Геннадий Ищенко - Коррекция (СИ)
— Или Сталин, или Берия вскоре после его смерти. Так что начинать нужно с комнат, которые занимал Сталин.
— Маловато нас для такой работы, — откровенно предупредил Вехлин. — Площадь поисков очень большая, поэтому на быстрые результаты не рассчитывайте.
Первый день прошел безрезультатно, а на второй за деревянной облицовочной панелью в кабинете обнаружили связанную кипу исписанных листов. Часть записей была сделана рукой Сталина, остальное, судя по образцу почерка, писал Алексей Самохин.
— Сталин писал вопросы, Самохин на них отвечал, — докладывал Кузнецову Капустин. — Кроме того, есть записи, где Алексей комментировал отдельные события, делая ссылки на книги и номера страниц. Есть еще два листа с объяснением слов. Все слова пронумерованы и начинаются с трехсотого. Остальные листы отсутствуют. Книг пока не нашли, но там работы самое малое на неделю. Скорее, мы раньше найдем Самохиных, чем книги.
На следующий день позвонили из Третьяковки. В музей прислали картину с автографом, идентичным тому, который приводился в «Правде». Имя и отчество художницы совпадали, не совпадала фамилия, но директор Владимирской картинной галереи решил, что ее просто перепутал кто‑то из его работников.
— Нашли, — сообщил по телефону Капустин. — Они во Владимире. Оттуда прислали портрет Берии с автографом Самохиной. Я сейчас в музее. Интересная, надо сказать, картина. Сегодня уже поздно, а завтра с утра возьму людей и отправлюсь туда.
Рабочий день подходил к концу, когда Алексея нашел дежурный и приказал срочно явиться к полковнику. В кабинете вместо начальства сидел улыбающийся Капустин.
— Что же это вы, Алексей Николаевич, доставляете столько хлопот? — спросил он невозмутимо смотревшего на него Самохина. — Знали бы вы, сколько мне пришлось побегать! Теперь с вас коньяк!
— Надеюсь, не ящик, — сказал Алексей. — Я с вашего позволения сяду. Как нас нашли?
— По портрету Берии, — пояснил Капустин. — Ваша жена теперь известна на весь Союз. У нее даже в Третьяковской галерее своя экспозиция.
— Умно, — признал Алексей.
— Спасибо, — поклонился Капустин. — Но и без этого вам оставалось недолго бегать. За поиски взялось министерство, а ваши документы они делали сами.
— Что же случилось, если они на это пошли? — поинтересовался Алексей.
— Прямой приказ Вознесенского. Они могли вас прикрыть от меня, если бы я действовал по своей инициативе, но не от первых лиц.
— Сами виноваты, — сказал ему Алексей. — Помниться, я вас спрашивал, кто за вами стоит, но ответа так и не получил. И чего вы хотите сейчас?
— Я должен привезти вас в Москву, разумеется, вместе с женой. У вас есть какие‑нибудь сведения о книгах или микропленки?
— Все‑таки раскопали. Раз спрашиваете, значит, сами книг не нашли. Кого кололи, Старостина? Надеюсь, без применения крайних мер?
— За кого вы нас принимаете? — изобразил обиду Капустин. — Он упирался до тех пор, пока не узнал, что мы говорили с Василием Сталиным. Потом рассказал все, что знал. Вы не ответили на мой вопрос.
— А вы — на мой. На кого работаете? Раз, по вашим словам, к работе подключили председателя Совмина, это должен быть Кузнецов. Я прав?
— Правы, — кивнул Капустин.
— Вот с ним я и буду разговаривать. И не стоит мне напоминать мое место, подумайте лучше о своем. Не все государственные тайны полезны для здоровья.
— А вы сами?
— Послушайте меня, Яков Федорович! Я к этим тайнам не рвался и не упрашивал делать меня их носителем! С каким удовольствием мы с Лидой все сбросили бы со своих плеч!
— И кто же вам не дает их со своих плеч сбросить? Хотите, подставлю свои?
— Сейчас это бесполезный разговор. Выход на книги у меня есть, но об этом я буду разговаривать либо с Кузнецовым, либо с Вознесенским, а лучше сразу с обоими. У вас с собой есть машина?
— У меня с собой три машины. Мы сюда из Москвы ехали своим транспортом.
— Вот и дайте мне одну. Надо съездить за женой и забрать вещи. Если хотите, можете ехать со мной. Всем эскортом туда являться не стоит: уж больно будет смахивать на арест.
— Тяжелый вы человек, Самохин, — вздохнул Капустин. — Ладно, сейчас дам машину. Сколько вам нужно времени?
— С час. Плохо, что в Москве будем ночью. Не могли приехать раньше?
— Ну вы и тип! — покачал головой Капустин. — Выезжая во Владимир, я знал только о портрете, вас еще нужно было найти, а это тоже время.
— Какой есть, — поднялся со стула Алексей. — Вас бы на мое место. Здесь сами уладите дела? Хорошо, тогда давайте машину.
