Дмитрий Казаков - Высшая раса
– Ну что? – спросил Благодатов нетерпеливо.
– Бесполезно, – сказал один из врачей, поднимаясь. – Он проглотил язык и задохнулся.
Петр подошел к мертвецу и увидел на широких плечах погоны гауптшарфюрера.[66] Руки пленника были связаны толстыми веревками, на ногах – кандалы.
– Вот незадача! – сказал генерал-лейтенант. – Первый сверхчеловек, которого смогли взять в плен, и тот ускользнул!
– Как удалось его схватить? – поинтересовался Петр, разглядывая лицо эсэсовца, показавшееся смутно знакомым.
– Оглушило взрывом, – ответил Благодатов. – Наши его подобрали. Засадили в подвал с самыми толстыми стенами. У двери – трое автоматчиков. А он взял – и, вот! Эхх!
– А он не мог иначе, – проговорил Петр. – Находиться в плену у недочеловеков – наивысший позор для такого, как он. Даже если бы его сегодня спасли, он бы завтра бросился на охрану, спровоцировав ее на убийство. И путы ему бы не помешали.
– Много вы о них знаете! – сказал зло один из врачей. – Не слишком ли?
– Не слишком, – ответил Благодатов жестко. – Пойдемте, капитан. Вас и ваших людей надо еще куда-то пристроить.
Верхняя Австрия, замок Шаунберг
6 августа 1945 года, 12:58 – 13:32
У Карла-Марии Виллигута болела голова. Ныла дергающей, странной болью, словно в самой ее середине обнаружился гнилой зуб, который ни вылечить, ни вырвать. Только вместе с жизнью.
Боль проснулась в тот момент, когда первый снаряд ударил в стены Шаунберга и с грохотом посыпались камни, неспособные устоять перед порохом и металлом.
Обстрел не был постоянным, но находиться во дворе и даже в верхних помещениях всё равно было небезопасно. Арманов сразу же эвакуировали в подземелье, и те три часа, что они просидели там, Виллигут провел в странном забытьи. Перед ним роились видения, цветные и яркие, но впервые он не мог понять, что именно предстало глазам.
Приказ подняться на поверхность не удивил бригаденфюрера. С тупой покорностью он брел среди товарищей, надеясь, что на свежем воздухе боль в голове стихнет. Напрасно.
Во дворе замка было тихо. Капал редкий дождик. Пахло сырой листвой.
Удивление возникло у Виллигута в тот момент, когда Хильшер повел их в главную башню. Но спорить с верховным арманом бригаденфюрер не стал и послушно поднялся по винтовой лестнице, чтобы оказаться на небольшой площадке, в полной власти дождя.
Они собрались здесь все, кто остался в совете арманов. И если сравнить с теми, кто начинал восстание почти две недели назад, то не было двоих – фон Либенфельса и Графа, зато появился Дитрих.
– Зачем вы нас сюда привели? – спросил Феликс Дан, нервно поеживаясь. – Тут же холодно, и убить могут…
Он с опаской посмотрел на небо, ожидая, что оттуда свалятся смертоносные самолеты русских.
– Погода нелетная, – с презрительной усмешкой сказал Дитрих. – А то бы нас еще вчера разбомбили.
– Тише, – прервал оберстгруппенфюрера Хильшер, и глаза его сверкнули. – Мы поднялись сюда, чтобы всем вместе осмотреться и принять решение. Последнее решение.
– Почему они не стреляют? – спросил вдруг Карл Филер. Глаза его бегали, в них стоял страх.
– Это затишье перед бурей, – ответил спокойно Беккер. – Мы разослали разведчиков. Они вернулись все, кроме штандартенфюрера Янкера, и принесли сведения, что начало артобстрела назначено на три часа дня. А затем русские пойдут на штурм.
– Так надо бежать! – почти крикнул Ганс Бюнге. – Они же нас убьют!
– Куда? – Беккер обвел рукой горизонт. – Мы окружены. На реке – катера, на суше – русские части силой почти в дивизию, танки и пушки. У нас же после ночного боя всего около тысячи бойцов. Остальные отрезаны и, скорее всего, погибли. Мы могли бы попробовать прорваться, но потери при этом были бы слишком велики, а из обычных людей не выжил бы никто.
– Это ловушка, – сказал Виллигут и подошел к каменному парапету.
Вытянутые и хищные, словно щуки, лежали на серой глади Дуная русские корабли. На берегу, среди кустов и деревьев, сновали солдаты, деловито ползали боевые машины. Поднимались дымки, скорее всего, от полевых кухонь.
– Осторожнее! – в один голос выкрикнули Хильшер и Беккер, а бригаденфюрер добавил:
– По тем, кто высовывается, русские иногда постреливают.
