Детство 2 - Василий Сергеевич Панфилов
Ето што ему теперя, никак?! Тока-тока жить начал, вылез своим хребтом в люди, и на тебе! Егорка!
— Приютили, — Иван Карпыч сплюнул зло и трясущимися руками начал сворачивать цигарку, просыпая махорку на колени, — придавить надо было пащенка!
В душе заклубился праведный гнев. Ух, попадись ему сейчас кто под руку!
— Слышь, дядя, — небрежно обратился нему подошедший юнец лет пятнадцати.
— Нашёл дядю, пащенок! — вызверился мужик, вставая грозно. Но юнец не испугался, а только ощерился нехорошо, да и перетёк на пару шагов назад.
А в руках – ножик. Перетекает меж пальцев, как из воды сделан.
— Ты родителей моих не замай! — и шипит, ну чисто змея. Видно, што не напуган ну ни чуточки! Вот же!
Иван Карпыч осадил назад, но возмутился внутрях. По честному надо! На кулачках! Вот тогда он етово щенка… а то взял моду, ножом пугать!
— Мужик, — скалится юнец, — ты не понял ещё! Не рады тебе! Интересно тебе будет жить теперь, очень интересно!
Крестьянина сызнова бросило в пот, а ноги-предатели будто сами сделали несколько шагов назад, приземлив зад на телегу. А етот улыбается! И ножом так вж-жих! Меж пальцев. Как вода.
— Тебе так не рады, што не только через купцов о тебе словечки кинули, но и по тем, кто совсем не торговлей живёт. Внял?
Иван Карпыч закивал судорожно. За юнцом будто встал незримой тенью Сам, из подворотни.
А юнец, издеваючись, ещё и заметку в газете московской вслух зачитал. О благотворительности в пользу больницы. Иван Карпыч даже головой тряс, но нет – Егор Панкратов да Александр Чиж. Двенадцать тыщь!
— Враки, всё враки! — забормотал он. — Быть тово… мне бы их, я б всё село… ух! В кулак! Вот так вот бы держал!
— Держи! — и газету в лицо кинул юнец тот. Щерится. — Небось, в селе грамотеи найдутся?!
— А ты, дядя, — и снова ножик меж пальцев, — поберёгся бы. Не нравишься ты людям, сильно не нравишься. А то смотри! Охромеет твоя кобылка!
И ножиком вж-жух! Изобразил. Будто бабки лошади подрезает. Похолодел Иван Карпыч, побелел. А юнец етот дерзкий дальше издевается.
— А то смотри! Дойдёт до сельчан твоих, што не в фаворе у набольших людей, так и пустят красново петуха! Тебя как, — и подмигивает, — любят в селе-то?
Ехал пока назад Иван Карпыч, так всё кнутовище зубами изорвал, такая в нём ярость проснулась. И понимание, што ему в Рассее – всё. Совсем.
* * *
— Вот так? Просто? — неверяще переспрашивает дядя Гиляй, — в Училище живописи?
— Ну да, — скинув шинелку Татьяне на руки, разуваюсь. Никак не могу взять в толк его удивление. — Пришёл до руководства, и всё. Так мол и так, есть такой Санька Чиж, вот его работы, а вот с документами сложности. И почему сложности. Нельзя ли ему вольнослушателем, штобы время даром не терять? На свой кошт. Оказалось, што и можно.
— Рассказал бы кто… — начал опекун, мотнув головой, — хотя да, момент удачный! Подгадал!
— Санька талантливый, — сапог снимается тяжко, — я просто показал, а они сразу такие – интересно! Когда, говорите, рисовать начал? Ну и вот.
Стянув наконец сапоги, обуваю домашние туфли и иду мыть руки.
— Меня тоже, — продолжаю разговор из ванной, не закрывая дверь, — вольнослушателем уговорили. Пф… несколько эскизов портняжных вместе с Чижиковыми попали. Сказали, самобытно. Необычная графика и што-то такое с виденьем. Вот. К Саньке забежал порадовать, и вот – домой.
— Как интересно мы живём! — восхитился Владимир Алексеевич.
— …как скучно я живу, — минорно сказала Надя, прижав к себе разбойного вида кота, — все вокруг совершают поступки и занимаются интересными делами, а я просто учусь в гимназии.
— Возраст, — пожав плечами, я провернулся, оседлав стул по-конячьи.
— У тебя вот тоже… возраст, — вздохнула она, наглаживая кота. Тот, совершеннейший бандит самового сурово нрава и вида, гроза всех окрестных улиц, ластится к девочке. Прочих домочадце он скорее терпит.
— Другие жизненные обстоятельства, — почему-то становится неловко.
— Да… Но ты вот, несмотря на все обстоятельства, наприключаться успел, экзамены сдавать собрался за прогимназию, да ещё и Училище живописи. Уговорили!
— Вольнослушателем.
— Уговорили, — вздыхает Надя, — а кем, не суть важно. А я? Вот, писать умею хорошо – все учителя хвалят, да и подругам мои рассказы нравятся. А о чём писать? О гимназической жизни? О коте?
— А почему бы и не да?! — просыпается во мне што-то. Я оценивающе смотрю на него, получая в ответ презрительный взгляд зелёных глаз. — Только не банальности!
— Например, — я щёлкаю пальцами. — Приключения доблестного рыцаря Хвост Трубой, его поединки за внимание прекрасных пушистых дам и Подвальная Война против Крысиной Скверны. Противостояние пушистого рыцаря с Крысиными Волками и подлой, но отчаянно опасной Крысиной Королевой.
— Жизнь и приключения отважного рыцаря Хвост Трубой. Хм… — Надя задумалась, и глаза её начали разгораться. — Как ты говоришь обычно в таких случаях? Почему бы и не да! Айвенго с кошачьим колоритом. Спасибо!
Подскочив с котом на руках, она клюнула меня губами в щёку и выскочила из комнаты.
Тридцать третья глава
Оскальзываясь иногда на притоптанном и местами заледеневшем снежке, добегаю до училища, раскрасневшийся по морозцу.
— Здоровьичка! — приветствую местного дворника, сшоркиваюшево снежок жёсткой метлой с булыжчатого двора.
— И тебе! — дядька Еремей с готовностью перестаёт мести и опирается слегонца на орудие труда. — Какова погодка, а?! Скаска! В такую погодку одно удовольствие метлой помахать!
— И то! — соглашаюсь с ним. — Я поутру дворнику нашему тоже помог в охотку.
— Надо же! — хмыкает тот, двинув носом. — А ети… баре которые, што за опекунов?
— Дядя Гиляй? Да какой он барин! По молодости так даже и побурлачить пришлось! Соседи, те да – косятся иногда на такое, носом фыркают. А мне што на них? Чай, не из господ! Не переломлюсь, да и чего не поработать-то, если в охотку?
— Ну то да, — соглашается Еремей, начиная сворачивать козью ножку. Мы с ним вроде как и приятельствуем почти, несмотря на разницу в возрасте, — в охотку ежели.
Вроде как он взрослый и сильно старше, но притом я не щегол малолетний, а человек с капитальцем и при уважении. Не из господ, но где-то рядышком. Но из хитрованцев притом. Диссонанс!
Ух, как корёжит иногда дворника! Проскальзывает порой такое, на снятие шапки и потупление головы. И это ещё из солдат! Свет повидал, Туркестан замирял. Не мужик лапотный, тока вчера из деревни выползший. С самоуважением и прочим.
С иными, которые попроще, всё уже по части дружить. Вроде как одет я не господски, да и происхождения
