Василий Звягинцев - Ловите конский топот. Том 1. Исхода нет, есть только выходы...
А поддерживать границу «обратного времени», сформировать псевдореальность сорок первого года, перебросить Сашкину матрицу в древнюю Ниневию, обеспечивать функционирование столешниковской и неизвестного количества подобных ей квартир в разных веках и странах и так далее и тому подобное…
Невероятные мощности построены и задействованы. Ради чего, в итоге? Вмешались мы, и что теперь значит и стоит эта База?
Я усмехнулся, присел в не для людей сделанное кресло, достал сигарету. А ради чего люди строят гигантские, допустим, синхрофазотроны, отвлекающие от реальных дел сотни тысяч лучших специалистов, и энергии, достаточные, чтобы электрифицировать половину деревень Экваториальной Африки или зауральской России? Посмотреть, на какие части распадется какое-нибудь нейтрино, если вообще удастся его поймать?
Строят, работают, радуются, тратят немыслимые деньги, а появится вдруг полдюжины придурков с автоматами и запасом толовых шашек — и нету больше чуда науки и техники, остается огонь, дым, завалы покореженного железа…
И никакой, по большому счету, разницы, геростратов комплекс двигал разрушителями, возвышенная идея или хороший гонорар…
Э-хе-хе, грехи наши тяжкие!
Самое время глотнуть из фляжки.
Может, это контакт с горизонтом «элоев» так на меня подействовал?
Левашов наблюдал сразу за тремя экранами, по которым сверху вниз струились потоки ничего не говорящих ни мне, ни Сашке значков и символов. Уж хоть бы картинки какие, что ли. Однако Олег кое-что в них, кажется, понимал. Все ж таки любая аггрианская интеллектроника, которую он изучал целых пять лет, фактически полный институтский курс, устроена на базе одной с нами логики.
Чтобы не мешать, мы отошли в сторонку, и я рассказал Шульгину о состоявшемся «обмене любезностями». Он не слишком удивился, только высказал сомнение, дуггуры ли были «на той стороне провода».
— Ну а кто?
— Конь в пальто. При здравом размышлении, они такой же инструмент, как и все мы. Жаба хитра, но маленький хрущ с винтом много хитрее ее. Замок, допустим, считает, что моими руками оборвал связи с Сетью. На своем уровне «мышления». Как Наполеон и Гитлер считали, что после взятия Москвы Россия капитулирует автоматически. Один взял, другой — почти. А результат? Русские в том и другом случае пришли в Париж и Берлин, после падения которых капитуляция и состоялась. Вот и здесь…
Я понял. Сеть — это, в конце концов, механика. Невероятно сложная электронная машина, не один ли черт! А Удолин за много десятилетий до встречи с нами разработал собственные методики, позволяющие достигать сходных результатов, но абсолютно другим путем. Можно приехать из А в Б по автостраде на автомобиле или на танке, а можно — верхом на коне или велосипеде по лесным тропинкам. Зачастую выходит быстрее, и всегда — тише и дешевле.
Свободно укладывается в ту же логику вариант, что те, кто за нами наблюдает и нас использует, немедленно нашли свой обходной путь, через реальность дуггуров, в известных узлах Сети не обозначенную, но с нашей сопряженную. Сначала, по линии наименьшего сопротивления, в тридцать восьмой, оттуда в «отраженные мыслесферы», где скитался Шульгин…
Теперь тем же путем повел нас Константин Васильевич, и в предназначенной точке мы встретились. Для чего? Вопреки замыслу Игроков или следуя ему?
— Что там Олег нащупывает, — спросил я, отвлекаясь от надоевшей до оскомины темы.
— Ищет хозяев, конкретно Дайяну или хотя бы след…
Мне такая затея показалась безнадежной. На чужом компьютере, с чужим языком, не имея ни малейшей зацепки… И все же! Скажи мне кто-то раньше, что за несколько дней возможно по карандашному наброску Антона изготовить из подручных средств так называемый «дубликатор», который, став достоянием человечества, скорее привел бы к всемирной катастрофе, чем к всеобщему коммунизму, я бы долго смеялся.
Но когда сделали, никто не смеялся, восприняли как должное. Очень возможно, что именно в силу нашей тогдашней наивности и веры во всесилие инопланетного разума, взявшего нас под свое покровительство.
— Найдет, не найдет, мне, честно, почти все равно, — продолжал Сашка. — Основное я уловил, в смысле — ловить тут нечего. Неплохо бы и вернуться. Гори оно все огнем, а мы — на моря…
— Не помнишь, что нам Дайяна вкручивала? Как здорово будет всем погрузиться на «Призрак» и предаться круизным радостям жизни…
— Ну?
— Помимо нее, в третьей ипостаси Шестакова, не то ли самое тебе явилось?
