Василий Звягинцев - Ловите конский топот. Том 1. Исхода нет, есть только выходы...
Кажется, получилось. В ментальном пространстве воцарилась тишина. Тишина не та, что на лесной полянке жарким августовским полднем, совсем другая, как внутри затонувшего батискафа.
Мне показалось, что по краю сознания прошелестел довольный смешок Удолина. Отчего бы и нет? Держащий контакт некромант добавил к моей расторможенной ярости парочку изысканных заклинаний из арсенала «старых мастеров». Не зря же он собрал целую коллекцию эзотерических папирусов и пергаментов из хранилищ пресловутой Александрийской библиотеки, о содержании которых неоднократно пытался нам рассказать. Только вникать в тонкости «криптотеорий» египетских жрецов и иудейских каббалистов было недосуг. Слишком «довлело собственной злобы»[81].
Что тоже, несомненно, сыграло нужную роль. Мы вовремя продемонстрировали поражающую силу земной (и не только) техники. В Барселоне, Антоном при изъятии гомеостата, пулеметным огнем по первой «медузе», вчера в чистом поле и сегодня здесь. Иначе неприятель, не прибегая к агрессии в «сфере чистого разума», выпустил бы на нас сонмы тех жутких «ракопауков» и прочей агрессивной мелочи.
Но, к счастью, дуггуры руководствовались конфуцианской мудростью: «Воистину глуп тот, кто трижды спотыкается на одном месте». Они и решили не повторять прежних ошибок.
Посмотрим, что дальше будет…
Не хотел бы я «посмотреть» на случившееся в следующую секунду еще раз!
Прежней ошибки они не повторили, а, сосредоточившись или подключив иные интеллектронные мощности, врезали в ответ. По аналогу с боксером, вложившим всю силу в нокаутирующий удар, я от восторга на мгновение расслабился и пропустил встречный, в солнечное сплетение.
В глазах помутилось, пронзительная боль рванулась и вверх по позвоночнику, и вниз, в ноги, которые сложились, как пластилиновые. Это были чисто физические ощущения. Горячие железные пальцы сжали сердце и печень. Давясь рвотными спазмами, чувствуя, что толчки пульса то отдаются внутри черепа в темпе отбойного молотка, то прекращаются совсем, я уперся лбом и локтями в пол, из последних сил пытаясь сохранить сознание. Если потеряю — мне конец!
Едва не выдавил из глотки спасительное слово «Алярм», но что-то меня удержало. Собственная воля или посланный Удолиным импульс психической энергии.
Медленно, слишком медленно, однако начало отпускать. Интересно, закончил рефери считать до десяти или я успеваю?
Наверное, успел. Перевалился на бок, сел, опершись спиною о стенку.
Жив, опять и снова жив, мать их всех, братьев по планете и по разуму!
Физически я был слаб, как почти никогда в предыдущей жизни, как больной новорожденный младенец, но меня переполняла ненависть совершенно нечеловеческой силы. Куда там ярости при встрече с бандитами на углу Столешникова и Петровки в декабре девяносто первого! Там я был в хорошей форме, у меня был пистолет, Ирина, которую нужно было защищать, и совсем рядом — надежнейшее укрытие. Сейчас ярость и ненависть были иного плана — предсмертного. Победить я, может быть, уже не смогу, но задушить, а лучше перегрызть зубами глотку врага, захлебываясь его и своей кровью, — в состоянии…
Вся эта «война в эфире», похоже, оказалась моей личной войной. Кто первый высунулся, по тому и стукнули. Шульгин выглядел молодцом, что и подтвердил старинным жестом, сложив кольцом большой и указательный пальцы.
— Легкая зыбь, не больше, — сообщил он. — Я ждал Coup de maitre[82], а они — чижика съели! Ничего впечатляющего. В Испании куда хуже было, там они меня врасплох подловили. А ты как?
Я на доступных примерах объяснил, что произошло, не вдаваясь в подробности, как отвратительно себя чувствую. Жалуйся, не жалуйся — никакого толка. Помочь мне никто не сможет, даже и Сашка. От его специальности мне пользы не будет. Может быть, потом, в Замке что-то удастся придумать…
Дело в том, что я испытывал невероятную депрессию. Во много раз худшую, чем в молодости, когда случалось перебирать с друзьями лишку и утром просыпался в мучительной адреналиновой тоске. Знаешь, что причин для нее — никаких, безобразий вечером не совершал, в вытрезвитель не попадал, напротив, все было легко и весело, только вовремя не остановился…
Вот и сейчас, жизнь представляется омерзительной до невозможности, все вокруг окрашено в мрачные тона. Собственные поступки — бессмысленны, проводимая нами акция — глупа, жизненных перспектив — никаких, и лучше всего — разыскать бы укромное, уединенное помещение вроде охотничьей избушки, запереться в нем, выглушить пару стаканов водки, укрыться с головой одеялом и раствориться в гулком колышущемся безвременье, не просыпаться очень долго, лучше всего — никогда.
