90-е: Шоу должно продолжаться – 12 - Саша Фишер
Мне даже в какой-то момент захотелось сбегать за камерой и снять медленно вот этот самый стол. И отправить кассету в будущее. Мол, смотрите, привет вам, друзья мои, из голодных девяностых.
А потом я подумал, что не вижу тут практически ничего покупного. Все это кулинарное роскошество недавно или росло на грядке, или мычало, или хрюкало. Из покупного было только несколько бутылок водки. Их гордо поставили в центр стола. И не трогали по началу, видимо, оставив «на сладкое». Пили самогон и какие-то сладенькие наливочки.
Голоса слились в одну сплошную какофонию, и я даже не пытался каким-то образом уследить за нитью разговоров. Незачем. Я этих людей вижу в первый и в последний раз в жизни. Что мне до того, с кем спуталась оторва-Ленка, и кому еще задолжал зампредседателя Кириллыч. Просто это была такая… музыка. Из голосов, звона стаканов, тостов, воплей «Горько!» и взрывов хохота.
Ян забурился куда-то в центр движа местных мужиков. Его патлатая башка возвышалась над всеми. И голос сливался с остальными-прочими.
«Уснет под столом, никуда не потащим», — мысленно констатировал я, когда он заглотил очередные полстакана местного самогона.
Напряженная Наташа сидела рядом со мной и периодически хватала меня за руку. С другой стороны от нее села Ева. Мы, не сговариваясь, оберегали «нашу королеву» от ее ожившего ночного кошмара.
— Бедная собачка, — сказала Ева, опустив руку под стол.
— Чего это она бедная? — хмыкнул я, отгибая край скатерти и заглядывая под стол. — Ее тут все подкармливают, жратвы столько, что она может магазин для других собачек открывать.
Белая мохнатая собачка посмотрела на меня грустным взглядом. Я потрепал ее по голове и заглянул в свою тарелку, чтобы выбрать кусочек мяска поаппетитнее.
— Я ей сейчас полкотлеты попыталась скормить, — засмеялась Ева. — А она понюхала ее и вздохнула. И кажется даже заплакала.
— Я очень хорошо ее понимаю, — фыркнула Наташа. — Глаза еще не наелись, а в пузо не лезет. Кажется, я сейчас лопну и всех забрызгаю. А я еще котлеты не пробовала…
— А собачку из Новокиневска привезли, — сказала Ева, погладив мохнатое ухо. Собачка преданно посмотрела на ее и свернулась клубком у ее ног. — Жених местный, невеста приезжая. Он пока учился в Новокиневском сельхозе, они познакомились. И теперь решили жить здесь. И… Блин, даже не знаю, зачем мне эта информация.
— Это просто твоя врожденная вежливость, — сказал я. — Виновников торжества нужно знать хотя бы мордально. А я так лично не запомнил, которая из девиц невеста. Там рядом с женихом всегда какая-то толчея.
— Вон та, маленькая, — Ева кивнула куда-то в глубину банкетного зала. — В красном платье.
— Так в белом же должна быть, — удивилась Наташа.
— Она решила выпендриться, — пожала плечами Ева. — И кажется об этом еще пожалеет…
— Меня сейчас больше волнует, как бы отсюда наших теперь вытащить, чтобы спать пойти, — вздохнула Наташа.
Глава 4
— Это мыши, — прошептала Ева и захихикала. — Наверное, выводок пищит.
— Ррромантика! — прошептал я в ответ и тоже тихо засмеялся.
Мы сбежали на сеновал почти сразу же, как объевшиеся гости решили, что настало время танцев. Деревенской экзотики типа «дядя Коля с баяном» в это раз не подвезли, музыкальное сопровождение было вполне современным — на всю улицу голосил кассетный магнитофон с большими колонками. И зрелище отплясывающих под попсу рокеров мы решили пропустить. И сбежать вдвоем с Евой в место нашей ночевки. Спальники были разложены на деревянном помосте. Но мы решили хлебнуть сельской романтики по полной. И перетащили свои спальники на сено. Его уже было не то, чтобы очень много, большую часть живность уже подъела. Но осталось еще достаточно, чтобы в нем поваляться. И не то, чтобы это было прямо очень уж удобно, конечно. Колючая сухая трава тыкалась в спину сквозь тощие спальники, травинки лезли в лицо, и в темноте было чертовски трудно от них избавиться. Но в этом всем был какой-то удивительный шарм. Когда мы перестали возиться и устроились более или менее удобно, раздался тот самый многоголосый писк. Видимо, мы растревожили семейство местных обитателей. И они высказывали нам свое возмущение.
— Хорошо, что ты меня убедил поехать тоже, — сказала Ева. Уже не особо шепча. На самом деле, мы могли даже орать во всю глотку, народ на свадьбе точно ничего бы не услышал. Там все азартно и хором подпевали «Ласковому маю» из колонок. — Такое удивительное приключение получилось. Только прохладно как-то…
Ева повозилась, прижимаясь ко мне поближе.
— Без тебя мне пришлось бы труднее, — сказал я, смахивая с руки что-то щекочущее. Может быть, соломинку. А может и насекомое. Ну да, сеновал — та еще экосистема. Живности здесь было полно… всякой. Романтика — она такая. В душе — прилив нежности и восторга. Снаружи — колючие сухие травинки, мыши и тараканы. Но все равно здорово было лежать вот так вот, крепко обнявшись, утопая в хрустком сене. И слушать приглушенные дощатыми стенами звуки деревенской свадьбы. Пьяные выкрики, нестройный хор голосов, хохот, взвизги девушек…
— Знаешь, о чем думаю? — спросила Ева. — О театральных актерах. Они же каждый вечер выходят на сцену. И играют там одно и то же. Это для нас, зрителей, спектакль — это праздник. Мы видим это все только один раз. А они? Каждый вечер они выходят, изображают все эти эмоции… Для них это рутина. Типа как зубы почистить. Эти зрители с их аплодисментами. Эти страсти… гм… шекспировские.
— Какие у тебя философские мысли для сеновала, однако, — усмехнулся я.
— Нет, ну правда! — Ева приподнялась на локте. — Я сейчас смотрю на наших. Это же в первый раз, когда у них столько концертов подряд. Еще и с дорогой. И вот этим всем. Как они… Они же должны очень уставать, наверное.
— Пока
