Иэн Бэнкс - Выбор оружия. Последнее слово техники (сборник)
– Мауст, это серьезно. Эти люди требуют того, что я не могу сделать. А если я этого не сделаю, то… по крайней мере, они меня сильно покалечат. Я не знаю, что они предпримут. Возможно… они попытаются воздействовать на меня, покалечив тебя. Вот почему я запаниковал из-за твоего опоздания. Они ведь могли тебя схватить.
– Мой дорогой, бедный Вробби, – сказал Мауст, выглядывая из кухни, – у меня был тяжелый день. Кажется, я потянул мышцу во время последнего номера. Нам, возможно, не заплатят после этого налета полиции – Стелмер наверняка не упустит случая, даже если эти суки не унесли выручку, – и у меня все еще болит задница, потому что один из этих геененавистников засунул туда палец. Не так романтично, как твои дела с гангстерами и плохими парнями, но для меня это важно. У меня забот полон рот. Не бери в голову. Прими таблетку, поспи. Все образуется. – Он подмигивает мне и исчезает. Я выслушиваю его и направляюсь на кухню. Над головой в вышине – вой полицейской сирены. Из квартиры внизу доносятся звуки музыки.
Я подхожу к кухонной двери. Мауст вытирает руки.
– Они хотят моими руками сбить корабль, который в девятницу возвращается с адмиралом на борту, – говорю я ему.
Мауст на секунду замирает, потом усмехается, подходит ко мне, обнимает за плечи.
– Правда? А что потом? Вылезти из Лифта и лететь к солнцу на твоем волшебном велосипеде?
Он снисходительно улыбается. Ему смешно. Я кладу свои руки на его руки и медленно снимаю их со своих плеч.
– Нет, мне просто нужно сбить этот корабль – больше ничего. Для этого… они дали мне пистолет. – Я достаю пистолет из кармана пиджака.
Пару секунд Мауст озадаченно хмурится, покачивает головой, потом снова смеется.
– Ну и что с того, моя любовь? Как-то не верится, что такую огромную хреновину можно сбить этой пукалкой…
– Мауст, пожалуйста, поверь мне. Эта штучка может много чего. Ее сделали мои соотечественники, а корабль… Эта цивилизация не имеет средств защиты от такого оружия.
Мауст фыркает и берет у меня пистолет. Огоньки тотчас гаснут.
– Как он включается? – Мауст вертит в руках оружие.
– Одним прикосновением. Но только моим. Он считывает генетический код с моей кожи и опознает представителя Культуры. Не смотри на меня так. Это правда. Вот. – Я беру пистолет и показываю, как он действует, заставляя оружие начать свой монолог и переключая маленький экран на голографическое изображение.
Мауст разглядывает пистолет в моих руках:
– Знаешь, должно быть, это очень ценная вещь.
– Нет, она совершенно бесполезна для другого человека. Она будет действовать, только если ее держу я, и никому больше не удастся завоевать ее доверие. При малейшей попытке он дезактивируется.
– Какая… преданность, – говорит Мауст, садясь и устремляя на меня взгляд. – Как это в твоей Культуре все так аккуратно организовано. Знаешь, моя любовь, я, вообще-то, не поверил, когда услышал эту историю. Я думал, ты хочешь порисоваться. А теперь я, кажется, верю тебе.
Я становлюсь перед Маустом на колени, кладу пистолет на стол, обхватываю его ноги.
– Тогда поверь и в то, что я не могу сделать это и что мне грозит опасность. Возможно, нам обоим. Мы должны бежать. Сейчас. Сегодня или завтра. Пока они не нашли другого способа заставить меня.
Мауст улыбается, ероша мои волосы.
– Так страшно? Столько волнений? – Он наклонился и поцеловал меня в лоб. – Вробби, Вробби, я не могу бежать с тобой. Если чувствуешь, что иначе никак, – улетай, но я с тобой не могу. Ты понимаешь, что для меня значит этот шанс? Я всю жизнь ждал этого. Другой такой возможности может и не быть. Я должен остаться, несмотря ни на что. А ты уезжай. Уезжай как можно дальше и не говори мне куда. Тогда я для них буду бесполезен, правда? А потом, когда пыль уляжется, свяжись со мной через какого-нибудь друга. А там уже посмотрим. Может, ты вернешься. Может, я все равно упустил свой шанс, и тогда я доберусь до тебя. Все будет в порядке. Что-нибудь придумаем.
Я роняю голову ему на колени – мне хочется плакать.
– Я не могу тебя оставить.
Он обнимает меня, баюкает.
– Ну, может, ты даже со временем решишь, что перемены тебе на пользу. Может, ты станешь знаменитостью там, куда попадешь, моя радость. И мне придется урыть какого-нибудь головореза, чтобы отбить тебя.
– Ну пожалуйста, поедем со мной! – Я рыдаю в его халат.
