Герман Романов - Спасти Колчака! «Попаданец» Адмирала
— Я рад вас видеть, сэр, — полковник Морроу показал в улыбке ослепительно белые зубы, приглашая моряка присесть в роскошное кожаное кресло.
— И я рад приветствовать вас, полковник, — Фомин любезно раскланялся и степенно присел. Но не развалился, как американец, а именно сел, соблюдая хорошие манеры, привитые в Морском корпусе. А вот заокеанского офицера явно не воспитывали настоящие джентльмены. Однако полковник прямо сочился радушием.
— Виски, коньяк, кофе? Берите сигары, сэр, кубинские, из Гаваны!
Фомин взял из золоченой коробки сигару, ловко лишил ее обертки. Затем ножичком отрезал кончик, прикурил от серебряной зажигалки. Как давно он не курил настоящих сигар, довольствуясь дешевыми папиросами.
— Превосходный табак, полковник, просто превосходный. Завидую вам искренне. Если б не эта война с ее разрухой…
— Что делать, коммандер, что делать. У нас тоже была гражданская война, но теперь Штаты богатейшая страна мира. И ваша Сибирская Федерация имеет все возможности выйти из войны и зажить счастливо. У вас удивительно богатая страна и прекрасные люди.
Фомин внутренне напрягся — «сайбириен федерейшен» американец выпалил с легкостью и без малейшей запинки, будто всю жизнь выговаривал это название. А это на дипломатическом языке говорило о многом.
— Я был бы рад, если бы наши страны нашли общий язык, ведь президент Вильсон уважает право российских народов на самоопределение, в любой форме. От федерации до конфедерации или самостоятельности. И я уверен, что сближение между нашими странами обязательно произойдет, — речь американца текла легко и свободно, и Фомин лишь благожелательно покачивал головой и изредка поддакивал.
— Да, кстати, я приношу свои самые искренние извинения по поводу того вчерашнего несчастного случая. У моих солдат просто взорвались эти проклятые гранаты в руках, вы же знаете, как ненадежны взрыватели у этих штучек. Хорошо, что никто более не пострадал, особенно из ваших храбрых солдат. И я верю, что то мужество, которые они показали в последние дни, позволит отстоять хотя бы эту часть Сибири от красных полчищ.
— Я приношу свои искренние соболезнования и от своего имени, и от лица правительства, — Фомин внутренне кипел, ведь полковник вывернулся, как мокрый обмылок в жаркой бане.
— Да, у меня к вам просьба, коммандер, — Морроу широко улыбнулся. — Три или четыре дня назад мы отправили со станции эшелон в Иркутск. Там было немного оружия, патронов, в общем, всякого воинского снаряжения, не помню точно — какого. Это по просьбе генерала Жанена мы передали чешским войскам. Ваши парни наверняка взяли этот эшелон своим трофеем где-то на дороге. Видите, но эти глупцы сцепщики все путают, и по ошибке прицепили к эшелону два вагона пушнины, что были закуплены нами за Байкалом и по ошибке стояли здесь. Вы не поможете разыскать эти вагоны, коммандер?
— Они в Порту Байкал, их там отцепили. Мы случайно их обнаружили и выставили охрану. Хорошо, что настоящий владелец нашелся. Я с удовольствием передам эти вагоны вам завтра утром. Да, кстати, у меня есть перечень содержимого, мы его сделали на всякий случай, — Николай Сергеевич был не менее любезен, но моряку было противно. Они оба лгали, знали это, но делали так непринужденно, что офицер не мог не восхититься.
Морроу быстро просмотрел протянутую ему бумагу, улыбнулся и ответно протянул моряку другой листок.
— Тут список отгруженного чехам вооружения, которое они по непонятным причинам оставили на станции… Михалеффо, — полковник с трудом выговорил последнее слово, — они такие забывчивые. Видите, я его завизировал, как и лейтенант Тенделл, что сопровождал этот злополучный эшелон. Надеюсь, что это оружие поможет вам в борьбе с красными. А завтра мы с вами распишемся на листках, и все недоразумения между нами будут полностью сглажены. Вы согласны со мной, коммандер?!
— Конечно, — Фомин облегченно вздохнул, заполучить восемь вагонов оружия не шутка, особенно когда войска отчаянно нуждаются в патронах. А так — завтра пригонят два вагона пушнины, он отдаст их Морроу, они распишутся в получении, и разошлись, как в море корабли…
— Ах, вот только из-за этих вагонов с вашими чудными мехами я теперь потеряю семьдесят тысяч долларов и доверие уважаемых людей, — огорченным донельзя голосом воскликнул Морроу.
