись.
Брезгливым аристократам Моровичам было это не по душе. Половина семьи покинула хвестующих, погрузила какие-то пожитки и земельные грамоты на повозки, и тихим ходом отправилась в родовые эйгоры под Муромом.
– А надобно сказать, что род Моровичей во всех славянских землях известен. Во всех драках участвовали, со всеми правителями до самых франкских земель имели дружеские отношения. Посему отъезд части их из Искоростени удивления не вызвал – Моровичи поступают так, как считают нужным. Каждый ратник знает, как выглядит родовой герб Моровичей…
– Правда? – спросила Ширин. – Мы действительно известны?
– И в Константинополе, и в Сигтуне, и в Саксонии, и во Франции. И какая-то наша ветвь проживает в Иберии, сражается с тамошними халифами, – добавил Гостемил со значительной улыбкой. Ширин потупилась слегка. – Потомки скифов … да … не знаю. Надо мной в детстве смеялась родня – я мирный был, мне походы и подвиги неинтересны. Читал много, упражнялся мало. Из всех Моровичей я первый такой – лень мне, да и скучное это дело – свердом махать, ежели подумать. Но скрывать не буду – пришлось и этим заниматься. Друг мой, Хелье, это его дом, учил меня обращаться со свердом, а мне уж за тридцать было. Выхода у меня тогда не было – старшие в роду доходы все забрали себе, мне выдавали малую часть, а случился неурожайный год – и этой части не стало. И пришлось мне наниматься … не в войско, а так … по соседству с войском. Там, где один в поле все-таки воин. Но это отдельная история.
Меж тем Малек и Хельга удалились в терем – сказали, что нужно им поговорить с глазу на глаз. И в тереме у них что-то не заладилось. Не то Малек перепил и потерял целеустремленность, а может сказалось отсутствие опыта, не то у самой Хельги что-то не вышло по женской части – неизвестно. Хельге было за шестьдесят, но женщина она была крепкая, а Малеку тридцать. Через час Хельга вернулась мрачная, отдала несколько приказов, и неожиданно сотня ее воинов навалилась на безоружных хвестующих и стала хозяев рубить свердами. Вскоре загорелся терем. Со всех концов города на подмогу бежали люди, но ратники оперативно увезли разозленную Хельгу, и прибежавшим ничего не оставалось, как только тушить пожар.
А еще через две недели Хельга вернулась к Искоростени с войском. Нужно отдать должное грекам – почти весь посольский контингент встал рядом с дериварянами. И началась драка. Очень много народу полегло. В конце концов киевляне одержали верх, осадили город, месяц провели под стенами, пока Малек не запросил о снисхождении. Снисхождение ему обещали, но, когда открыли ворота, киевляне вошли в город и половину его сожгли. Остальной половине назначили дань.
Считать уехавшую часть Моровичей предателями никому и в голову не пришло, не те люди. Сын и внуки Хельги пытались обложить муромских Моровичей данью, но, уехав с отказом, побоялись испортить отношения с соседями – трое Моровичей воевали в то время на стороне Новой Римской Империи, и числились на хорошем счету.
– Вот, в общем, и все, если вкратце, – сказал Гостемил.
– А … я? – спросила Ширин.
– Что – ты?
