Игорь Николаев - 1919
— У меня для вас сюрприз, — с улыбкой сообщила она.
На стул рядом с изголовьем койки с шуршанием опустился какой-то предмет, широкий, прямоугольный, завернутый в желтую оберточную бумагу, перевязанную шпагатом.
— К вам заходил ваш друг, веселый разговорчивый янки. К сожалению, его не пустили, а ждать он не мог, их переводили на другой участок фронта. Он передал вам пожелания выздороветь — от себя и всего батальона. И вот это…
— Шейн, — тихо проговорил австралиец, повернув голову в направлении подарка.
— Да, он так и представился, — сказала девушка. — Давайте посмотрим, что там.
Она развязывала узлы нарочито медленно, с дотошной аккуратностью, стараясь продлить мгновения ожидания. Мисс Бетти хорошо знала, что раненые совсем как дети — страдают от недостатка внимания и рады любому событию, которое хоть немного скрашивает серую госпитальную жизнь. Предвкушение хорошего события было для них столь же значимо, как и само событие.
Наконец последний оберточный лист аккуратно сложен и присоединился к общей стопке, взору раненого и сестры открылся деревянный ящик, красиво разрисованный разноцветными красками. Девушка наклонила коробку, чтобы Мартину было лучше видно. На лакированной крышке нарисованный черный паровозик пускал из трубы завитки очень натурального дыма, за ним выстроились вагончики — пассажирский, для перевозки лошадей и даже бочка-цистерна.
Игрушечная железная дорога, настоящий Marklin, наверное, еще довоенный.
— У вас очень хорошие друзья, — заметила Бетти. — Это для вас?
— Нет, моему сыну, — севшим голосом ответил Мартин, его горло перехватило спазмом.
— А ты-то как сюда попал?
— Поехал за железной дорогой… У меня сын только-только говорить начал. Вот он вдруг и попросил игрушечную железную дорогу, причем не обычную, деревянную, а настоящую, железную. И откуда только слова взял? Так и получилось, что я вроде как за игрушкой для сына отправился. Не скажешь же: «Папа поехал на войну».
— Помню, видел как-то в Нью-Арке, в дорогом магазине. Как сейчас помню — мерклиновская, сам бы в такую играл. Только здесь ты ее вряд ли достанешь.
«Спасибо тебе, Даймант-Бриллиант!» — подумал Мартин, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.
«Спасибо, друг…»
* * *«Второй раз я уже встречаюсь с этой свиньей, — подумал Вильгельм Кёнен, неосознанным жестом потирая шею под воротником. — И второй не лучше первого».
Впрочем, если вдуматься, нынешняя встреча была гораздо мрачнее, тревожнее предыдущей. И проходила в истинно спартанских условиях — вместо уже почти что традиционного поезда собеседники уединились в «Мерседесе» ставки, одиноко прижавшемся к стене кирпичного дома на улице Принца Альберта. За окнами машины хлестал проливной дождь, потоки воды стекали по толстым стеклам, искажая вид до полной неузнаваемости. Дробный стук множества капель по крыше сливался в однотонный шум, словно множество маленьких барабанчиков выбивало одну и ту же ноту.
Кёнен нервничал, он не привык ни к таким «встречам», ни к такой обстановке, но в данном случае положение обязывало. Генерал-фельдмаршал нервно скосил взгляд на пустое сиденье шофера. Припарковав машину, тот дисциплинированно покинул ее, предоставив пассажирам полную свободу общения. Офицер ожидал, что собеседник начнет разговор первым, но Гош молчал, устремив взгляд вперед, через лобовое стекло, на размытые очертания окружающих домов. Теперь подручный Кюльмана отнюдь не походил на упитанного поросенка, барон был собран и схож скорее со сжатой пружиной, готовой в любой момент распрямиться.
Под хлещущими сверху потоками пробежал прохожий, прикрывающий голову газетой, — наивный и смешной в своей попытке защититься от хлябей небесных. Кёнен проводил его взглядом и уже решил было выразить возмущение — барон предложил и организовал встречу, однако сам, похоже, решил играть в молчанку. Но Гош внезапно заговорил:
— Вы проиграли.
Дипломат не спрашивал и не предполагал, он констатировал факт, поджав тонкие губы и уставившись на генерал-фельдмаршала холодным немигающим взглядом. Разумеется, Кёнен явился на встречу не один, вокруг хватало незаметных, тихих людей, готовых защитить его в любой ситуации, при любом развитии событий. И все же от ровного тона Гоша, лишенного даже тени эмоций, офицера пробрал холодок.