— Ну! — с некоторым вызовом повторил он.
— И я самостоятельно, до того, как встретить тебя-третьего, думал о том же…
— А в десятом классе мы все трое думали только об этом, подчас забывая, что завтра контрольная…
— Осталось разобраться, с тех самых лет Игроки нам эту идею подсунули или сейчас архетипические воспоминания используют…
— Разберемся, если сначала с нами не разберутся, — ответил Сашка, странно меняясь в лице. — Напрасно ты им подраскрылся, ей-богу, напрасно. Кастет или велосипедную цепь в рукаве нужно держать до последней крайности…
За стеной, с обоих концов коридора сразу, бабахнули его минно-взрывные ловушки.
«…Слышишь взрыв на заре? Значит, снова товарищ ошибся», — мелькнула цитата из Анчарова. В его песне речь шла о нашем сапере, вообще о нас, в широком смысле, здесь — о чужаках. Туда им и дорога.
— Начали, — прокомментировал Шульгин, — отвлекающий маневр. Мы не поддаемся. Видели, знаем… Держись! — Раскрытой ладонью он указал, что держаться надо отнюдь не физически. — Держись, я Олега прикрою, — и метнулся назад, к пультам.
Ох, и ударило по мозгам, ох и ударило!
Завертелся весь окружающий мирок, с его компьютерами, стенами, потолками, внезапно увиденным извне гигантским корпусом станции, почти неотличимой от спираледиска на планете Железной звезды, который так и не сумели исследовать Эрг Ноор с товарищами. Не хватало, чтобы появился из-за нее зловещий Черный Крест.
Я вспомнил, как однажды ощутил себя пилотом сбитого истребителя, беспорядочно падающего к земле. Отвратительные впечатления — когда горит мотор, не реагируют элероны, рули высоты и направления, а главное, не удается сдвинуть фонарь! Злость, отчаяние, ненависть, все, кроме банального страха, и параллельно — успокоительная мысль, «потерпи еще минуту, и дальше — никаких проблем»…
Ага, ждите! Тогда вывернулся, сейчас — тем более!
Зал, со всеми его конструкциями, изгибало, скручивало, пыталось сломать, свернуть по осям иных измерений. Ушами или просто внутренностями я чувствовал треск, стоны страдающего металла, отдаленный торжествующий вой сонма врагов. Любых, всех сразу: того пацана, вернувшегося из малолетней колонии, с которым мы дрались едва не насмерть за статус, который он хотел обрести, а я удерживал в наших дворах; секретаря парткома посольства; чекистов Агранова; расстрелянных вчера монстров и других, потусторонних, запредельных, кому я перешел дорогу.
С тем же, наверное, лишенным и инстинкта самосохранения, и любых других рациональных чувств настроем, с которым Гастелло повел свой «ДБ-3ф» на немецкую колонну, я ответил.
Хорошо, остались в памяти частота и длина волны, на которой недавно имел последнюю ментасвязь. Вдоль этой волны я снова ударил, чем мог. Собственной психической силой, концентрированной по технике Удолина мощью «эгрегора», или… Я не знаю. Как учил меня давным-давно тренер: «Бей от плеча всей массой тела, но раскрытой рукой. Пальцы в кулак сжимай перед самым касанием…»
Так я и сделал.
Умей я что-то подобное в восемьдесят втором — за один раз вымел бы из джунглей всех «контрас», сколько их там было, вместе с советниками ЦРУ и прочими «добровольцами». Стал бы великим героем Сандинистской революции.
Сейчас я на окончательную победу не рассчитывал, понимал, что не по силам, но как следует дать «по мозгам» надеялся. Вообразил, что те, сидящие у генерирующих установок или без всяких машин излучающие шоковые импульсы, — нечто вроде подводных диверсантов, приближающихся к кораблю с подрывными зарядами. И я бросаю с борта глубинную бомбу. Глушу их, как рыбу, гидродинамическим ударом в несжимаемой среде…
Кого не убило сразу, всплывает вверх брюхом с порванными барабанными перепонками, лопнувшими от компрессионного перепада легкими…
Кажется, получилось. В ментальном пространстве воцарилась тишина. Тишина не та, что на лесной полянке жарким августовским полднем, совсем другая, как внутри затонувшего батискафа.
Мне показалось, что по краю сознания прошелестел довольный смешок Удолина. Отчего бы и нет? Держащий контакт некромант добавил к моей расторможенной ярости парочку изысканных заклинаний из арсенала «старых мастеров». Не зря же он собрал целую коллекцию эзотерических папирусов и пергаментов из хранилищ пресловутой Александрийской библиотеки, о содержании которых неоднократно пытался нам рассказать. Только вникать в тонкости «криптотеорий» египетских жрецов и иудейских каббалистов было недосуг. Слишком «довлело собственной злобы»[81].