Словно подтверждая его слова, о камни ограждения вжикнула пуля. На миг Виллигута окатило волной мутного, животного страха. От него потемнело в глазах, захотелось упасть и сжаться в комок.
С немалым трудом удалось подавить это желание, и бригаденфюрер отошел в безопасное место, соблюдая достоинство.
– Верховный арман забыл еще один вопрос, – проговорил Виллигут, чувствуя, как на нем останавливаются семь недоуменных взглядов. – В чем причина того, что мы потерпели поражение?
– Фюрер в последние дни перед смертью всё говорил о саботаже. – На губах Дитриха обнаружилась очень странная улыбка. – Но в нашем случае этот вариант исключен.
– Вне всяких сомнений! – решительно поддержал оберстгруппенфюрера Хильшер. – Слишком далеко, скорее всего, зашло разложение мира, слишком он погряз в еврейской нечистоте, и даже сверхчеловек не в силах его спасти.
– Не время для сверхчеловека… – вполголоса сказал Виллигут, но его перебил Дан.
– Я же говорил о том, что мы не вовремя начинаем! – заявил он. – Из вас всех я один понимаю в астрологии. Виной всему – квадрат Марса в одиннадцатом доме к Меркурию во втором! Именно этот аспект привел к неожиданному уничтожению наших запасов сыворотки…
– Всё не так! – поморщился Бюнге. – Просто мы забыли о благодарственных жертвах за дарованную Господами Земли победу, и боги отвернулись от нас!
– Теории можно выдвигать какие угодно, – в голосе доктора Хирта не слышалось иронии, и это делало его незнакомым, чужим. – Но что предлагает верховный арман?
– Держаться до последнего, – ответил Хильшер. – Вдруг американцы смогут заставить русских покинуть Верхнюю Австрию.
– Сомнительно, – проворчал Карл Филер.
– На случай, если положение станет критическим, у нас остается одна возможность – совершить ритуал Врат, впустить в этот мир то, что впускать нельзя.
– Но мы же при этом погибнем! – сказал громко Феликс Дан.
– Да, – кивнул верховный арман. В голосе его звучало злобное торжество. – Но и они – тоже!
– Но ритуал надо проводить около алтаря Грааля, – заметил Бюнге. – А его не перетащишь в подземелье?
– Стены донжона толсты, – пожал плечами Хильшер. – И выдержат даже прямое попадание снаряда. Ведь после ритуала нам всё равно умирать, так что – какая разница?
– Действительно, какая разница, – пробормотал Виллигут и побрел к чернеющему в полу квадрату люка.
– Куда вы, бригаденфюрер? – догнал его вопрос Дитриха.
– В зал церемоний, – ответил Виллигут, не оборачиваясь. – Пора начинать подготовку к открытию Врат.
После площадки на лестнице показалось неожиданно темно, и он спускался почти вслепую, держась за стену. Под ногами жалобно лязгали ступеньки, а сверху доносились возбужденные голоса соратников.
Верхняя Австрия, окрестности замка Шаунберг
6 августа 1945 года, 21:58 – 22:45
Вид стен и башен вызывал у Петра смешанные чувства. С одной стороны, он ненавидел место, в котором испытал величайшую боль в жизни, из-за которого погибло столько хороших товарищей. Но с другой, видеть логово загнанного в угол врага было приятно. Наверное, схожие ощущения испытывали солдаты, шедшие на штурм Берлина – вот он, последний оплот. Взять его, и всё, конец войне…
Ко всему этому он испытывал легкую досаду, что не удалось уничтожить замок и засевших в нем нацистов раньше, а поверх всего, словно яркая ткань в сундуке, лежала решимость идти в бой и сделать всё, чтобы победить.
Осознавал свои переживания капитан Радлов в густых зарослях кустарника, у самой воды, где сосредоточилась для атаки штурмовая группа. С Дуная тянуло холодком, и царила настороженная тишина, столь приятная после артобстрела.
Днем палили по замку бронекатера, с суши – артиллерия и танки, и над миром стоял тяжелый исполинский гул. Видно было, как на стенах Шаунберга появляются выбоины, как откалываются и падают наземь куски камня. Но древняя прочная кладка почти везде выдержала.
Штурм, назначенный поначалу на три тридцать, был отменен. А сейчас, пользуясь прикрытием темноты, под стенами замка орудовали саперы. Время от времени от замка доносились выстрелы и взрывы гранат – это немцы обнаруживали очередную группу саперов, которых послали к Шаунбергу не одну и не две.
Сиркисян и Моносов остались в тылу, а Петра по личной его просьбе маршал включил в одну из штурмовых групп. Бойцы ее сначала смотрели на пришлого капитана с подозрением, но когда они узнали, что офицер этот чуть не в самом замке побывал, стали относиться к нему с подчеркнутым уважением.
