Ювелиръ. 1809 - Виктор Гросов
Алмазный резец опустился на металл.
И началось.
Я отступил на шаг. Зал подался вперед, даже Аракчеев вытянул шею.
Из-под жала вилась тончайшая золотая стружка, а на меди рождался узор — «Роза Ветров». Линии изгибались, перетекали одна в другую, ныряли вглубь и выныривали обратно — поверхность металла на глазах обретала объем, глубину, играя светом подобно граням бриллианта.
В зале стало по-настоящему тихо. Они видели чудо: грубая сила взрыва, преобразованная маховиком и гирей в идеальную плавность. Хаос, ставший порядком.
Резец прошел последний круг. Я остановил машину.
Всё.
Отжав крепления, я извлек теплую пластину. Взяв её за края, подошел к Императору и протянул медь.
Александр принял образец, поднес к глазам, поворачивая так, чтобы поймать свет. Узор вспыхнул, заиграл, создавая эффект живой глубины. Император долго молчал, затем поднял на меня глаза.
— Федор Александрович.
Голубцов, тучный, одышливый старик, выбрался из толпы. Александр передал ему медь.
— Взгляните. Ваше ведомство знает толк в защите. Можно ли это повторить?
Приняв пластину, министр финансов вооружился складной лупой. Склонившись над узором и водя носом почти по самой поверхности, он изучал металл. Минута, вторая.
— Хм… — выдавил он наконец. — Любопытно. Штихелем такое не взять — рука дрогнет. Травлением — края поплывут. Здесь… — ноготь чиновника скользнул по канавке, — здесь глубина меняется. И шаг… шаг неровный, ритмичный.
Он поднял взгляд на царя. На лице — растерянность.
— Ваше Величество, чтобы подделать такую бумагу, мошеннику придется построить точно такую же машину. И украсть те же самые диски, что стоят внутри. Иначе линии не сойдутся. Это… надежно. Весьма надежно.
По залу прошел вздох. Вердикт вынесен.
Александр забрал пластину у министра.
— Благодарю вас, мастер, — произнес он громко, чтобы слышали даже у дверей. — Вы сдержали слово. Россия получила свой щит.
Я выпрямился. Спина ныла нестерпимо, руки дрожали от отката адреналина, но это не имело значения. Мы выстояли. И машина выстояла. Это была.
Стоило Александру отойти от машины, как парадный лоск слетел с зала, словно позолота с дешевой рамы. Ледяное безмолвие пошло трещинами: министры сбивались в стайки, шептались, косясь то на станок, то на нас. Генералы теперь кивали с уважительной сдержанностью.
Бедро уперлось в холодную станину. Ноги гудели. Внутри было пусто.
— Мастер, — мягкий баритон адъютанта раздался над ухом. — Его Величество просит вас.
Император отошел к высокому окну, выходящему во внутренний двор. Рядом стояли Сперанский и Воронцов. Поправив сбившийся галстук непослушными пальцами, я двинулся к ним.
Александр вглядывался в серую петербургскую хмарь за стеклом. При моем приближении он обернулся, и парадная монументальность рассыпалась. Передо мной стоял смертельно уставший человек с воспаленными веками, несущий на плечах груз, способный раздавить любого атлета.
— Это было… убедительно, Григорий. — Голос теплый, но улыбка не коснулась губ. — Превосходит обещанное. Однако тревожит меня иное.
Короткий взгляд в сторону Воронцова и Толстого.
— Мне доложили о цене этой демонстрации. Бой в центре столицы. Огонь, топоры. — Император поморщился, будто от зубной боли. — Скажи, мастер, как человек сторонний… Кому могло понадобится такое? Как думаешь?
— Ваше Величество, я ювелир, а не сыщик, — ответил я. — Но я знаю, как ломают машины. Хотят украсть секрет — действуют тихо. Хотят запугать — бьют стекла. А здесь… били в корень. Ломали железо, саму возможность России иметь свои, неподдельные деньги. Заказчик боится не меня, он боится сильной Империи, которая ни от кого не зависит.