К дому подъехали на сто десятом ЗИСе. Кроме шофера, в нем сидели еще два офицера ГБ.
— Значит, так! — сказал он дернувшимся следом за ним офицерам. — Стоять возле калитки и в дом не входить. Были бы вы в гражданском, куда ни шло, а то хозяйку сейчас напугаете до смерти. Тебя как зовут? Михаил? Вот ты и пойдешь со мной, поможешь с вещами.
Забрав шофера и оставив возле машины недовольных офицеров, он вошел в дом и сказал встретившей его в прихожей хозяйке:
— Съезжаем мы от вас, Ангелина Васильевна! Ничего не поделаешь — вызывают в Москву!
— Лида, нас ждет машина, — сказал он стоявшей за мольбертом жене. — Уезжаем в Москву. Я начинаю собирать вещи, а ты успокой хозяйку. И вот еще что… Если начнет сильно убиваться, спроси, согласна ли будет переехать к нам. Конечно, это при условии, что будет такая возможность. Все поняла? Поговорим потом, а то сейчас сюда примчится толпа офицеров, и тогда Ангелине уж точно будет конец.
Он отдал шоферу два чемодана с летними вещами и бельем, которые они не открывали, а сам стал собирать саквояж. Когда затянул ремни, возвратился шофер и пришла вся заплаканная жена.
— Ты‑то чего ревешь? Лида, сейчас Миша отнесет саквояж, а ты давай переодевайся в дорогу и собирай свои краски. Михаил, скажи, что нам нужно еще минут десять уложить вещи и переодеться. Последний чемодан я как‑нибудь донесу сам.
— Она согласна, — сказала Лида, вытирая лицо. — Мы ее действительно возьмем?
— Если будет куда и позволит наше положение. Малыш, шевелись быстрее! Нам еще часов пять ехать. Давай уложу кисти и краски. Картину вместе с мольбертом положим отдельно. Так, я все забираю, иду к машине и жду тебя.
Его появление сопровождающие встретили с видимым облегчением. Уже хорошо. Значит, не арест, иначе хрен бы кто его слушал. Он положил в багажник последний чемодан, а сверху пристроил мольберт с холстом.
— Нечего вам мерзнуть, — сказал он офицерам. — Садимся в машину и ждем. Сейчас выйдет жена, и поедем.
Через несколько минут Лида вышла, но не одна, ее провожала плачущая хозяйка. У калитки девушка ее поцеловала и выбежала на улицу.
— Садись, — сказал ей открывший дверцу Алексей. — Ну же! Все, поехали.
Когда подъехали к горотделу милиции, в их машину сел Капустин.
— Прекрасно выглядите, — сделал он комплимент Лиде. — Михаил, поезжай за головной машиной. Алексей, могу вас обрадовать: в милиции вы больше не служите. Надеюсь, настоящие документы сохранили? Если хотите, можно восстановить вашу работу в министерстве.
— Там будет видно, — неприязненно ответил Самохин.
Появление Капустина опять круто меняло их жизнь, а к худу или к добру эти перемены, еще предстояло выяснить. Он сохранил самообладание, хотя прекрасно понимал, насколько мало от него сейчас что‑либо зависело. Ни о каких условиях с его стороны речи не шло. Стоит им взяться за Лиду, и он сделает все, что потребуют. Ладно, они еще поборются.
— Куда мы едем? — спросил он Капустина. — То, что в Москву, понятно. Куда вы нас определите?
— Переночуете в гостинице ЦК, а где вам жить потом, решать буду уже не я.
С час выбирались из города, после чего смогли увеличить скорость. Еще через час начало темнеть. Вскоре уже ехали при свете фар. Вся дорога заняла немногим больше четырех часов, и потом еще поколесили по Москве, пока не остановились у гостиницы «Октябрьская». Формальности заняли несколько минут, после чего Самохиных проводили в номер и принесли в него вещи.
— Я могу быть уверен в том, что вы до утра никуда не исчезните? — спросил Капустин.
— Я похож на идиота? — сказал Алексей. — Не собираюсь я никуда бежать. Сказали бы тогда, что от Кузнецова, вообще бы никуда не бегали. Не верите — ложитесь в гостиной, там есть где пристроиться.
Сказанное не соответствовало истине, но Алексей прекрасно понимал, что теперь их без присмотра не оставят, и убежать не дадут.
— Как они нас нашли? — спросила Лида, когда их оставили в номере вдвоем.
Номер мог прослушиваться, но ничего страшного в этом Алексей не видел. Пусть слушают, если есть желание.
— Вознесли тебя на вершину славы и устроили выставку картин в Третьяковке. Не веришь? Мне об этом сказал Капустин. Забрали у Светланы портреты, после чего расхвалили во всех газетах и написали, что примут с распростертыми объятиями всех, у кого есть твои работы. Наверное, привели твой автограф.
