Вторжение - Иван Валерьевич Оченков
С другой стороны, именно эти «нищеброды» неизменно становились на Кавказской линии самыми отчаянными бойцами, не боящимися ни бога, ни черта, ни петербургских генералов. В общем, как раз то, что мне и требовалось.
Что же касается мин, то… впоследствии меня неоднократно спрашивали, отчего я не приказал заминировать прилегающие к Каче воды действительно опасными для любого вражеского корабля адскими машинами конструкции Якоби?
Ответ на самом деле очень прост. Мин этого типа у нас было не так уж много. Те, что были доставлены до моего прибытия, чернели теперь в глубине между Константиновским равелином и Александровской батарей. Привезенные вместе с бригадой Лихачева ожидали своего часа в арсенале. Оставались лишь мины Нобеля, которые несмотря на все мое противодействие все-таки время от времени закупались и даже попали кружным путем в Севастополь.
Честно говоря, надежды что-нибудь подорвать не было никакой. Слишком уж мало имелось их в наличии. Серьезно повредить противника тем более. Но немного поразмыслив я все же приказал их поставить. Повезет, напугаем противника, не повезет — вреда уж точно не будет. А если после знакомства с продукцией шведского прохиндея союзники решат, что особой опасности мины не представляют… что ж, тем горше будет их разочарование, когда дело дойдет до изобретения Якоби!
Но вернемся к казакам. Как уже было сказано, пластуны не слишком блистали с точки зрения строевой подготовки, про форму и говорить нечего — их драные черкески больше напоминали лохмотья нищих, чем мундиры регулярных солдат. Но вот устраивать засады, драться и стрелять они умели. И пусть залп их разномастных штуцеров оказался не слишком стройным, ни одна выпущенная ими пуля не миновала цели.
Что, в общем, было совсем не удивительно. Небольшая дистанция, отличные винтовки, удобно уложенные на камнях или ветках деревьев. Добавьте к этому солнце в зените и слабый ветерок, дующий в спину. Идеально…
Впрочем, противостоящих им сейчас зуавов трудно назвать мальчиками для битья. Мгновенно сориентировавшись, они открыли ответный огонь, благо засечь вражеских стрелков благодаря дымному пороху оказалось не трудно. Но все же те были рассредоточены по укрытиям, а легкая пехота союзников была у них как на ладони, оказавшись посреди ровной как стол, малолесной, низменной поймы.
Первым пришел в себя отвечавший за переправу через Качу генерал Боске. Дав несколько отрывистых команд, он двинул вперед линейную пехоту и приказал на всякий случай подтянуть артиллерию. Поначалу все шло как по накатанной. Плотные колонны гренадер под прикрытием многочисленных стрелков перебрались через водную преграду и, выравнивая на ходу ряды, устремились вверх.
Казаки начали медленно отступать, отвечая на ходу им метким огнем, каждую секунду выбивая из строя солдат и командиров, казалось, ничто не сможет удержать порыв наследником славы великого корсиканца. Но когда до гребня холма оставалось уже всего ничего хитрый как степная лисица Тацына снова пошел с козырей. На сей раз это оказались приданные его воинству легкие четвертьпудовые единороги и пара батарей морских митральез.
Пушечные залпы, бившие в упор картечью, сами по себе довольно неприятны. Но они, по крайней мере, привычны уху любого военного. Но вот мерный стрекот проклятых всеми богами изобретений принца Константина мог с недавних пор вселять ужас в сердца самых отчаянных храбрецов. Очень не многим удалось выжить после первой встречи с этими «косами смерти» на Альме, но те, кто все же сумели пережить ее, рассказывали поистине страшные вещи.
Первые шеренги неприятельской пехоты оказались просто сметены, а следующие за ними не стали искушать судьбу и отступили. Канониры русских единорогов тут же перешли сначала на дальнюю картечь, а затем и на гранаты, мотивируя пятившихся назад союзников делать это как можно быстрее.
Тем временем, их французские визави уже разворачивали свои пушки, готовясь открыть огонь. Обрадованный собственной предусмотрительностью Боске, жадно рассматривал в подзорную трубу русские позиции, предвкушая, как его тяжелые двенадцатифунтовые орудия перемешают с грязью жалкие русские пушчонки, рискнувшие бросить вызов его воинству, как вдруг выяснилась одна неприятная деталь.
Оказалось, что морские митральезы не только быстро перезаряжаются, но и имеют солидный угол возвышения, позволяющий им вести огонь на большие расстояния. Дав несколько пристрелочных выстрелов, их наводчики уточнили прицел и вскоре на никак не ожидавших такого удара судьбы французских канониров обрушились очереди тяжелых свинцовых пуль.
Точность, конечно, была серьезно ниже, чем при стрельбе практически в упор, но терявшим одного товарища за другим расчетам хватило. Ответная разрозненная стрельба по русским позициям оказалась не слишком эффективной.
— Да подавите их, наконец! — прорычал потерявший всякое терпение Боске, намереваясь лично броситься к орудиям.
Но в этот момент, моряки решили, что вражеским пушкарям пока хватит, и обратили свое внимание на другие цели. Например, на группу одетых в роскошные мундиры и треуголки с плюмажами офицеров.
Первые три пули пробили грудь молоденького адъютанта, буквально разорвав его на глазах ошеломленных товарищей. Следующие два офицера оказались невредимыми, но под четвертым убило лошадь, а пятый, получив целую пригоршню свинца, рухнул рядом с конем побледневшего командира дивизии.
— Мой генерал с вами все в порядке? — обеспокоенно спросил начальник штаба.
— Кажется, моя доля досталось несчастному Лабомпьеру, — хмыкнул Боске, пытаясь успокоить свою лошадь.
— Здесь становится слишком опасно!
— Покорно благодарю, но я заметил, — не без сарказма в голосе отозвался командующий дивизией, лихорадочно думая, что же предпринять. Подтянуть еще больше артиллерии? Или послать в обход конницу д´Алонвиля? Но тогда они могу встретиться с этими проклятыми казаками…
Но пока он так размышлял, сражение закончилось само собой. Все дело в том, что Тацына вовсе не собирался стоять тут насмерть, удерживая своими небольшими, в общем-то, силами всю союзную армию. Стоявшая перед ним задача была намного проще, но вместе с тем позволяла разгуляться фантазии.
— Вот что, Степан Федорович, — сказал я ему, после недавнего совещания. — Делай что хочешь, как хочешь и когда хочешь. Но что бы у интервентов земля под ногами горела! Бей, жги, грабь. Мне все одно. И помни, что бы твои орлы не натворили, я тебя прикрою!
Так воевать полковнику нравилось. Приучив противника к ночным нападениям, он вдруг переходил к набегам среди белого дня. Теперь вот устроил почти настоящее полевое сражение. Оставалось лишь, как с хитрой усмешкой заметил великий князь, «вовремя смыться».
— Эге-гей, станичники! — прокричал он, вертясь как вьюн на своем неказистом кауром коньке. — Погуляли и будя! Ходу!!!
Первыми снялись морские батареи. Почти одновременно с ними единороги, затем пришел черед пластунов, за которыми он прислал несколько конных
