Владимир Поселягин - Я - истребитель. Я — истребляю
— У него семья была? — поинтересовался стоявший рядом Степка.
— Да. Жена, сын и две дочери. Фотографии показывал. Он их с началом войны к матери отправил, это где-то в Подмосковье. Успели с первыми эшелонами вырваться, письма слали. Попробую отпуск получить, хочу навестить их.
— Понятно. Я его почти не знал, но хороший был человек, надежный.
— Да…
В похоронах учувствовал весь полк. Хоронили не только старшину Морозова. От ран умер один из пилотов летавших на «таирах». Из ста сорока трех, которые утром восьмого мая вылетели на штурмовку и прикрытие не вернулись одиннадцать. Если бы не тот бедлам что мы устроили в эфире, потери были бы гораздо больше, но план составленные общими размышлениями был удачен, что и было проверенно в деле.
Самое забавное, что против нашей недавно сформированной третьей воздушной армии, в которую временно входил и наш полк, имел на вооружение всего четыреста восемьдесят девять самолетов против немецкого корпуса, имевшего на вооружение, по последним сведеньям, двукратный перевес.
Мы уже знали потери немцев. Сегодня утром был сбит гауптман из восьмого штафеля второй эскадры. Они потеряли шестьдесят три самолета в воздушных боях, около восьмидесяти на аэродроме, и почти четыреста человек летного состава. Аэродром на который был совершен налет, был довольно крупный и вмещал в себя большую часть авиационных частей Люфтваффе. Повезло с этим гауптманом в том, что его старший брат служил в штабе Манштейна и знал точные, которые подали командующему, и заретушированные сведенья, что отправили в Берлин.
— Скажешь что-нибудь? — поинтересовался комполка.
— Да.
Речь я особо не готовил, просто не было времени. Когда мы приехали в часть, где собрался почти весь полк, без дежурного звена конечно, то ждали только нас.
Парни молодцы, до темноты успели все сделать.
— Знаете. Тяжело говорить, скорбь переполняет душу. Я хорошо знал и Толю Огниева, и Виктора Семеновича Морозова…
В моем голосе преобладала горечь потери. Я не говорил высокопарных фраз, просто, то что лежало на душе, напоследок пробормотав:
Ваши руки усталости не знали.Ваши уста никогда не унывали.Вы шли по жизни труд любя.Пусть будет пухом Вам земля.
— Спите парни спокойно, мы закончим то, что вы начали.
Вздохнув, тряхнул головой вращаясь в реальность. Присев, взял комок холодной земли и первый бросил на крышку гроба комок земли. Не знаю, делают ли так сейчас, раньше не замечал, но сейчас парни последовали моему примеру.
После похорон, были импровизированные поминки. Два стакана водки в центре стола были накрыты ржаным хлебом.
— Сев, а что с козлом делать? Парни не хотят его отдавать, решили оставить в полку, — присев рядом со мной поинтересовался комиссар. Я сидел на лавочке возле землянки и смотрел на ночное небо. Вообще-то сейчас я должен был находится в госпитале для полного обследования, но стемнело быстро и меня оставили под присмотром нашего полкового врача в части, решив отправить утром.
— Козел? Ах, да мы же козла взяли… А зачем он нам? Талисманом что ли?
— Да, летчикам больно уж понравился его нрав. Драчуном прозвали, он только поварих боднуть не успел, остальных всех, наша скотина, боевая.
— Да я ему козочек пообещал…
— Думаешь, он понял?
— Бодаться сразу перестал, значит, понял, — ответил я, пожимая плечами, — я не против, пусть остается, но в госпиталь его возите.
Утром часам к девяти, когда я в легкой шинели стоял у землянки, рядом с которой прогревалась машина, к нам подъехала легковушка Никифорова. Скрипнув тормозами, она остановилась у старой «эмки» еще довоенного выпуска.
— Что-то случилось, товарищ майор? — поинтересовался один из дежурных летчиков. — Буквально десять минут назад весь полк был поднят в небо и отправлен к переднему краю. Что-то там случилось.
— Не знаю.
Дверь открылась, и из машины вышел Никифоров. Майор Никифоров.
— Поздравляю, товарищ майор госбезопасности с присвоением вам очередного звания, — поздравил я особиста, мельком глянув на петлицу с одним ромбом.
— Спасибо. Боец, машину можешь ставить на место, товарищ майор поедет со мной, — приказал он моему водителю. После чего кивнув на свою «эмку» велел: — садись.
— Начало настораживает, — хмыкнул я.
