Чжунгоцзе, плетение узлов - Татьяна Никитина
Шли дни, сменялись сезоны. Юньфэну уже вовсе не хотелось посещать столицу, хотя приятель Лю и звал его посидеть вместе в чайной, почитать стихи, полюбоваться видом.
— Лучше ты приезжай в монастырь, — отвечал ему Ао Юньфэн.
Он сидел у окна и смотрел, как ветер отряхивает с отцветающих гортензий капли дождя и сочинял стихи.
Проходит дождь, но остается ветер,
Гуляет по двору, роняя в лужи
С гортензий капли, лоскутки соцветий,
Сухие ветви, пригоршни жемчужин.
Все ходит он, оборванный и жалкий,
На сюне потихонечку играя,
Как будто от своей отбился стаи,
Как будто бы навеки потерялся.
Он сам казался себе потерявшимся в этом мире — без цели, без видимого смысла. Кто он и для чего бродит в этих прекрасных горах, среди бамбуковых рощ? Кого он ищет? Кого хочет встретить?
— Учитель, наставьте меня…
[1] Старинное название кианита.
[2] Пс 134:1-2
[3] Старинное название родонита.
[4]无 盼 — «без желаний», типичное имя для буддийских монахов.
[5] Конец мая — начало июня.
[6] Цзя И, «Ода памяти Цюй Юаня».
[7] Сай, потерявший лошадь, в значении «скрытое благословение» — такая история: у старика убежала лошадь, все его жалели, но он не печалился и говорил, что, может, это и к лучшему. Так и оказалось. Вернувшись через несколько дней, лошадь привела с собой коня. Словом, любая потеря может обернуться приобретением.
[8] Ду Фу, «Пишу над жилищем господина Чжана».
[9] Идиома: «Имя последнего — Сунь Шань», [а твое имя после него] — неудача на экзаменах. Две следующих фразы — тоже чэнъюй.
[10] Чэнъюй — устойчивое выражение, фразеологизм, идиома.
[11] Отрезать ступни, чтобы подошли туфли — когда без учета ситуации что-то пытаются втиснуть в определенные рамки, приспособить к чему-то вопреки здравому смыслу.
[12] Сон над просяной кашей — устойчивое выражение, с которым связаны истории такого типа: человек, хорошо сдавший экзамен, в ожидании назначения останавливается монастыре, где, уснув, видит сон о своей будущей жизни, где он, превысив свои полномочия чиновника, попадает в немилость государя, терпит наказание, умирает, перерождается, несправедливо обвинен, опять умирает. И, проснувшись, понимает, что все это ему приснилось, пока варилась каша у сидящего рядом монаха. И, просветленный, уходит от суетной мирской жизни, становится монахом.
Глава 4. Так прогонишь их бурею Твоею, и гневом Твоим приведешь их в смятение
В Полоцке добрые сестры Евфросиньина монастыря приняли Нежату, как родного, и накормили, и приласкали. И окончательно развеяли его опасения насчет женского пола. В общем, там он не чувствовал никакой опасности, тем более в библиотеке монастыря было столько прекрасных книг! А монахини и рассказывали ему, и показывали. Особенно мать Елпидифора. Это она в монастыре заведовала книгописной мастерской. Она рисовала чудесные заставки: плела, заплетала ветки, грифоньи хвосты и птичьи шеи — причудливо и изящно.
Мать Елипидифора делала все, пребывая в иных мирах. Но не там, где бывал отец Авраамий, когда, молясь, замирал, и казалось, будто он спит. Только он не спал, он даже лучше в это время замечал происходящее вокруг. А вот мать Елпидифора не видела. А потом тишину мастерской вдруг нарушал возглас пожилой монахини: «Мать Фекла! Как же это ты так написала, мать? Куда же мне теперь «глаголи» вставить?» И мать Фекла, ровесница Нежаты, умильно складывала губки и сладким голоском тянула: «Ма-ать Елпидифора! Ты же можешь такую у-узенькую «глаголи» нарисовать вот тут». «Я-то могу, чадо мое, — вздыхала мать Елпидифора. — А мать Нектария с ее широким размахом тут даже «i» не уместит, — и сердито добавляла: — Впредь будь внимательнее».
И пение сестер он на службе слышал: воистину ангельское пение. И всякой снеди ему с собой надавали, и мать-казначея, расщедрившись, дала ему денег: немного стертых медных монет и несколько резан. В общем, монастырь ему понравился, и он обещал гостеприимным сестрам как-нибудь снова зайти в Полоцк.
Прошло уже шесть дней, как Нежата покинул монастырь. Все эти дни стояла жара, но на седьмое утро поднялся сильный ветер. Он шумно гнул деревья, поднимал дорожную пыль и нес непогоду. После полудня собрались тучи, потемнело, и Нежата с тревогой стал искать укрытие — в чистом поле только стога стояли. Впрочем, это значило, что где-то должна быть деревня. Нежата вспомнил, как Онфим советовал ему срезать путь, свернув в лес после деревеньки Лисово — к ней как раз на седьмой день он и должен был подойти. Вскоре Нежата заметил поворот на дорогу не такую наезженную, как широкий торговый тракт, которым он шел до сих пор. Вдалеке прогремел гром. Нежата перекрестился и торопливо зашагал в сторону жилья. У самой деревни он нагнал девушку с туеском в руках, спешащую вернуться домой до грозы. Поравнявшись с ней, Нежата поздоровался. Девушка удивленно оглянулась и принялась молча разглядывать незнакомца. Она была совсем юной (Нежата вряд ли смог бы верно определить ее возраст, но скорее всего, ей было не больше пятнадцати лет). На круглом лице сквозь загар проступали веснушки, удивительные золотисто-серые глаза смотрели с любопытством. Напряжение и тревога в ее взгляде быстро сменились ласковым озорством, на губах заиграла улыбка. Нежате показалось, будто они молчали очень долго, только усерязи на висках девушки позвякивали, и позванивали бубенчики и подвески на груди; а на руках витые бронзовые браслеты придерживали рукав чуть ниже локтя, и Нежата так хорошо рассмотрел все складочки на рукаве и смуглую руку девушки, лежащую на туеске с малиной. Порывистый ветер играл длинными концами пояса, то спутывая их, то раскидывая в стороны, плотно прижимал рубаху к ее ногам. Нежата вдруг вспомнил Моисея Угрина и будто ощутил его строгий взгляд: по спине пробежал неприятный холодок и скользнул под ребра.
— Ты откуда? — спросила девушка. Голос у нее был детский, забавный, совсем не страшный. Нежата снова посмотрел на ее лицо и ответил:
— Из Пскова. Я сын Ждана-кожевника из окольного города.
— А как звать тебя?
— Крестили Александром… мать назвала