— Не все еще потеряно, — ответил он, разрываясь между необходимостью поддерживать разговор и оскорбленной гордостью. Но… Сам по себе барон был сущей мелочью, незначительной величиной, ничтожной мошкой в сравнении с фактическим военным диктатором. Однако его устами говорили те, с кем приходилось считаться даже первому военному рейха. И не только считаться, но очень внимательно прислушиваться к их мнению. От этого Кёнен злился еще больше.
— Вы теряете выдержку, это плохо, — все так же ровно и сдержанно констатировал барон. — Оставьте уязвленное самолюбие и не пытайтесь блефовать. Итак, война проиграна, Антанта наступает по всему фронту. Десант в Зеебрюгге оставил армию без резервов, а флот — без бельгийских баз субмарин. С блокадой Британии покончено, английские и американские капитаны могут спать спокойно.
— Мы еще можем попробовать все исправить. Отступим, перегруппируем силы…
— Не забывайте, вы не единственный человек в мундире, который может сообщить нам о состоянии дел на фронте. — Губы Гоша сложились в подобие саркастической улыбки. — Наши доблестные солдаты перешли свой рубеж стойкости, они бегут или сдаются в плен целыми батальонами, надеясь, что их хотя бы накормят. Останавливать противника нечем. И некому. У рейха был шанс. У вас был шанс. Но вы его упустили, и теперь перед нами встает весьма любопытный вопрос: каким вы видите свое дальнейшее будущее?
— Ближе к делу, — отрезал Кёнен. — Мы сидим здесь не для упражнений в словоблудии.
— Как пожелаете, — согласился Гош. — Я хотел убедиться, что вы достаточно хорошо понимаете положение дел и свой весьма скорый удел. Все, о чем я говорил ранее, в нашу первую встречу, остается в силе. Только теперь нам понадобится гораздо больше жертвенных агнцев, чтобы умилостивить торжествующих победителей. Полагаю, не стоит указывать, что вы в начале списка?
Кёнен сжал кулак, он был охвачен лишь одной мыслью, одним всепоглощающим желанием — изо всех сил ударить подлого хряка, размазать эту поганую улыбку по всему лицу. До крови, до хруста. Он вожделел этого и одновременно стыдился, а барон все так же наблюдал за генерал-фельдмаршалом с таким видом, будто мог читать его мысли, как открытую книгу.
— Надеюсь, мы обойдемся без мирского рукоприкладства? — уточнил Гош. — Цивилизованные люди решают свои проблемы соответствующими методами.
Странным образом эти слова успокоили Кёнена. Офицер криво усмехнулся.
— Ближе к делу, — вновь произнес он. — Вам определенно что-то нужно от меня. Поэтому не пытайтесь сбить цену, выкладывайте.
В узких невыразительных глазах дипломата промелькнуло нечто схожее с проблеском уважения, промелькнуло и погасло вместе с движением век.
— Германия проиграла и дорого заплатит за это… — Кёнен отметил, что, говоря о поражении, Гош не говорит от первого лица, не «мы проиграли», а «вы» и «Германия». — Но с окончанием этого конфликта история не закончилась. Время думать о послевоенном мире. Перспективы не радужны, но и не безнадежны. Сейчас перед нами три основные задачи. Первая — сохранить территорию страны, не допустить ее раздела, как требуют французы… Трудно, но возможно, если сыграть на противоречиях британцев и французов. Ненавязчиво намекнуть английскому льву, что, поглотив рейх, галльский петух слишком много возомнит о себе. Особенно если учесть, что на России можно поставить крест. Этой страны нет, и русский паровой каток больше никогда не проедет по Европе, защищая английские интересы. Вторая — договориться о надлежащих контрибуциях. Выплаты будут огромны, наши противники открыто говорят, что «немец оплатит все». Пусть говорят, главное — договориться о деньгах, сохранив заводы. И последняя задача, третья по списку, но первая по очередности — продемонстрировать Антанте наше смирение. Стране и народу предстоит унизиться, упасть в грязь ниц и облобызать чужой сапог. Армии в том числе.
Кёнен стиснул зубы с такой силой, что, казалось, хруст слышен даже в машине. До синевы сжал кулак, загоняя подальше иррациональный всплеск ненависти и злобы.
— Что поделать, — произнес Гош, от которого не укрылась реакция собеседника. — Участь побежденного всегда незавидна. Это была новая война нового века, и перемирие в ней тоже будет новым — для всех. Новым и горьким, для Германии — особенно. И это подводит нас к необходимости правильного выбора искупительных жертв… К сожалению, значительной частью генералитета придется пожертвовать. Конечно, до казней дело не дойдет… Наверное. Но публичные суды, репрессии, конфискации, поражение в правах и все остальное в том же духе — неизбежно.
