Тринадцатый апостол. Том II - Алексей Викторович Вязовский
Но здесь просто товарищеский матч случился — два префекта решили воспользоваться случаем и, в ожидании приказа из Рима, занять легионеров полезным делом. Каждый выставил на поле свою команду — одна от 3-го Киренаикского легиона, вторая от нашего 6-го Железного, куда Дион и вошел.
— Марк, ну ты чего?! Пойдем разомнемся, намнем бока этим столичным задавакам!
— Нет уж! — смеюсь я — давайте без меня, парни.
Ага… правил игры-то я совсем не знаю — выйду на поле и буду там как дурак выглядеть. Да, и бока сейчас скорее мне намнут, чем я. А мне вечером письма дописывать, и для этого нужно хотя бы правую руку в целости сохранить.
Глядя с трибуны, как азартно Дион ввязался в игру, я с грустью вспомнил Димку Кузнецова с его пламенной любовью к футболу. Как он бегал по вторникам и четвергам на стадион рядом с МГУ, чтобы сыграть с нашими однокурсниками, как мы втроем — с Левкой и Димоном, ездили в Лужники, болеть за «Спартак»… И как потом я помог Эдику Стрельцову вернуться в высшую лигу. Как же давно все это было, кажется сто лет прошло… Времена разные, а мужское увлечение спортом практически не меняется, как и некоторые игры….
Единственное, что меня убило в правилах гарпастума — время у этой игры совершенно не ограничено! Перерывов вообще нет, да еще и сами игроки постоянно меняются, заступая на место уставших товарищей. Так что в конце на поле зачастую оказываются совсем не те составы команд, которые эту игру начинали. И в принципе, играть в «римский футбол» можно от рассвета и до заката — или пока игрокам и болельщикам не надоест, или солнце пока не сядет.
Но сегодня, в отсутствии лучших игроков 3-го легиона, которые по словам Галерия, до сих пор еще не вернулись из карательной экспедиции в Фивы, явное преимущество у наших легионеров. И оно настолько очевидно, что игра заканчивается уже через час. Игроки всем скопом отправляются в термы, продолжая по дороге горячо обсуждать самые острые моменты матча.
А я, как и обещал себе, возвращаюсь к недописанным письмам в Иерусалим. Знаю, что мои адресаты вряд ли покажут их друг другу, поэтому пишу им совершенно о разном. Главе Синедриона подробно рассказываю об эпопее в храме Сета, о недружелюбном приеме в Серапеуме, и о своем очередном «видении» — мол, скоро к нему явится новый ученик — грек Саул из рода Вениаминова, тарсянин. Тот, которого потом будут называть апостолом Павлом из Тарса.
Прошу наси обратить на него особенное внимание и быть с ним предельно терпеливым, поскольку этот молодой человек очень пылкий и весьма деятельный. Сын фарисея, и сам воинствующий фарисей — Саул с большим усердием, исполнял приказы главы прежнего Синедриона, преследуя христиан в Сирии. Но когда он вскоре получит знамение Мессии, так же яростно возьмется обличать бывших союзников и вносить тем самым раздор в иудейские общины. Очень искренний человек, увлекающийся, и с неуемной энергией! Умягчи его сердце — прошу я Гамлиэля — вразуми его со всей своей мудростью.
Петру же я пишу совсем о другом. О Матфее, который пострадал от местных фанатиков, и теперь отправился в миссионерское путешествие в Аксум, просвещать язычников. О том, что в Александрии теперь будет проповедовать Иаков, и именно ему я оставляю анкх Хранителя. Пишу о терапевтах, которые могли бы стать нашими верными союзниками, и о греческих философах из Мусейона, которые проявили живой интерес к учению Христа. На эллинов я вообще возлагаю самые большие надежды. Ибо уверуют греки — вслед за ними уверуют и римляне, поскольку во всем берут с них пример — убеждаю я Петра. А там уже и все остальные.
Прошу его сосредоточить все усилия апостолов на Сириии и бывших греческих колониях, где среди разношерстного населения преобладают потомки эллинов. Следующее поколение наших христиан будет в большей своей массе состоять именно из них, и именно они понесут Свет истинной веры по всему миру.
Не знаю, удастся ли мне убедить его своим письмом, но очень на это надеюсь. Очень! А на прощанье прошу обнять от моего имени всех наших братьев и пока писать мне в Александрию на имя Иакова или ювелира Абанта, а те уже найдут способ переправить его письма в Рим. Может, они и будут добираться до меня чуть дольше, чем через Сирию, но пока этот канал связи остается для нас самым надежным. Когда же я основательно устроюсь в столице, первым долгом сообщу ему в Иерусалим, где меня теперь найти, но раньше осени прошу Петра ни в коем случае не рисковать, и в Риме не появляться. Как только это станет безопасным, я сам ему напишу и с радостью буду ждать его и братьев к себе в гости. А то и вовсе на ПМЖ.
Сворачиваю папирусы в трубочки, засовываю их в специальные тубусы для писем и запечатываю крышку своей личной печатью. Потом пишу на крышках имена адресатов. Вот так. Теперь эти письма доставят в Иерусалим, а я отправлюсь в Рим. И на этом начнется новая страница в истории нынешнего христианства…
* * *В последний день перед отбытием из Александрии, я с раннего утра поспешил в Мусейон, чтобы попрощаться с Аристархом и Филоном. Однако хранителя я в кабинете не застал, впрочем как и всю привычную публику в залах библиотеки. В это утро здесь непривычно тихо и пусто. Только один Филон сидел за своим любимым столом, внимательно рассматривая какой-то большой кристалл.
— Аве, друг! — похлопал я философа по плечу и вдруг понял, что мне будет очень не хватать в Риме наших с ним неспешных бесед. Филон был человеком необычного склада ума — парадоксального, но яркого, любознательного. Сенека вот тоже был пытливым, но как-то по-своему, без этой удивительной глубины Филона — Что делаешь?
— Аве, Марк. Вот изучаю новую линзу, что привезли мне купцы из Сереса — страны шелка. Кажется, она плохо отшлифована.
— Очень похожа на ассирийскую линзу — бросил я взгляд на дурно отполированный кусок горного хрусталя.
— Египтяне тоже делают несколько видов линз, здесь есть пара очень хороших мастеров — Филон откинулся в кресле и
