Александр Чернов - Одиссея Варяга
– Я, конечно, не умаляю вашего личного геройства… Судя по всему наместник Вам должное уже воздал, – отрезал Макаров, холодно скользнув взглядом по свежему ордену на мундире Банщикова, – но неужели Вам невдомек, что кроме Ваших телеграмм, конечно несущих многие рациональные зерна, мне и штабу флота больше нечем заняться?
– Но, ваше высокопревосходительство, я…
– Не оправдывайтесь. Вижу, что сами все поняли. Зла не держу, поскольку о деле пеклись. Скажите лучше, кроме того, что Вы мне уже изложили, больше ничего не забыли?
– Главное, Степан Осипович, это противодействие японской минной войне…
– Это вы написали раз пять. Нам и одного было достаточно. Учитывая те данные, что собрал Всеволод Федорович о японских планах и способах минных постановок, нам действительно придется любой выход в море до больших глубин предварять проводкой тралов. Константин Федорович Шульц этот вопрос проработал и приказ по организации трального каравана уже в Артуре и Владивостоке. Хотя флот от этого будет испытывать определенное стеснение, ничего не поделаешь…
А по какому такому делу Вы в Питер отправились? Или на эскадре офицеры-медики уже более не нужны будут?
– Имею письмо от нашего командира, на имя царя, которое поклялся доставить лично.
– Понятно… Не обижайтесь. Тогда теперь о главном, что меня действительно интересует. И чего к сожалению в ваших телеграммах нет…
Я никак не могу взять в толк, как блистательно выиграв сражение с многократно превосходящим противником, Всеволод Федорович… Пусть море будет ему пухом, но… КАК он смог после этого потерять свой крейсер?! И угробить практически всех на нем? Ведь значит корабль погиб практически мгновенно? Тогда как получилось, что именно те, кто должен при катастрофе гибнуть в первую очередь – раненые, из которых большинство в бессознательном состоянии, спасаются, а весь остальной экипаж гибнет? Я не могу в это поверить. Такого просто не может быть. Поэтому постарайтесь, Михаил Лаврентьевич, тщательно вспомнить последние часы корабля. Даже если вы не отходили от раненых, не может быть, чтобы вас не интересовало, что и как происходит наверху!
Вадик невольно поежился под пронизывающим взглядом командующего. Макаров определенно чувствовал вранье за версту. Но удар нужно было держать. Иначе, расскажи он сейчас о том, что "Варяг" вовсе не на дне Желтого моря, может вмиг разлетется вся конструкция их хитроумного плана. Тем более нельзя раскрывать и поручения Алексеева, не оправдать доверия наместника, это… Это просто по любому добром не кончится! И приходилось скрывать правду именно от того, кому, по идее, и надо было бы первому рассказать, что и как. Причем ВСЕ!
Оставалось только стиснуть зубы и молчать. Потому что перед ним сейчас сидел человек с таким темпераментом и энергетикой, что мог запросто на радостях приказать Вадику остаться при его штабе, или что нибудь еще в этом роде. Подумаешь, экипажи для трофеев! Будут трофеи, будут и экипажи! И ради этого лезть к царю?! Зачем, когда это его, комфлота уровень принятия решений? А молодые, храбрые и неглупые офицеры нужны для войны, а не для обивания порогов в приемных, что-ж с того, что Алексеев разрешил? То, что храбр, ясно, что не глуп – телеграммы читал. Раз-два, и будьте любезны… Будет еще один боец в моей банде единомышленников!
И что? Отказаться выполнить приказ вице-адмирала? Или ночью выбрасываться из поезда посреди сибирской тайги? Вадик вдруг почувствовал себя как тогда, на злосчастном экзамене по химии, когда вместо уже заработанного "отлично", змей Пал Палыч с милой улыбочкой провозгласил, "Ну-с… Друг мой, еще один дополнительный вопросик, и зачетку на стол!" Тогда это закончилось минут через двадцать позора желанным для полгруппы "удовл"… А его ждала вечером встреча с разъяренным папашей… Макаров между тем продолжал методично обкладывать позицию Вадика со всех сторон.
– Понимаю, что у Вас, Михаил Лаврентьевич, выпытывать о маневрировании в бою, стрельбе, противнике и тому подобном больше, чем Руднев написал сам, занятие глупое. Ваш медицинский отчет великолепен, и можете не сомневаться, кое какие решения я уже принял, вы свой долг исполнили сполна. В кухне на мостике не участвовали. Это понятно, но… Вот смотрю я на вас, и нутром чую, не договариваете вы что-то. Ведь то, что происходило после боя, так или иначе мимо вас пройти не могло. КАК погибал "Варяг"? КОГДА и ПОЧЕМУ Руднев отдал приказ на эвакуацию раненых? Был ли крейсер на ходу в этот момент, имел ли крен, дифферент, заводили ли пластыря, были ли потушены пожары? Ну хоть что-то из этого у вас в памяти отложилось? Вспоминайте!
