Виталий Корягин - Винг
Остановившись в нескольких ярдах от нее, он ждал. Небо над цирком почти ежесекундно кроилось сизыми вспышками молний, освещавшими застывшие в напряженном молчании ряды зрителей.
Алан на трибуне шепнул Шимону:
— Все одно не жить немчуре! Сегодня же подкараулю!
Еврей не ответил, с ненавистью глядя на барона.
Король повернулся в де Сабле, тот поспешно кивнул. Государь обратил взгляд на де Во, тот, помедлив, тоже опустил массивную голову. Ричард долго молчал, глядя сквозь дождь на ристалище, где недвижно лежал его двукратный спаситель, но делать было нечего — победитель не нарушил правил, жизнь Эдварда несомненно принадлежала немцу. Монарх чуть склонил пасмурное чело, но Штолльберг все стоял перед ним, будто чего-то не понял.
— Тевтонец, ты получил свое, и уходи! — с досадой сказал Ричард и отвернулся.
Торжествующе пропела труба. Барон четко крутанулся кругом через левое плечо, вздел руку с мизерикордией вверх, будто крестом рукояти призвал Господа в свидетели своей победы, и двинулся к Эдварду. Но не успел сделать и двух шагов.
Ослепительная синяя лента молнии мгновенно соединила небо и центр ристалища, протянулась, пульсируя, от низко нависшей тучи к мечу в откинутой в сторону руке лежащего ничком рыцаря. Собравшиеся в цирке на несколько секунд ослепли, а когда желтые отпечатки огненного зигзага чуть померкли в их глазах, увидели…
Рядом с вишневым пятном на арене, расплавленным песком — туда по клинку ушла молния — в клубах пара зашевелился, заворочался поверженный рыцарь. Сел, поднялся на колени, выпрямился во весь рост. Голубые яркие искры перепрыгивали через сочленения доспехов, курился из-под них слабый бурый дымок. Меч в его руке посинел почти дочерна, капли дождя шипели на нем.
На трибуне Алан схватил Шимона за руку и до боли сжал ее. Де Шаррон подался вперед, всматриваясь дальнозоркими стариковскими глазами в ожившую фигуру друга.
Эдвард шагнул к оцепеневшему от неожиданности немцу. Мучительная боль пронзила тело сакса, оно горело, горело, как когда-то рука на жаровне… Он охнул так громко, что услышали на трибунах. Зрители зашевелились, заволновались.
Но рыцарь не слышал их криков, лишь одна мысль теперь владела его сознанием — красный глаз дракона, огонек индикатора разрядки батареи, внезапно погас. Он вновь мог двигаться, владел своим, пусть истерзанным и обожженным, телом. Молния, пройдя по мечу, зарядила машину, вернула ей утраченную было мощь, и пусть сила явилась к нему пополам с нестерпимой мукой, он благодарен Господу за подарок и кается, что роптал. Страшная весть о гибели Тиграна — вот кара за сомнения, но Бог дает ему и возможность отомстить!
Эдвард сжал зубы, чтобы не закричать от боли, мысленно прошептал:
— Благодарю тебя, Господи, за эту горькую милость… — и снова шагнул, еще и еще.
Фон Штолльберг, дрожа, отступал, пятился к королевской ложе. Одна мысль владела суеверным немцем — бежать! Спрятаться от ненавистного врага, восставшего Божьим попустительством! Зачем он солгал, что убил армянина, зачем помянул его всуе? Вот вызванный им самим нечестивый чародей и воскресил своего пащенка…
Ноги не слушались барона, он сгорбился, застыв на месте в смертной истоме. Ослабевшей рукой протянул крест мизерикордии навстречу мстителю и хрипло пролаял сквозь волчью пасть:
— Колдун! Колдун!!! Сгинь!!!
Эдвард неумолимо приближался. Штолльберг закрыл глаза. Он так много молился, каялся… Он несомненно попадет в рай… Или нет?! Он попытался срочно примирить свою жестокую, извращенную в человеческой сущности душу с Создателем, но в предсмертном прозрении вдруг осознал всю мерзость своей грешной лицемерной жизни и понял, что не успеет, не успеет искупить! Куда там… Второй жизни не хватит! Шаги возмездия гремели все ближе… Похоронным набатом грянули в его памяти слова окаянного армянского мага: "Твоя смерть сейчас смотрит на тебя!" Немец понял, что старик знал, провидел его конец еще тогда… В отчаянии, ощущая, как расслабляется низ живота, и теплое течет по ногам внутри доспехов, он молитвенно сложил руки с кинжалом и всхлипнул:
— O! Mein himmel Gott…
Далее все кончилось для него на этом свете. Взмахом меча, невидимым из-за невозможной быстроты, Эдвард рассек тело убийцы пополам в поясе вместе с доспехами. С лязгом рухнуло на песок туловище тевтонца, но разрубленный барон тут же перевернулся, приподнялся на локтях и уставился на свою нижнюю половину, чудом устоявшую на железных ногах.