Александр смотрел долго. В глубине глаз что-то дрогнуло. Он наверняка знал всех недоброжелателей. И понимал мою правоту.
— Независимость… — произнес он задумчиво. — Дорогой товар. — И повернулся к подходившему к нам Сперанскому. — Михаил Михайлович. Безопасность мастера и его работы — отныне вопрос государственной важности. Я не желаю слышать о «нехватке людей» или «процедурных сложностях».
Сперанский поклонился. Лицо непроницаемое.
— Будет исполнено, государь.
— И еще, — взгляд императора сместился на Воронцова и Толстого. — Мне нужны имена. Не слухи, не догадки. Имена заказчиков. Переверните город, загляните в каждую щель, но найдите того, кто посмел устроить войну на моих улицах.
— Слушаюсь, Ваше Величество, — вместе ответили они.
Александр снова повернулся ко мне. Теперь он улыбался. Шаг назад, в центр круга. Голос окреп, требуя внимания всего зала.
— Сей труд, — слова заполнили пространство, отражаясь от сводов, — коий мы ныне зрели, есть подвиг, достойный не меньшей чести, нежели ратный. Ибо защищает он не границы наши, но саму кровь государственную — казну.
Зал стих.
— Человек, дарующий нам такой щит, не может оставаться простым ремесленником. — Взгляд Александра скользнул по лицам. — Господин Сперанский, я утверждаю ваш проект указа об учреждении особого звания — «Поставщик Двора Его Императорского Величества». Оно дарует право ставить наш герб на изделиях и выводит обладателя из-под любой юрисдикции, кроме нашей собственной. И я повелеваю: первым это звание присвоить мастеру Григорию.
По рядам прошел вздох — явная зависть. Революция. Одной фразой император вырвал меня из пищевой цепочки, где меня мог сожрать любой чиновник, и водрузил на вершину. Лицо Аракчеева осталось бесстрастным, но глаза сузились в щели. Он ненавидел, когда власть раздавали в обход его рук.
Поклон вышел глубоким.
— Благодарю, Ваше Величество.
Церемония свернулась. Александр направился к выходу, увлекая за собой пеструю реку свиты. Зал стремительно пустел.
Локти уперлись в станину, веки смежились. В голове шумело.
— Ну что? — голос Воронцова прозвучал совсем рядом. — С повышением. Теперь ты у нас важная птица. Только знаешь… такие птицы первыми с ветки падают, когда дует ветер.
Глаза пришлось открыть. Воронцов стоял рядом и задумчиво смотрел на машину.
— Спасибо, Алексей. Умеешь подбодрить…
— Слушай внимательно, Гриша. — Он перебил и заговорил тихим шепотом. — Ты сейчас думаешь, что победил. Патент, защита, герб… Решил, что теперь они от тебя отстанут? — Кривая усмешка искривила губы. — Черта с два. Раньше ты был простым талантливым выскочкой, мешавшим кому-то набить карман. Тебя хотели пугнуть, ну, может, прирезать в подворотне. А теперь ты — символ, любимчик царя. Теперь тебя будут ненавидеть всерьез.
Он махнул подбородком на дверь, за которой скрылись министры.
— Половина из них сейчас прикидывает, как бы тебя половчее свалить. И следующий удар будет не топором по деревяшке. Им плевать на железо. Они будут бить по тебе, по твоим друзьям, репутации, ядом, клеветой, подлогом — чем угодно.
Я поморщился.
— Так что не расслабляйся, «господин Поставщик». Война только начинается. И поверь, набережная Мойки тебе еще раем покажется.
Тяжелый, мужской хлопок рукой по плечу, и Воронцов двинулся к выходу.
В пустом зале витал запах дорогого парфюма и сивухи. Взгляд упал на отражение в медной пластине с идеальным узором. Из
