Тринадцатый апостол. Том II - Алексей Викторович Вязовский
С этого момента работа над ликом Христа пошла поживее. Оказалось, что у каждого в памяти остались какие-то особые воспоминания, и каждый из апостолов посчитал своим долгом высказать художнику дельные замечания. Именно тогда Маду пригодился карандаш из олова, следы которого легко стирались с папируса.
И когда портрет был готов, у всех у нас навернулись слезы на глаза, даже каменное сердце Понтия Пилата дрогнуло, стоило ему увидеть рисунок:
— Иешуа… как живой… — тихие слова побледневшего префекта стали окончательным признанием таланта нашего юного художника, ведь суровый римлянин ни на секунду не усомнился в том, чье лицо изображено на папирусе — Марк… Я хочу креститься…
Вот!! Вот ради такого это тоже стоило затевать!
— В Риме проведу обряд.
— Если доведется — мрачно откликнулся Понтий. Срочный приказ Тиберия произвел сильное впечатление на все семейство Пилата.
После этого делом техники было сходить в магазин, где мы с Маду покупали краски, и через торговца выйти на местную мастерскую по изготовлению погребальных портретов. Хозяин ее попробовал было отказать нам в помощи, но мой анкх хранителя остановил все его возражения, и вскоре Маду, получив в распоряжение все необходимые и самые лучшие материалы, уселся за одним из столов мастерской и приступил к работе.
— Ты зря противился, уважаемый — прервал я униженные извинения хозяина за свою дерзость, и примирительно добавил — лучше понаблюдай за тем, как он работает, у него есть, чему поучиться. А когда ты оценишь законченную работу этого юноши из Мемфиса, сам поймешь, насколько он талантлив.
И вот мы с Маду ставим перед апостолами первую готовую икону этого мира. Причем, икону в полном понимании этого слова — лик Спасителя, написан на доске из липы в технике восковой живописи — энкаустики. Портрет предельно достоверен, художнику удалось передать даже удивительную полуулыбку Иешуа. Не знаю, долговечным ли будет этот портрет, но теперь уже все в наших руках — можно и фрески на стенах храмов рисовать на основе этого портрета, и мозаики делать, да и саму энкаустику вполне можно заменить темперой — знаний для этого у меня хватит. Главная проблема в другом — не скатиться до языческого почитания икон, доведя это дело до идолопоклонства. Ибо священное для христиан только одно изображение Христа — его нерукотворный лик на Плащанице.
— Невероятно… — шепчет Матфей, проводя пальцами по краю доски.
— Если хочешь, забери этот портрет Учителя с собой в Аксум — предлагаю я ему.
— А можно?!
— Ну, почему же нет? Он послужит тебе утешением вдали от нас.
— Спасибо, Марк… — растрогался апостол.
Я бы ему еще и наш общий портрет с братьями подарил в качестве «фотографии на память», но для нашего главного противника изображения людей это уже точно перебор. Одно дело — любимый усопший Учитель, а совсем другое — мы, живые и здоровые. К такому новаторству мой иудейский брат пока не готов.
…Проводили мы Матфея в путешествие достойно — сначала ранним утром отслужили молебен, потом пошли вместе с ним в порт. Бедные торговцы скотом немало испугались, когда их скромный спутник явился на пристань в окружении отряда римских легионеров. Правда Лонгин отпустил со службы только один мой контуберний, но им и его хватило за глаза. Только мудрый Софак уважительно кивнул нам с Матфеем и спокойно продолжил наблюдать за общей суетой, поглаживая ладонью свою седую бороду.
Накануне мы со стариком обо всем переговорили тет-а-тет, так что за путешествие до Береники я был относительно спокоен. В чем смог, я Матфея подстраховал. Снабдил брата рекомендательными письмами сразу от двух римских префектов — Пилата и Галерия, а также векселем торговца специями на небольшую сумму. Но это она здесь, в Александрии, считается небольшой, в Аксуме же, по словам купца Пирроса, на нее можно полгода прожить. А зная скромные запросы Матфея, ему и на целый год хватит, если конечно, он сразу не раздаст все сирым и убогим. Так что дальше все уже в руках Божьих…
* * *Проводив Матфея, возвращаюсь во дворец и усаживаюсь, наконец, писать письма Петру и наси Гамлиэлю. Серебряный карандаш удобно пристраивается в пальцах, и я с головой погружаюсь в эпистолярное творчество. Пишу им на латыни — не знаю почему, но мне так намного удобнее. А если не могу подобрать нужного слова или яркого выражения, тут же легко перехожу на греческий. Очень полезные навыки и знания получил я от высших сил — с этим не поспоришь.
С письмами просидел до вечера, даже и не пообедал толком — так, перекусил всухомятку. Да, и насколько я знаю, префектам сейчас тоже не до расслабленных трапез, оба носятся в порту, как наскипидаренные. А тратить свое драгоценное время, развлекая за обедом скучающих матрон — увольте! Хотя… они тоже в последние дни развили нешуточную деятельность, каждое утро совершая забег по торговым лавкам Александрии. Видимо, готовятся поразить Рим своими дорогими нарядами и драгоценностями. Добрались даже до мастерской Абанта, которого им рекомендовал Сенека. И устроили там настоящий цирк, требуя от растерянного ювелира немедленно изготовить их заказ.
Дело в том, что мы с моими девушками вот уже несколько дней используем за трапезой столовые приборы. Девчонки у меня сообразительные — вилку с ножом освоили быстро. Сначала потренировались в комнате под моим присмотром, хорошенько приноровились к ним, а за ужином уже вполне сносно управлялись с приборами. Ведь удобно же есть, не пачкая рук, с этим даже не поспоришь. Не говоря уже о том, что все мои необычные идеи девчонок вообще сильно вдохновляют — они на удивление открыты всему новому и готовы следовать за мной. Так что ближайшим вечером мы показали местной элите, достойный уровень владения столовыми приборами.
Хотя «достойный уровень» — это конечно, громко сказано. Пока у девчонок выходит даже поизящнее, чем у меня самого, потому что пальцы Марка больше приспособлены к оружию. Головой-то я помню, как в руке столовый нож держать, как подносить ко рту еду на вилке, а вот на практике все равно довольно неуклюже получалось, даже перед моим «гаремом» стыдно. Но ничего — вскоре приспособился, и теперь день ото дня получается все лучше и лучше. А уж