– Степан Осипович! Виноват, но не могу я ничего связного вам доложить, потому как сам был здорово контужен в голову, и к тому моменту еще не отошел… Поэтому меня с ранеными и отправили, по-видимому… Толку на борту от меня никто уже не ждал. Крейсер имел крен на правый борт, градусов пять… Может чуть больше. Пожар в корме был не ликвидирован, дым из иллюминаторов шел, да и над палубой тянуло. Как раз он то и беспокоил офицеров и командира. Слышал, что говорили об остатке угля, что даже до Сайгона вполне хватит… Потом, со мной ведь не всех раненых погрузили, там еще оставались. А на воде меня мгновенно укачало и я отключился… А когда очнулся, в сумерках уже, мне машинный квартирмейстер доложил, что там, куда "Варяг" ушел был мощный взрыв и зарница яркая…
Вадика трясло от нервного напряжения. Как там у Штирлица… "Он никогда не был так близко к провалу!" Но к счастью Макаров истолковал возбужденное состояние и срывающийся голос Банщикова как искреннее горе по погибшему кораблю и боевым товарищам, и вызванный переживаниями первого в жизни боя нервный срыв. Взгляд адмирала вдруг потеплел, и он по отечески, взяв Вадика за руку, заговорил:
– Эх, каких людей, какой крейсер мы потеряли… Ну, успокойтесь, Михаил Лаврентьевич. Держитесь, мой дорогой. Это война. Штука она тяжелая. Без потерь не бывает… Сейчас вот валерианы вам накапаю… Жена снабдила. Как в воду глядела, бывает настойка сия весьма необходима… И часто, благодаря нашей российской традиции: лености и тупости. Вот вчера, к слову, когда четыре часа паровоз меняли, употребил. Помогает.
В Питере дела закончите, возвращайтесь скорее. Надо японцев колотить… Если Император вас при дворе в адьютантах не оставит! – Макаров вдруг задорно рассмеялся, – Ну, голубчик, доброго Вам пути. Не могу задерживать долее, мы сейчас трогаемся, каждый час дорог, всю дорогу ведь держим… И возьмите пожалуйста у штабных от меня письма и бумаги в МТК и МГШ. Вы быстрой скоростью идете, будете в столице раньше любого курьера. А там писанины много, телеграммой не отстучишь. Вас это не обременит, надеюсь?
– Будет исполнено, ваше превосходительство!
– Вот и прекрасно, с Богом, в добрый час! И надеюсь до встречи…
Вывалившись от адмирала, Вадик забрал пакеты с корреспонденцией и откозыряв штабным, спрыгнул с подножки в тот самый момент когда локомотив поезда командующего тихоокеанского флота дав протяжный гудок и окутавшись облаком пара, прокрутил колеса. Состав лязгнул буферами и сначала медленно, затем все быстрее, вздымая вокруг мелкую снежную пыль, двинулся на восток. За ним потянулся очередной войсковой эшелон. Траннсиб тогда был однопутным: пока порция составов катилась в одну сторону, встречняки ждали на станциях и разъездах своей очереди… Вагоны, платформы с укрытыми брезентом грузами… Однако Вадим видел там и гражданских. Память подсказала, что это едут со своим добром мастеровые и инженеры – кораблестроители с Питера во главе с полковником корпуса морских инженеров Николаем Николаевичем Кутейниковым. Едут чинить "Ретвизана" с "Цесаревичем". Так мы были готовы к войне…
"Слава Богу, Степан Осипович не узнал, что Алексеев выделил мне персональный вагон!" крутилась в голове назойливая мысль…
Несколько часов после столь содержательного общения с Макаровым, Вадик чувствовал себя как выжатый лимон. Сперва чуть было в трусости не обвинил! Хотя, если поставить себя на место Макарова, приходится признать, что повод для раздражения Степан Осипович имел. И не один. Кстати, Владимира с мечами 4-й степени он получил за поход "Великого князя Константина", в котором спас русскую полковую колонну от расстрела с моря турецким броненосцем, а не за перевозку раненых на катере… Потом припер так, что пришлось действительно трухнуть. И изовраться… Так противно! Но главным, однако, было то, что действительно необходимую информацию Макаров получил, а уж в том, что адмирал ее правильно использует Вадик не сомневался. Так просто теперь убить себя не даст… В конце концов хорошо то, что хорошо кончается. Что то еще ждет в Питере?
В ходе их короткой, но содержательной беседы, Вадик успел понять, что Степан Осипович действительно крайне удручен "гибелью" Руднева. Более того, именно в заслугу ему Макаров ставил факт, следовавший из недавно полученной телеграммы МГШ: Вирениус остановлен в Джибути до особых распоряжений. Государь удовлетворил просьбу Алексеева о назначении нескольким кораблям отряда крейсерских задач в районе Средиземного моря, сразу после полной бункеровки, а "Ослябя", "Аврора", "Орел", набитый снарядами "Смоленск" и контрминоносцы-"невки" вскоре двинутся на восток. Приказ об этом ГМШ уже готовит. Штаб наместника так же проинформировал Макарова об этом решении. Такой вариант использования отряда уже не вызвал у Степана Осиповича чувства отторжения. Более того, обсудив его со своими офицерами, он пришел к выводу, что принятое решение, предложенное в письме Руднева на имя Алексеева, пожалуй, наиболее разумное в сложившихся обстоятельствах. Таким образом был заложен фундамент будущего взаимопонимания между наместником и Макаровым.