Дикий вопль огласил арену, заставив всех нервно вздрогнуть:
— Du!!! Ferfluchter…
Отголоски последнего слова грешной, принадлежащей злу души долго метались под верхней полуразвалившейся аркадой цирка. Зрители в ужасе крестились. Подогнулись и упали ноги немца, ткнулся волчьей личиной в песок верхний обрубок.
Эдвард нетвердо шагнул к королевской ложе, смутно различая сквозь пелену страдания потрясенное лицо Ричарда, и застыл в двух шагах от барьера, опустив окровавленный меч. Невыносимая боль ожогов перешла границу человеческого терпения.
Ричард поднялся с кресла, но не успел сказать ни слова. С трибуны к барьеру через ряды зрителей пробился тучный епископ Бове, давний недоброжелатель короля и всех его друзей. Перевесивши брюхо через мраморный парапет, что-то запыхтел в ухо де Сабле.
Гроссмейстер выслушал его, встал, поклонился королю, удивленно на него уставившемуся, и елейно сказал:
— Ваше величество, конечно, согласится, что победивший рыцарь воспользовался в бою не силами, данными человеку Господом, а, похоже, иными — темными силами зла!
— Нет! Не соглашусь! Не много ли на себя берешь, поп, что смеешь сомневаться в приговоре Божьего суда?! А ты что молчишь, Томас?!
Барон деланно-равнодушно повел тяжелым плечом:
— Мне и самому этот красавчик давно любопытен своим невероятным везением… Да и разговоры о нем идут… тоже…
Король негодующе сжал кулак. На трибунах со всех сторон мелькали черные рясы стягивающихся к королевской ложе многочисленных служителей Божьих.
Наверху, на щербатых зубцах аркады чей-то голос пронзительно и громко пропел:
— Колду-ун! Чернокни-ижник! Некромант!!!
Эдвард, не в силах более стоять, сломанной куклой рухнул на песок. Перемахнув ограждение, к нему бросились Алан и Шимон.
Король на секунду вырвался из растущей в ложе толпы в рясах и сутанах, шагнул к барьеру, глазами нашел де Шаррона, жестом поманил к себе, отстранил галдящих святош, склонился к капитану:
— Мессир, скажи его рыжему сквайру, пусть немедленно увозит Винга отсюда! И подальше! И чтобы года два глаз не казал… Не то, боюсь, несдобровать ему!
ЭПИЛОГ. ЧЕЛОВЕК
Ранним утром по дороге между бурыми от пыли виноградниками тащилась телега, запряженная сильной лошадью. На козлах с вожжами в руках сгорбился Шимон. Алан верхом держался позади. Боевой конь Эдварда бежал за ним в поводу.
Вставшее недавно солнце перечеркивало дорогу розовыми косыми лучами сквозь просветы шпалер. Крестьяне на склонах холмов поднимали головы на стук подков и провожали взглядом путников, опершись на лопаты, пока тех не скрывал очередной поворот.
Алан шпорами толкнул мерина, подогнал вплотную к задку телеги. Шимон с облучка обернулся к другу.
— Как он? — спросил гэл вполголоса. — Спит?
Шимон покачал головой, глядя на Алана грустными глазами. У гэла защемило сердце, так они напомнили взгляд Ноэми.
— Нет, Ал, не спит… — обернувшись, он откинул легкое покрывало на толстом слое соломы.
Неподвижный взгляд Эдварда был устремлен в белесое небо.
— Может, ты пить хочешь? Дать водички? — спросил Шимон.
Сакс облизал почерневшие губы, хрипло прошептал:
— Дай…
Шимон остановил лошадь, слез с облучка, вытащил из-под сена глиняную флягу, смочил рыцарю губы.
Алан склонился с седла:
— Болит, Эд?
— Ну, что ты человека зря тормошишь, Ал? — заворчал Шимон. — Сам, что ли не понимаешь?
Эдвард не ответил. От него не слышали и десяти слов после поединка, он молчал уж третьи сутки, не стонал, но ясно было, что мучается он страшно.
Иудей отошел к обочине, и, орошая упругой струей пыльный кустик полыни, негромко бросил через плечо:
— Что ты, таки, к нему пристаешь? "Больно, не больно"! Он просто спекся в своем железе, как маца в печке на Пасху. Хорошо еще, машина работает, убирает то, что течет с ожогов… Не знаю, довезем ли до Тиграна? Да и жив ли старик? Слышал, что немец сказал Эду…
— Кому ты поверил? Тигран не смеет погибнуть! На него одна надежда… Нет, надо довезти! Мне кажется, Эд сегодня малость лучше… Должен выкарабкаться!
— Он устал! Сколько ж ему досталось, Боже ж ты мой! — иудей вернулся к телеге.
— Да другой бы давно сломался… Такая судьба! И ведь честный, добрый… За что ему? Неужели за то, что в жидовку влюбился? Ох, прости! — гэл смущенно покосился на Шимона.
