Александр Трубников - Черный Гетман
Провожая взглядом покатившуюся по стоптанному, грязно-кровавому снегу голову, на которой чудом удержалась хвостатая шапка, Ольгерд убедился в который раз, что в пешем бою крымчак запорожцу не противник. Татар теснили по всему кругу, а в некоторых местах вышвырнули за линию саней.
Такого же мнения, похоже, придерживался и татарский предводитель. Прозвучала хриплая команда и уцелевшие татары, словно блохи с искупавшейся в извести собаки, запрыгали с поклажи на снег и начали цоканьем подзывать оставленных под присмотром табунщиков лошадей.
Голос татарского предводителя Ольгерду был знаком. И, как оказалось, не ему одному.
— Эй там! — гаркнул из-за тюков Молява. — А я ведь тебя узнал, татарская морда! Ты Темир-бей, ногайский мурза.
— И я тебя узнал, десятник Богдан! — Раздался в ответ голос старого ногайца. Последний раз мы виделись под Берестечком. Я рад, что ты жив!
— Не десятник, теперь уже кошевой! И я тоже, поверь, не сильно этим опечален. Ну да ладно, о наших с тобой делах после поговорим. Пока же ответь, что вам здесь нужно?
— Подозреваю, что того же, что и тебе казак! — крикнул, выезжая вперед Темир. — Предлагаю перемирие!
— Согласен! — ответил кошевой. — Хлопцы, не стрелять! Но ружья держите пока наготове!
Предводители двух отрядов пешими сошлись на нейтральной земле. Находились они от Ольгерда шагах в десяти, а звуки в звенящем морозном воздухе разносились чисто и далеко, так что он явственно слышал каждое произнесенное слово.
— Зачем ты напал на нас, Темир? — спрашивал, уперев руки в боки, Богдан Молява. — Мы пришли сюда по приказу своего гетмана. И находимся на своей, между прочим, земле…
— С каких это пор земля московитов стала землей запорожцев? — холодно осведомился ногайский бей. — Мы, между прочим, тоже пришли сюда, чтобы защитить моего племянника, потомка великого Чингисхана, и решили, что вы пытаетесь идти на штурм.
Лицо Молявы выразило целую гамму чувств — от искреннего возмущения до глубокой задумчивости. Задумался в свою очередь и Ольгерд. Зная больше, чем остальные, он подозревал, что Душегубец замыслил какую-то каверзу. Однако для чего ему понадобилось собрать и столкнуть лбами всех, кто мог помочь ему в осуществлении поведанных в несвижском подземелье безумных планов… Всех ли? Если так, то с минуты на минуту здесь появятся…
— Московиты!!! — раздался откуда-то слева истошный вопль.
Татары и казаки стали разворачиваться к лесной опушке, где уже рябили красные кафтаны стрельцов. К острогу определенно пришли не зеленые новобранцы, прошедшие добрую выучку бойцы. Московиты время на переговоры не тратили. Споро выстроившись в две шеренги, воткнули в землю короткие бердыши и, умостив на тыльной стороне топорищ ложи мушкетов, дали залп. Залп ударил плотно, прицельно. Из санных боков брызнули по сторонам щепы, внутри вагенбурга закричал от боли задетый конь, а незащищенный татарский строй проредился едва не на четверть.
— Заводи своих с флага, вдоль опушки, Темир! — мигом опомнившись, закомандовал кошевой. — А мы пойдем в лобовую. В поле они нас перещелкают, как курей.
Татары, делая широкую дугу, потекли обратно к лесу, а казаки, раздвигая сани, ринулись вперед. Стрельцы при виде контратакующего врага не дрогнули — спокойно, будто на учениях, охаживали шомполами мушкеты, готовясь встретить противника вторым залпом, который при уменьшившейся дистанции, обещал стать не в пример более сокрушительным.
Ольгерд ощупал свою броню, словно оценивая, пробьет ли нагрудник или наплечник московитская пуля, и тут ему в голову пришла сумасшедшая мысль. Вместо того, чтобы присоединиться к атакующим, он метнулся внутрь вагенбурга, там где ждал завершения боя конный обоз…
Стрельцы завершили перезарядку и теперь, уперев бороды в приклады, сквозь прицелы наблюдали за надвигающимися на них казаками. Татар они не боялись — чтобы обезопаситься от легких конников-степняков достаточно было углубиться в лес на каких-то двадцать саженей, да и казаков на них шло не так уж и много, а после стрельбы их обещало стать и того меньше.
Но тут случилось то, чего не ожидал никто из участников скоротечной схватки. Не успел командовавший стрельцами боярин набрать в грудь побольше воздуху, чтобы скомандовать "Пли!", как казацкий строй раздался и перед глазами изумленных стрельцов вырос огромный, пускающий ноздрями струи пара, вороной конь, на котором, выставив перед собой пику, восседал закованный в броню всадник в железной полумаске с перекинутой через плечо леопардовой шкурой и топорщащимися за спиной отнюдь не ангельскими крыльями.