— Что такое, сэр?! — не менее встревоженным голосом откликнулся Фомин, а внутри засмеялся — этот бестия Арчегов все предсказал верно, почти полностью, включая диалоги. Но ошибся в одном, в деньгах — полковник запросил на тридцать тысяч меньше. А потому торг здесь неуместен.
— Просрочка из-за этой задержки. Вагоны уже должны быть давно отправлены во Владивосток, там их очень ждут влиятельные люди…
— Я считаю, что эта проблема решаема, мы сознаем часть своей вины за эту ошибку. И потому не можем допустить ваших затрат. У нас нет валюты, но мы можем возместить золотом или империалами, и даже чуть больше.
— Ваши золотые монеты пользуются популярностью, и потому я признателен вам за помощь и участие. Да, вот еще — мы совершенно случайно нашли в Верхнеудинске девять вагонов с грузами для русской армии. Это из прежних поставок нашей страны. Там есть патроны, три десятка пулеметов, но, главное, очень нужное для ваших героических солдат в трех вагонах. Там три тысячи комплектов нашего зимнего обмундирования: теплые штаны, меховые куртки, перчатки и другие вещи. Завтра вагоны будут здесь.
— Я доставлю на бронепоезде четыре банковских ящика, в каждом более полутора тысяч унций золота, — Фомин назвал так специально: любой американец живо подсчитает, что это составит свыше 120 тысяч долларов. Полковник Морроу не был исключением в этой нации — через секунду он расплылся в довольной улыбке, но тут же стал серьезным.
— В Танхое стоят эшелоны генерала Скипетрова, там до тысячи пехотинцев. Я пока не знаю, признали ли они власть Сибирского правительства, но, если вы хотите, мои парни сопроводят ваш эшелон до Иркутска.
— Не откажусь от вашего любезного предложения, полковник. У меня здесь на станции мало солдат для сопровождения столь ценного груза. Но в Порту Байкал стоит ледокол, и там много вооруженных моряков. Позвольте откланяться, встреча с вами доставила мне наслаждение. Могу я вас попросить об одной услуге?
— Конечно, коммандер.
— Бизнес имеет свои законы, главное из которых — время и качество товара. Здесь перечень того, в чем нуждается наша армия. Не сможете ли вы рассмотреть эту бумагу, может быть, у вас есть возможности, помимо госдепартамента? А в долгу мы не останемся. А завтра я встречусь с вами снова.
— О-о, — только и сказал Морроу, выкатив глаза — счет поставок шел на миллионные суммы. И если он выступит посредником, то процент будет такой, что и подумать страшно…
— Я уверен, этот вопрос можно урегулировать — транспорт на подходе к Владивостоку. Давайте, коммандер, отметим нашу встречу. Коньяк?
На этот раз Фомин не отказался, офицеры чокнулись и выпили душистую крепкую жидкость. Морроу проводил моряка до дверей, четко откозырял на прощание, что было не свойственно американским офицерам.
Через час в вагон Фомина был доставлен почти царский подарок в нынешние тяжелые времена — несколько ящиков французского коньяка и огромные коробки с шоколадом и сигарами, что с трудом держали в крепких руках здоровенные солдаты — подарок для офицеров доблестного русского флота. Николай Георгиевич усмехнулся — полковник умен и не стал вульгарно предлагать русскому офицеру процент от процента в совершенной ими сделке, причитающийся Фомину по общепринятым в бизнесе правилам…
Глазково— Здравствуйте, Павел Дмитриевич, — Ермаков чуть привстал со стула, но руку для рукопожатия не протянул, на то были и политические, и психологические причины. Хотя чиновник на первый взгляд производил благоприятное впечатление, молод, тридцати нет, глаза умные, вот только моральный облик был того… Как бы помягче сказать…
Контрразведка умела работать, и наблюдение за Яковлевым велось уже давно. В принесенном Арчегову досье указывалось, что губернатор содержит пятерых малолетних воспитанников и спит с мальчиками в одной комнате. И как понимать прикажете — спит или «спит». Первое понятно, но если второе — Яковлев педераст или педофил, может, то и другое вместе взятое. Сексуальные меньшинства Ермаков не жаловал, брезговал. А может, просто оговор? Политика настолько грязное дело, что Ермаков чувствовал к самому себе отвращение. Но, воленс-ноленс, пришлось проявлять притворное радушие.
— Присаживайтесь, рад вас видеть…
— Здравствуйте, Константин Иванович! Вижу, вы в делах? — управляющий губернией сделал вид, что не заметил неискренности Ермакова. Наоборот, улыбнулся ответно и опустился в кресло.