– Я не могу, моя любовь, я никак не могу. Я приду с тобой попрощаться, но лететь с тобой не могу.
Он обнимает меня, а я плачу. Пистолет, безмолвный и тусклый, лежит на столе рядом с Маустом, среди остатков еды.
Я ухожу. Бегу из квартиры перед самым рассветом, по пожарной лестнице. Перебираюсь через два забора, волоча за собой чемодан. Беру такси на Дженерал-Тетропсис-авеню до Интерконтинентального вокзала… Там я сяду на труборельсовый поезд до Брайма, а оттуда – Лифтом, в надежде перехватить любой транспорт, направляющийся за пределы системы. Мауст одолжил мне сколько-то сэкономленных им денег, но у меня еще остается кое-что от высокопроцентного кредита. Так что должно хватить. Терминал мой остался в квартире. Конечно, он был бы полезен, но ходят слухи, что полиция может тебя найти по терминалу, а я думаю, что не стоит недооценивать Каддуса и Круйзела – у них наверняка есть прикормленный коп в соответствующем отделе.
Вокзал набит битком. Я чувствую себя в полной безопасности в этих высоких, гулких залах среди людей и магазинов. Мауст обещал прийти проводить меня, убедившись сначала, что за ним нет слежки. У меня хватит времени, чтобы оставить пистолет в камере хранения – потом отошлю ключ Каддусу, чтобы поменьше злился.
В камеру хранения очередь. Встаю в раздражении за какими-то флотскими кадетами. По их словам, приемщики обыскивают все сумки и чемоданы, нет ли там взрывчатки, оттого и задержка. Усиление мер безопасности. Я бросаю очередь и отправляюсь на поиски Мауста. Придется избавиться от пистолета по-другому. Отправлю его по почте. Или просто выкину в мусорный бачок.
Я жду в баре, прихлебывая что-то безалкогольное. Постоянно поглядываю на запястье. Вот ведь глупая привычка – терминал остался в квартире. Нужно пользоваться общественным телефоном, поискать часы. Мауст опаздывает.
В баре экран: передают последние известия. Стряхиваю с себя нелепое ощущение, будто меня разыскивает полиция и сейчас мое лицо появится на экране. Я смотрю лживые известия, пытаясь отвлечься.
Новости сообщают о возвращении Адмирала флота через два дня. Я смотрю на экран, нервно улыбаясь. «Вам никогда не узнать, что этот сукин сын едва-едва не разлетелся на куски». На несколько мгновений я преисполняюсь чувства собственной значимости: я почти герой.
И вдруг как взрыв бомбы. Всего лишь упоминание мельком, вскользь, такие вещи обычно попадают в программы, если находятся лишние секунды: Адмирал везет с собой гостя – посла Культуры. Поперхнувшись, я начинаю кашлять.
Может быть, он-то и есть настоящая мишень?
А что вообще на уме у Культуры? Посол? Культуре все было прекрасно известно о Врексисском экономическом сообществе, и она наблюдала, анализировала, была не против оставить это зло так, как оно есть. Врексисцы и понятия не имеют, насколько обогнала их Культура, какие огромные пространства ей принадлежат, хотя Двор и Флот неплохо себе это представляют. Достаточно, чтобы у них возникла на этот счет маленькая (хорошо еще, что они смутно представляют себе Культуру как таковую) фобия.
И кто на самом деле стоит за попыткой покушения на корабль? «Светлому пути» наплевать на судьбу одного инопланетянина, если вокруг сбитого корабля можно устроить пропагандистскую шумиху. Но если они тут ни при чем, а ниточка от пистолета тянется ко Двору или к Флоту? У ВЭС есть проблемы – социальные, политические. Может быть, президент и его соратники надумали попросить Культуру о помощи. А ценой такой помощи могут стать перемены, и самым коррумпированным из местной элиты они, видимо, покажутся угрозой их роскошному образу жизни.
Черт, я ничего толком не знаю. Может, все это предприятие затеял какой-нибудь психопат из Службы безопасности или Флота, чтобы свести старые счеты или поскорее продвинуться по служебной лестнице. Я продолжаю размышлять на эту тему, когда меня вызывают по громкой.
Я сижу не двигаясь. По громкой связи три раза вызывают меня. Телефонный звонок. Я убеждаю себя, что это Мауст – хочет сказать, что задерживается. Он знал, что я оставлю терминал в квартире и напрямую связаться со мной будет невозможно. Но разве стал бы он оглашать мое имя на весь вокзал, прекрасно зная, что я пытаюсь улизнуть потихоньку, незамеченным? Неужели он по-прежнему воспринимает все так легкомысленно? Я не хочу отвечать на этот звонок. Я даже думать о нем не хочу.
Мой поезд отправляется через десять минут. Я беру чемодан. По громкой снова выкликают мое имя. На этот раз вместе с именем Мауста. Значит, выбора нет.