— В госпиталь, — велел Никифоров, как только сел и, повернувшись ко мне, спросил: — Это ты составлял схемы налета на наши штабы неделю назад?
— Ну… я, было о чем в тюрьме подумать. Но я только предположил как могли бы действовать немцы.
— Можешь не гадать. Ты угадал.
— Черт! Кто?
— Власов. При налете на штаб фронта погибло много командиров и работников штаба. Одновременно началось массированное наступление вдоль шоссе. Проблема в том, что генерал Власов оказался в окружении, он инспектировал войска.
— Прекрасно. Одним ударом обезглавили нас и прорвали фронт! — стукнув кулаком по спинке переднего сиденья, зло сказал я.
— Фронт не прорвали, я не говорил этого. Да, взломали оборону первой и второй линии и застряли в пятнадцати километрах от переднего края, нарвавшись на недавно сделанный укрепрайон.
— А Власов то там как оказался?! Что-то странно, им, по-моему, вообще запрещено появляться у переднего края.
— Это где это ты такое слышал?!
— Да… где-то. Так что он там делал?
— Проводил смотр новой части. Там пополнение стояло, мотострелковая дивизия со всеми средствами усиления. Она должна была среди прочих частей идти в прорыв, вот генерал и настраивал их на предстоящий бой. Дивизия стояла между первой и второй линией, сейчас там до сих пор идет бой, держатся парни.
— Авиаразведка что показала?
— Сплошные дымы, разрывы и трассеры во все стороны. В районе артиллерийского полка стрельба из пушек, видимо не везде немцы смогли овладеть инициативой.
— А связь?
— Проводная оборванна, радио еще работает. Но в основном полковые и батальонные. Сведенья не полные и отрывочные. Похоже, по штабам от дивизии и выше нанесли сплошные авиа и артиллерийские удары. Позывной командующего не отвечает.
— А кто командование принял?
— Генерал Толбухин. Он как раз в это время был на крейсере, общался с новым командующим эскадры, прошлого то сняли за безынициативность и преступное бездействие. Сейчас там некто контр-адмирал Литвинов командует. Его из каперангов перевели на эту должность. Раньше эсминцами командовал. Говорят хорошо. Инициативный.
— А кто его назначил?
— Комиссар Мехлис.
— Понятно. Значит Толбухин уцелел?
— Да, сейчас он на новом командном пункте руководит деблокированием наших частей. Фактически в окружении оказался полноценный корпус, а это без малого двадцать пять тысяч человек.
Меня стала несколько настораживать такая откровенность Никифорова. Раньше я не особо замечал, чтобы он так откровенничал со мной.
— Значит наши над местом прорыва? Обеспечивают господство в воздухе?
— Не только твои, почти все истребительные части фронта.
— А вот это зря. Важные стратегические места, нельзя оставлять без прикрытия, немцы не дураки могут воспользоваться моментом. Да и разведка у них работает неплохо.
— Не умничай, без тебя знаем. Ответил же, почти.
— Угу, — я задумался, чем могу помочь нашим. В самолет меня понятное дело не пустят, но подать идею могу, — есть одна идея. Все штурмовые и бомбардировщики части сейчас работают над местом прорыва? Пробивают дорогу нашим частям?
— Точно не скажу, но вроде да.
— Нужно отозвать половину. Оставшихся хватит. Свободными частями, естественно с прикрытием, нанести массированные налеты на обе железнодорожные станции, атаковать все, что движется по дорогам к месту прорыва, не пропуская даже одиночные грузовики. А так же по всем обнаруженным разведкой складам боеприпасов и питания. Нужно создать у них дефицит боеприпасов. Это хорошо поможет нашим.
— Возможно, — задумчиво ответил Никифоров, — один из командиров из оперативного штаба фронта уже предлагал подобное, но его развернули, приказав заниматься своим делом.
— Идея на поверхности лежит, додумать не трудно, — пожал я плечами.
Машина в это время повернула на узкую дорогу, ведущую к госпиталю.
— Это да. Но тут видишь, какая ситуация. Командование думает, что окруженцы вырвутся не сегодня-завтра, так что такие шаги делать преждевременно.
— Идиоты, — коротко ответил я.
— Ну да, мало им примеров сорок первого, все те же ошибки совершают.
— Генерал Толбухин тоже так же думает?
— Насколько я знаю нет, но не препятствует, размышляет о чем-то…
— Что?! Опять?! — я наконец понял о чем недоговаривает особист: — Там люди гибнут, а вы все о своем, предателей ищите!
