Здесь был СССР - Кирилл Николаевич Берендеев
– Мама! – позвал проснувшийся Егорка.
– Иду!
– Мама, дай мне кефира, я больше ничего не буду.
– Это почему?
– Я потом поем. Сперва – к Шурке. Может быть, он там уже ждет. Мам, ты с папой поговори – не нужно никуда ехать. Если мы уедем, как он без нас? Понимаешь?
– Понимаю…
И качнулись качели. Только что Катя всей душой была с Андреем (и с новой квартирой, и со всеми радостями возрожденного Петербурга), а теперь она точно так же всей душой была с Егоркой. И опять резала на полоски сыр, и вскрывала упаковку спагетти, и заряжала шприц жидким клубничным джемом.
– Да постой ты! Хоть яблоко возьми! – с трудом удержав сына, Катя дала ему свежевымытое яблоко, послушала, как угасает топот быстрых ног в великоватых сандаликах, и села думать.
Требовался компромисс. Чтобы и волки целы, и овцы сыты, или наоборот…
– О Господи! – воскликнула Катя, вдруг поняв, что тут можно сделать. – Вот же дура, вот же ворона!
Она быстро переоделась в воскресное: юбка за колено, кофточка с длинными рукавами, на плечи – косынка-«сестричка». В Курске по воскресеньям всей семьей ходили в церковь. Хотя и не каждое воскресенье, но все-таки, хотя и не полностью выстаивали службу, но тем не менее. А в Петербурге пока было неясно, к какому приходу приписаться, Катя даже не заглянула свечку поставить в благодарность за взлет Андрея. Ну и как это называть?
Зная, что Егорка будет играть в том самом блоке и никуда не денется, Катя даже не стала предупреждать Марусю о своем уходе. Она выбежала из общежития и поспешила к часовенке. Эта деревянная, явно из вагончика переделанная часовенка стояла на набережной, а рядом уже росли стены каменной церкви. У открытой двери Катя быстро повязала косынку, скроенную, как давным-давно у сестер милосердия, спереди схваченную защипами, чтобы пышнее торчала, сзади – полукругом, а не уголком.
Священник был в часовне, сам протирал большой металлический подсвечник.
– Благословите, батюшка, – попросила Катя. – У меня такое дело… такая беда… и не знаю, как сказать, боюсь, подумаете, будто я спятила…
– А говори как есть, миленькая, – благословив, сказал седой и лысоватый батюшка. – Вот у меня тут лавочка, сядем, ты мне все расскажешь. С Божьей помощью разберемся.
Катя собралась с духом и рассказала.
– Вот я и думаю, может, привидение? Но ведь, если по-православному, привидений нет. Или все-таки есть? – спросила она. – И к тому же среди бела дня. Только, батюшка, не говорите, что это нечистая сила, а то, сами понимаете…
– А я и не говорю, – помолчав, ответил священник. – Есть много такого, что мы объяснить пока не можем. А Господь нам этих тайн не открывает. Но, миленькая, вот что я могу сказать: если допустить, что является чья-то душа, то это душа покойника, неотпетая, и просит, чтобы отпели. Такие случаи бывали.
– Поесть она просит, то есть он, Шурик. И что же теперь делать? Если общежитие разрушат, что с ним будет?
– С ним все плохое, что могло быть, уже случилось. Ты подумай, если в виде дитяти душа является, значит, именно ребеночку она принадлежала, или он – ей. Кабы дитя уцелело, выросло, когда-нибудь потом скончалось, то душа бы представилась вам человеком в годах. А то ребенок. Нет его больше, миленькая. А отпеть – отпою.
– А если этот Шура некрещенный?
– Знать мы этого не можем, и ты мне об этом даже не говори. Тогда многие детей тайно крестили. Так что отпою – и больше он вам являться не станет.
– А куда же подевались спагетти, и сыр, и сметана?
– Этого я знать не могу. Ты все боишься, что я сейчас бесов всуе поминать примусь. А не буду… – батюшка вздохнул. – Это Питер, в нем всякое творится. Все вместе увязалось, и праведность, и соблазны. Хотел бы я только знать, насколько запаса той давней праведности хватит…
– Сколько я вам должна, батюшка? За отпевание?
