Моя чужая новая жизнь - Anestezya
Пока мы тут чесали языками, бой похоже закончился победой немцев. К нам подошёл Кребс, как всегда «нежно» сообщив:
— Приказ прочесать ближайшую территорию и ликвидировать русских. Всех до единого, — Без всяких сантиментов сунул мне в руки винтовку. — Надеюсь, теперь ты вспомнишь, для чего солдату оружие?
Что ж, объективно он прав — ведь тогда в деревне я должна была в оба глаза смотреть по сторонам и стрелять на поражение при малейшем шухере. Не объяснять же ему, что моё «похищение» было делом сугубо добровольным. Во всяком случае в начале.
Я на автомате плелась в конце отряда, стараясь не думать о том, что вижу. Красноармейцы конечно обошлись со мной не самым лучшим образом, но я не желала смерти никому из них. Было жутко видеть окровавленные тела, постоянно попадающиеся на глаза. Правда немцев они в ответ тоже положили прилично. Отвернуться мешало только то, что я надеялась найти Маришку. Отец вряд ли далеко её унёс. Мне хотелось верить, что она каким-то чудом спаслась, ведь среди убитых я её так и не увидела.
— Как вы догадались, что девушка из партизан? — поравнявшись с Фридхельмом, спросила я.
Мы вроде как не общались последнее время, но сейчас пиздострадания на пустом месте были самым последним, что меня заботило. Кто ещё нормально сможет мне рассказать, что за херота происходит вокруг, и не будет с подозрением задумываться, для чего я веду расспросы.
— И ты, и та девушка пропали после того нападения, — Винтер замедлил шаг, явно желая, чтобы остальные не грели уши. — Вильгельм, вернувшись, вызвал подкрепление. Файгль допросил мать девушки, — я помрачнела, представляя в красках, как именно он это делал. Фридхельм не стал щадить мою психику, продолжая. — Конечно она сначала молчала, ему пришлось пригрозить, что убьёт остальных её детей. Файгль считает, что раз девушка оказалась партизанкой, она причастна к нашему отравлению, тем более именно в ту ночь русские и напали. Местный мужик выдал, где находится их лагерь.
Я боялась спросить, чем кончилось дело, ведь в прошлый раз от расстрела людей спасло только то, что мою диверсию получилось выдать за случайность. Синеглазка, видимо, прочитал в моих глазах немой вопрос и добил:
— Гауптаман сжёг деревню и приказал расстрелять русских, всех до одного.
Сказать, что мне стало тошно, — ничего не сказать. Получается, что ни делай — всё бесполезно. Даже если бы я реально замочила всю часть Винтера, на смену им пришли бы другие немцы и провели карательные мероприятия. Чтобы партизанить оказывается мало смелости не бояться пыток и геройски погибнуть. Нужно быть готовым повесить на свою совесть смерти других людей. Хотя сидеть, сложа лапки, и смотреть, как враги орудуют на родной земле, тоже неправильно. Как же оказывается легко стираются и перемешиваются на войне грани добра и зла.
Мы дошли до бывшего лагеря. Я напряглась, ожидая увидеть Олесю или кого-то ещё из выживших при бомбежке. Но похоже, не мы первые сюда дошли — везде лишь мёртвые тела. Пожилой мужчина пытался, видимо, сдвинуть дерево, придавившее Степана, а рядом с ним женщина, привалившаяся к телу матери Маришки. Какой-то паренёк пытался убежать, да так и остался лежать раскинув руки. Олеся нашлась рядом со Степаном. Господи, её же прямо изрешетили — кровавые потёки на виске, груди, шее… Густой острый запах крови и дыма вызывал тошноту. Я привалилась к дереву в надежде, что меня попустит. Фридхельм задержался рядом и встревоженно спросил:
— Ты в порядке? Тебя не ранили?
Я помотала головой, в очередной раз возблагодарив судьбу, что до пыток дело не дошло.
— Они точно больше ничего с тобой не сделали? — синеглазка смотрел красноречивым взглядом давай-поговорим-об-этом.
Психолог ты мой доморощенный, на что это намекаешь? Ведь я «парень». Что, кроме пыток, со мной могли сделать пуритане-русские? Не насиловать же.
— Даже не били особо, — лучше успокоить его нездоровое любопытство, а то мало ли чего нафантазирует. — Допросили, но я ничего им не сказал. Их командир хотел меня передать для усиленного допроса в какой-то военный штаб, но когда прошёл налёт, решили просто расстрелять.
Чего-то, друг, ты мне не договариваешь — примерно такой хештег читался в его глазах. Не пойму, с чего такое недоверие. Он же раньше вроде особо не задумывался, насколько правдоподобна моя ложь. Ладно, спишем на его недогейские чувства, да и вообще по-человечески мог же он испугаться за друга.
Да уж, если бы не предатель-проводник, долго бы наверное немчики блукали по лесу, а так мы довольно быстро вышли к дороге. В лучах восходящего солнца, после полумрака леса я щурилась, как крот. Вся толпа, посланная на зачистку партизан, теперь бодро грузились в машины, собираясь сваливать. Ну правильно! Пришли, перебили народ, что ещё тут делать.
— Вы последние, — недовольно проворчал Кребс. — Давайте быстрее!
— Ох, чёрт, — наклонившись, присвистнул Штейн — у машины оказалось пробито колесо. — Придётся задержаться, парни!
— Это без меня, — сразу скривился Шнайдер, высмотрел отъезжающий мотоцикл и закричал: — Стойте, я с вами! Ну и пожалуйста. Всё равно много в легковушке не поместится. Не совсем конечно легковушке — машина по типу нашего «Уаза», но опять же не резиновая.
— Я тоже не хочу здесь торчать, — Бартель подошёл к военному грузовику.— Двигайтесь!
— Ну и ладно, нам места больше будет, — добродушно усмехнулся Кох. — Или кто-нибудь ещё хочет быстрее уехать?
Не знаю, кто как, а я точно не хотела. Чем больше у меня будет времени морально подготовиться к беседе по душам с Вилли, тем лучше. И