— Ляхи!.. Гусары!.. Польская гвардия!!!.. — охнул вразнобой стрелецкий строй. Стволы задергались в стороны, кто-то от неожиданности выстрелил без команды, вслед за ним, словно не в бою, а на загонной охоте, со всех сторон сразу раздался беспорядочный треск.
Неприцельный огонь не принес казакам почти никакого урона. Не успели московиты освоиться в круто изменившейся обстановке как справа, меж разрядьем выдающихся в поле молодых сосенок замелькали конные силуэты.
— Гусары! Сбоку обходят! — истошно завопил полохливый голос. Стрельцы, сломав строй, ринулись в спасительную чащобу.
Это были, конечно же не гусары, а ногайцы. Ольгерд остановил коня на самой опушке и теперь стоял, наблюдая за тем, как исчезают в лесу казаки и спешенные татары. Исход сражения можно было считать решенным — стрельцы, те, кого не переловят преследователи, уйдут, откуда пришли. Если, конечно, в глубине леса их не ожидает подмога. Впрочем в последнем Ольгерд решительно сомневался. Душегубец навряд ли призвал к себе в гвардию целый московски полк.
Дождавшись, когда исчезнет среди стволов последняя татарская шапка с мечущимся по сторонам ярко-рыжим лисьим хвостом, Ольгерд соскочил с коня, воткнул в землю пику, вложил в седельную кобуру карабин и, держась под деревьями споро двинул вдоль опушки туда, где чернел на возвышении до сих пор безмолвный острог.
* * *Тыльная стена острога, вдоль которой, хоронясь за каждым кустом, двигался Ольгерд, вывела его к песчаному обрыву. Холм, на котором стоял острог, здесь был срезан, словно кусок пирога: то ли осыпался сам, а может и постарались разорители древних могил. Так или иначе, но этот участок стены был, с точки зрения как атакующих, так и защитников, самым неподходящим местом для штурма, а потому самым подходящим местом для тайного проникновения внутрь.
Короткими перебежками, в любой момент ожидая пальбы, Ольгерд пересек простреливаемое пространство, нырнул под спасительный навес облама и прижался к дубовым бревнам. Сверху не доносилось ни звука — то ли засевшие в остроге разбойники не заметили его появления, то ли их там было так мало, что Душегубцу не хватило народу, чтобы выставить наблюдателей по всему кругу. Внимательно оглядев стены, Ольгерд быстро обнаружил то, что искал — трехсаженные, вкопанные в землю бревна со временем подались наружу и разошлись, образуя расширяющиеся кверху щели. Дерево-не камень, и уход за острогом требуется постоянный. Даже у бездонной царской казны не всегда хватает ефимков, чтоб все остроги в порядке держать, а уж у Душегубца своих плотников не было, поди, и в помине. Не селян же ему сюда, в самом деле, на работы за полсотни верст пригонять…
Гусарский шлем с железной полумаской, пусть и подбитой изнутри мягкой замшей, очень мешал и сильно ограничивал обзор, но имея над головой деревянный помост с проделанными в нем проемами, из которых и дубинкой могли огреть, и пулей угостить, а то и по-старинке, смолой или кипящим маслицем, оставаться с непокрытой головой не хотелось. Закинув саблю за спину он, словно мальчишка, лезущий в соседский сад, подпрыгнул, подтянулся на руках и полез наверх.
Поднявшись к обламу, Ольгерд оперся ногами в разошедшиеся бревна, расстегнул ремешок, снял шлем и, насадив его на саблю, начал медленно поднимать в проем. Пуля в шлем не ударила. Не огрела его и дубинка. Это могло, конечно, означать, что ему противостоит особо опытный и коварный противник, желающий дождаться, когда незваный гость поднимется наверх и взять его в плен. Но единственным по-настоящему серьезным бойцом в шайке у Душегубца был сам ее предводитель… "Господи, помоги" — подумал Ольгерд. Подождал еще чуть, решился, возвратил шлем на голову, а саблю в ножны, подтянулся и вылез наверх.
"Господи" и на сей раз помог. Идущая по верху деревянной стены галерея была пуст, как нетопленая три года баня. Не веря в свою удачу, Ольгерд изготовил кинжал, чтобы резать часовых и двинулся по обламу в сторону ворот, расположенных на другой стороне острога. Держась у внешней стены и старательно ныряя под бойницы, он, не встретив ни единой души, добрался до намеченной цели, залег у ведущей вниз лестницы с прогнившими ступеньками. Полежал немного, прислушиваясь, и только сейчас сообразил, что именно в остроге не так. В остроге было тихо и безлюдно. Внутри стояла глухая и какая-то нежилая тишина, невозможная для места, где находится ожидающий атаки гарнизон. Снизу не слышались непременные в таком случае конское ржание, звон упряжи, лязг оружия, и приглушенные голоса. Не было и привычного ощущения боя, которое всегда передается напряжением людской массы, сжавшейся в ожидании столкновения с противником. Пахло сырой древесиной и старым слежавшимся навозом.