Спасением было лишь то, что я понимал происхождение депрессии и механизм ее воздействия на психику. Не раскисать, не поддаваться, намотать нервы на кулак и терпеть… Но, боже мой, как тяжело жить на этом свете! Зачем нам все это, за что мне все это?
— Ну-ну. Отбились, и ладно, — сказал Шульгин достаточно небрежно.
Значит, внешне я все-таки держусь прилично.
— Олег говорит, ему осталось дел на полчаса, от силы… Его эта атака совсем не зацепила. Не на него рассчитана…
Раньше чем через полчаса Левашов отодвинулся от пульта. Видно было, что он получил своеобразное удовольствие, как человек, удачно разложивший пасьянс. Никогда не понимал, что в этом интересного, в пасьянсах.
— Прошу: что мог, то и сделал, — сказал он. — Здесь было тщательно спрятанное послание, адресованное лично нам. Ничего сложного. Несколько мегабайт мусора, сквозь который нужно было продраться, просто не принимая во внимание. Элементарно. Толстая книга на чужом языке, а в середине, в расчете, что никто досюда не долистает, пара вполне понятных страниц…
— Но ты долистал? Другие могли сделать то же самое…
— Не могли. Для каждого свой путь. Там были только мне понятные намеки вставлены…
Вдаваться в подобные тонкости не было ни времени, ни, главное, желания. Сехмет, не дождавшись нашего сигнала, совсем скоро начнет выполнять приказ. А это было лишнее. Мы живы и здоровы, а он, не зная об этом, кинется в бой, и собьют его, к чертовой матери, без всякой пользы… И не останется у нас единственного здесь друга, на которого в случае чего можно рассчитывать.
— Что у нас в запасе?
— Минут сорок. Надо ему просигналить, чтобы улетал…
— Я вылезу на крышу, дам ракету, — предложил Сашка.
— Не гони лошадей. Успеем. — Олег встал, потянулся, прижал пальцами уставшие глаза. — Вот, читайте. — Он выделил нужный текст.
Письмо было от имени Лихарева и адресовалось всем нам, без персонального обращения. Написано достаточно давно, никак не меньше месяца назад. Тем Валентином, который должен был «сейчас» предаваться радостям жизни на своих Кавминводских виллах, без всякой привязки к своей иной реинкарнации. «Московской второй или Ворошиловской первой».
Не касаясь предыстории и эмоций, которые он мог и должен был в нашем отношении испытывать, чисто деловым тоном коллеги, связанного общим делом, Лихарев ставил Братство в известность, что, пользуясь существующими между Землей и Таорэрой «эфирными мостами», способными открываться для «проезда» в обе стороны не только аггрианскими блок-универсалами и нашей СПВ, на базу начали просачиваться ранее неизвестные существа. Дайяне, потом и ему, экстренно вызванному сюда, идентифицировать их не удалось, но появились они именно с Земли, не с какой-нибудь другой планетной или звездной системы. Ни в мирах Конфедерации, ни в аггрианской Вселенной подобная разновидность разумной жизни не зафиксирована.
Далее сообщались кое-какие сведения о био- и психологии монстров, нам уже известные, а также кое-что новенькое насчет «медуз», пилотами которых были как раз «элои», отнюдь не монстры.
Сами же «медузы» — вооруженные транспорты, каждый перевозит около двух сотен «солдат» и «рабочих». О «мелких гадах» Валентин не упоминал, зато предупреждал о необыкновенной мощи психотронного оружия, о которой они с Дайяной узнали «окольными методами», сумели поставить превентивную защиту, оставшись при этом вообще не замеченными.
Лихарев выражал надежду, что мы тоже в состоянии закрыть свой разум от агрессии, так же, как сумели устоять против атаки Дайяны.
Если мы это послание читаем, значит, так оно и есть.
С базы они перебрались в отдаленное и вполне безопасное место, где рады будут встретиться с нами и обсудить дальнейшие действия.
В постскриптуме он добавил, что имевшие между нами место недоразумения считает оставшимися в прошлом. Мы вновь союзники, иного варианта просто нет. Тут же указал способ, каким мы можем с ними связаться. В любое время дня и ночи.
Это уже чисто советская формула, из тех еще годов, которую можно было принять в качестве дополнительного пароля. Типа того, что никакие дуггуры, сумей они глубоко проникнуть в мозг автора и составить подобный текст, до этой фразы не додумались бы.