– Господь с тобой, миленькая. Какие тут могут быть деньги? Я ведь сам питерский, у меня матушка моя блокадницей была. Сестры умерли, она жива осталась. Да спрячь ты карту, сказал же, денег не возьму.
– Что же мне сыну сказать?
– Так и скажи, отец Леонид взялся Шурика отпеть. Объясни ему прямо, как есть, а то нынешние родители все деток берегут, про смерть им не рассказывают, и растет такой ангелочек – даже не подозревает, что смерть на свете бывает. Ты помолись, Господь вразумит, как с сыном поговорить.
Но не сложилась у Кати молитва. Отец Леонид потихоньку прибирался в часовенке, в конце концов принес швабру с губчатым валиком и протер пол, а Катя пыталась просить вразумления – только ответа не получала. То перед ней вдруг Андрей представал, радостный, довольный, то Маруся, пытавшаяся вразрез с молитвой что-то сообщить о новой квартире. И ведь были они правы – Андрей и Маруся!
Вроде и успокоил батюшка Катю, но настоящего облегчения ее душа не получила. Боясь разговора с сыном, Катя шла назад очень медленно, и в вестибюле столкнулась с Марусей. Маруся тащила сверху огромную полосатую сумку.
– А Саша что, не может? – спросила удивленная Катя.
– Дождешься от него! Он опять с метеобомбой воюет!
– С кем?!
– Он так департамент называет, этот, как его… Помоги, ради Бога! Какие-то лягушки для него на первом месте!
Катя впряглась в сумку, и вдвоем они вытащили это чудовище на двор. Одновременно подъехал желтый «автопилот».
– Отвезу на новую квартиру, пусть все видят! – грозно сказала Маруся. – Ты присмотри за моими. Я через час буду.
– Хорошо.
– И сама собирайся! Эта конура не последние деньки, а последние часы доживает. Чего ты еще ждешь? Чтобы тебе в окно ядро влетело?
– Какое ядро?
– Такое, на цепи, им в стенку колотят, стенка рушится, ты что, никогда не видела? Приезжает такая громила с двухэтажный дом ростом, становится напротив стенки – и ядром ее, ядром!
В круглых Марусиных глазах был яростный восторг.
– Ох… – только и могла ответить Катя.
Она представила себе, какой это будет праздник для маленьких Марчуков – смотреть на громилу и огромное ядро, слушать грохот и визжать от восторга при виде расширяющейся дыры в стене. А когда рухнет крыша и на полкилометра взлетят в небо осколки, это же будет лучше всякого фейерверка. Фейерверки за Петропавловкой каждую неделю, а как рушат настоящий дом – еще не скоро увидишь…
Егорка! Для них праздник, а для него? Увезти, увезти подальше, чтобы не видел!..
Сына она нашла в том самом блоке.
– Приходил? – спросила Катя.
– Совсем ненадолго. Зато дырка была знаешь какая большая? Вот тут, – Егорка показал на пол. – Хорошо, что у меня яблоко с собой было, я ему отдал. А он рассказал, что ходил к соседям, у них теплее, погрелся.
Катя осмотрела пол, яблока нигде не было.
– А знаешь, что я придумала? Мы с тобой можем поехать в Кронштадт.
– Что это?
– Город такой, на острове. Когда мы в новую квартиру переберемся, ты в садик пойдешь, ну вот хорошо бы съездить в Кронштадт до садика…
Катя сама слышала в своем голосе фальшь. И ничего не могла с собой поделать.
– Туда можно на автопоезде через дамбу, а можно на катамаране по морю.
– Что такое катамаран?
– Пойдем, посмотрим в твоей энциклопедии.
Как всякий шестилетний мальчик, Егорка был любопытен по части всякой техники. Катя помогла ему найти и катамараны, и яхты, и сюжеты из морской жизни. Убедившись, что сын нырнул в Рунет и не скоро оттуда выберется, она занялась делами.
* * *
Почему-то для новой жизни она покупала главным образом постельное белье. Его набралось десять взрослых комплектов и шесть детских. А следовало бы найти ателье мебельного проката, чтобы
