Боярышня Евдокия - Юлия Викторовна Меллер

— Господи, неужели это правда, — прошептала она. — Цена одной несостоявшейся битвы!

Рывком Дуня села и схватилась за голову. Она была рада за Новгород, но Санкт-Петербург… её родной город!

Она долго сидела, вспоминая свой сон. Корила себя, пыталась понять, к добру ли перемены, а потом вспомнила людей из первого сна, как они были счастливы и духовно богаты в том Петербурге, что ей приснился.

— Не в зданиях счастье, — пришлось ей признать и начать одеваться. — Может, и блокады во время войны в этом городе из сна не было, — подумалось ей. Сразу же вспомнилась бабушка, всегда доедавшая за ней, маленькой, кашу. «Никогда не выкидывай еду!» — говорила она, а на вопрос почему, плакала.

— Дунечка, ты чего такая грустная? — спросила Мотя. — Евпраксия Елизаровна ушла ещё на рассвете к князю, а Авдотье Захарьевне я сказала, что ты плохо спала ночью и мы на заутреню ходили без тебя.

— Так чего, сейчас завтрак?

— Угу! Хлеба на стол выставили — во! — широко развела руки подруга. — Заедок всяких — ещё больше! Нам даже мёда стоялого нальют по чарочке.

Больше радуясь Мотиной радости, Евдокия принялась одеваться. Бояре Овины и правда решили отпраздновать, что остались живы. За мужским столом было полно народа, за женским — как обычно, и от того поели быстро.

— Матрёна Савишна, поговорить бы, — вставая из-за стола, произнесла Авдотья Захарьевна.

Дуня вопросительно посмотрела на Мотьку, а та кивнула и потупила глазки.

— А я? — спросила Дуня.

— А ты иди, Евдокиюшка, иди, не беспокойся о подруженьке, — улыбнулась боярыня.

— Ну, если что, — понимая к чему дело идет, — то за Мотькой будет дом в Москве в приданое, — буркнула Дуня.

— Дом? — ненадолго растерявшись, переспросила Авдотья. — Большой?

— Э, его ещё нет, но будет… добротный дом в лучшем из лучших мест!

— Неужели в Кремле? — обрадовалась боярыня Овина.

— Ещё лучше, — насупилась Дуня и поспешила уйти, но до неё донеслось:

— Дом рядом с Дусенькой, — смеясь, пояснила Мотя про самое лучшее место.

— Ну и ладно, — буркнула Дуня, вернувшись мыслями в свою будущую слободу. — Они ещё будут проситься ко мне, а я скажу, что мест нет.

— Ты чего сердишься, Евдокия Вячеславна? — с улыбкой спросил догнавший её Гаврила.

— Да так… а ты чего не за столом?

Боярич смутился, но не мог же он сказать, что караулил её ещё в церкви.

Они стояли в тёмном коридоре и молчали. Мимо прошмыгнула девка, обернулась, хихикнула.

— Спасибо тебе, Гаврила Афанасьевич, что от ворогов защищал, — чинно произнесла Дуня и поклонилась.

— Не я один и… как иначе? — чуть ли не возмущённо воскликнул он.

— Что твоя служба? — церемонно спросила боярышня. — Здесь останетесь или домой?

— Я домой теперь только к осени попаду, — словно бы извиняясь, ответил Гаврила, — а может, сразу три года князю отслужу.

— Дома-то есть кому за хозяйством приглядеть? Батька твой когда ещё вернется…

— Мачеха с бабкой крутятся, хватает их догляда. Хозяйство у нас небольшое, — с тоской признался боярич. — Ты не думай, серебра хватает, — вскинулся он, — но всё на службу уходит, — вынужден был сказать правду.

Дуня хмыкнула и боярич совсем поник. Но она не над ним фыркала. Уж ей ли не знать, что быть на посылках у князя скорее почётно, чем прибыльно, а отец Гаврилы в экспедицию отправился и наверняка много чего купил на свои деньги.

— Ничего, добудет твой батя Ивану Васильевичу второй золотой рудник и награда будет по заслугам, — ободрила она его. — В Сегеже-то всё водой заливает и трудно там медь с золотом добывать. Вот Пётр Яковлевич туда откачивающую воду трубу послал, может, легче станет…

Гаврила не знал, как идут дела на том руднике, из-за которого отца чуть не убили, и ему было интересно, а ещё немного обидно, что там есть трудности.

— Ты не видел Семёна Григорьича?

— Боярича Волка?

— Его.

— Зачем он тебе?

— Э, с какой целью интересуешься? — шутливо спросила Дуня, видя, что парень нахохлился.

— А с такой! — выпалил Гаврила.

— Оу, ну надо же! Вот они, какие цели, бывают! — засмеялась она.

Гавриле хотелось обидеться, но больше ему хотелось смотреть на неё. Дуня смеялась так, что казалось, вокруг светло делалось.

— Боярич у князя, — язык сам всё выдал, а Гаврила продолжал смотреть на неё и только когда Дуня сказала, что ей пора бежать, очнулся.

— Куда?

— Туда!

— Я с тобою!

— Обалдеть! — всплеснула руками боярышня. — Ты чего, теперь за мною по пятам ходить будешь?

— Князем велено, — сурово сдвинул он брови, как дядька делал.

— Боярыню Кошкину охранять и быть подле неё для всяких дел, — наставительно произнесла Дуня, цитируя князя, и юркнула на женскую половину. Оттуда чёрным ходом вышла во двор, огляделась, увидела, что её заметил один из Гришкиных ребят, улыбнулась.

«Бдят», — довольно подумала она.

— Ну и куда мы? — хмуро проворчал подошедший Гришаня.

— Псковичей проведаем, только со двора тихо уйдем.

— Не набегалась ещё? — копируя боярина Еремея, спросил он.

— Гриша, ты постарел! — всплеснула руками Евдокия.

— Чё это? — опешил он.

— Ворчишь много, а это верный признак старости.

— Я жениться собрался, — возразил ей воин.

— А, ну тогда, конечно,