Военный инженер Ермака. Книга 5 - Михаил Воронцов
— И что теперь? — Кучум сделал глубокий вдох, пытаясь унять гнев. — Твои подкопы провалились. Казаки смеются над нами за стенами Кашлыка!
— Теперь будем действовать иначе. Осадные башни. Высокие, на катках. Подведем их к стенам, и воины смогут перейти прямо на укрепления, минуя ворота.
— Сможем сделать быстро? — спросил Карачи, пытаясь перевести разговор в практическую плоскость, подальше от гнева хана.
— При достаточном количестве рабочих — сможем, — ответил Алексей, продолжая рисовать. — Лес рядом, бревна носить недалеко. Одну башню мы почти целиком перевезли в обозе, теперь надо только собрать. Люди знают, что делать. Зимой мы учились, не теряли времени.
— Делай, — коротко бросил Кучум. — Но если снова провалишься…
— Не провалюсь, — почти перебил его Алексей с той же невозмутимой уверенностью, от которой у хана дергалась жилка на виске. — Осадные башни — проверенный способ. Римляне так города брали, и крестоносцы на Святой земле. С твоего позволения, великий хан, я пойду работать.
Русский инженер наклонил голову в знак прощания — жест, который у любого другого показался бы оскорбительно небрежным, и вышел из шатра. Тяжелый полог за ним опустился, и в шатре воцарилась напряженная тишина.
Кучум смотрел на закрытый вход, не мигая, как змея. Карачи знал этот взгляд — обычно так хан смотрел на тех, кого собирался казнить.
— Этот русский себе слишком много позволяет, — наконец произнес Кучум, и в его голосе звучала опасная тихая ярость. — Как он разговаривает со мной? Как будто не понимает, что одно мое слово, и его голова покатится по земле!
Карачи вздохнул, осторожно подбирая слова. Он знал Кучума много лет и понимал, когда можно возражать, а когда лучше промолчать.
— Великий хан, — начал он медленно, — осмелюсь высказать свое мнение — пока с ним не надо ничего делать. Его привели из Бухары по личной рекомендации эмира. Что-то сделать с Алексеем означает поссориться с ними. А Бухара — наш важнейший союзник.
Лицо Кучума дернулось от гнева, но Карачи продолжил, понимая, что должен высказать все сразу:
— К тому же, великий хан, мы от него зависим. Без его знаний мы будем биться о стены Кашлыка, как волны о скалу. С его изобретениями у нас больше шансов на победу. Да, подкопы не сработали, но неудачи могут быть у всех.
Хан долго молчал, переваривая слова своего мурзы. Наконец он хмуро кивнул:
— Пусть так. Но следи за ним, Карачи. Если его башни тоже окажутся бесполезными…
— Я прослежу, великий хан, — поклонился мурза.
Получив молчаливое разрешение удалиться, Карачи вышел из ханского шатра. Солнце уже клонилось к закату, окрашивая небо в багровые тона. Лагерь кипел жизнью — воины точили оружие, таскали дрова и воду, где-то ржали кони. Вдалеке виднелись стены Кашлыка, неприступные и насмешливые в своей недосягаемости.
Карачи направился к краю лагеря, где Алексей уже распоряжался установкой первых опор для будущих башен. Русский инженер стоял посреди суеты, отдавая четкие приказы на тюркском языке. Несколько татар быстро обтесывали бревна.
— Алексей, — окликнул его Карачи. — Нам нужно поговорить.
Русский обернулся, вытер пот со лба и кивнул. Они отошли в сторону, где их не могли подслушать.
— Слушай меня внимательно, — начал мурза, понизив голос. — Ты ведешь себя с Кучумом слишком дерзко. Это не Бухара, где ты, возможно, пользовался покровительством эмира. Здесь, в степи, власть хана абсолютна.
Алексей вздохнул, что-то хотел сказать, но Карачи продолжил, не дав ему вставить слово:
— Ты в опасности, русский. Я видел, как Кучум смотрел на тебя. Веди себя более подобострастно, иначе не угадаешь, что он сделает. Он может впасть в гнев в любую секунду. Сегодня он сдержался только из-за Бухары, но если ты продолжишь в том же духе… Тебя тогда не спасет заступничество эмира. Кучум прикажет содрать с тебя кожу и повесить ее на стенах Кашлыка как знамя.
Алексей помолчал, глядя на мурзу. В его светлых глазах мелькнуло что-то — если не страх, то понимание.
— Хорошо, — коротко ответил он. — Буду разговаривать по-другому. Спасибо за предупреждение, мурза.
Карачи кивнул и уже собирался уходить, когда Алексей добавил:
— Но мои башни возьмут Кашлык. Вот увидишь.
Мурза обернулся, посмотрел на упрямое лицо русского инженера и покачал головой.
Солнце окончательно скрылось за горизонтом, и над лагерем хана Кучума опустилась ночь. Где-то вдали выли волки, а на стенах Кашлыка показались огни. Осада продолжалась.
* * *
Серая полоса рассвета едва пробивалась сквозь кедровые лапы, когда три тени сошлись на поляне в версте от лагеря. Первым из чащи вышел мурза Хаджи-Сарай — тяжелый, словно медведь, с большим животом. Он тяжело опустился на поваленное дерево, вытирая пот со лба широкой ладонью.
Баязит Кара-Тумян появился беззвучно и остался стоять, скрестив руки на груди.
Последним пришел Ходжа-Мурат Уржак — небольшого роста, но крепко сбитый, с живыми, беспокойными глазами, которые постоянно бегали, словно у хорька, выискивающего добычу. Его движения были порывистыми, нервными — он постоянно оглядывался по сторонам.
— Тридцать семь воинов, — хрипло произнес Хаджи-Сарай, не поднимая головы. — Сорок семь моих людей полегло вчера под стенами этого проклятого острога.
— У меня тридцать два, — процедил Баязит сквозь зубы. — Лучшие джигиты. Те, кто мог бы еще двадцать лет служить роду.
— Двадцать восемь, — добавил Ходжа-Мурат, нервно теребя рукоять сабли. — И среди них мой племянник. Шестнадцать зим ему было всего.
Хаджи-Сарай тяжело вздохнул, его массивные плечи поникли.
— Кучум гонит наших воинов на стены первыми. Вчера видел своими глазами — войско Алея стояло в резерве, люди Маметкула прятались за нашими спинами. А мы… мы как овцы на убой.
— Так и знал, что будет, — Баязит сплюнул в сторону. — Хан испытывает нашу верность кровью наших сыновей. Те, кто ближе к его юрте, сидят у костров, а наши роды истекают кровью под русским огнем.
— Дальше будет только хуже, — Ходжа-Мурат присел на корточки.
— Казаки крепко засели. А Кучум будет бросать нас на стены снова и снова, пока от наших родов не останется одно название.
— Что же делать? — Хаджи-Сарай поднял голову, в его глазах читалась безысходность, — уйти не можем — предателями объявит, догонит и казнит. Остаться — значит положить всех своих людей под эти проклятые стены.
— Будем молиться, — мрачно произнес Баязит, — чтобы Аллах призвал Кучума к себе. Хотя я не возражаю, если это сделает шайтан.
— Или хотя бы Карачи, — добавил Ходжа-Мурат с горькой усмешкой. — Этот пес еще хуже самого хана. Вчера видел, как он смеялся, глядя
