Федор Годунов. Стылый ветер - Иван Алексин
— Схитрили, значит, — заходил желваками Подопригора.
— Схитрили. А тут ещё и Глеб начудил, — устало согласился я.
Злость куда-то ушла, сменившись горечью и странным, леденящим душу опустошением. Что свершилось, того уже не исправишь. Слишком беспечно новоявленный воевода к полученному заданию отнёсся. За что в итоге и поплатился; и сам голову сложил, и всё войско под удар поставил. И это ещё повезло, что Ушатый в лоб по марширующей по лесной дороге колонне ударил. Соверши он свой налёт в чистом поле или прихвати с собой стрельцов, чтобы они одновременно с атакой из леса растянувшиеся полки расстреляли и всё, полным разгромом мой поход мог закончиться.
А значит, я прежде всего самого себя в этом поражении винить должен. Я Глеба во главе пешей рати поставил, я ему войско до намеченного для предстоящего сражения места довести доверил. Мой выбор, моя и ответственность! А всё потому, что в непогрешимость своих суждений уверовал! Раз во главе армии противника славящийся своей нерешительностью Шуйский стоит, то нападения можно и не опасаться. А значит, и свои полки на время трёхдневного похода кому угодно доверить можно, лишь бы человек верный был. Вот Глебу и доверил. Кушай теперь полной ложкой и не морщись!
— Ладно, чего уж теперь. На будущее умнее будем. Кривонос! — рявкнул я, подзывая суетящегося неподалёку полутысячника.
— Звал, государь?
— Молодец, Кузьма! Хоть ты сегодня не оплошал. Если бы и твой отряд смяли, людишек намного больше бы погибло. Жалую тебя… — я запнулся, не зная чем пожаловать отличившегося командира. Не шубу же с себя снимать? Нет, где-то в обозе пара саней с моими вещами есть, но когда я ещё до этих саней доберусь? Вот будет подарок для Васьки Шуйского, если я от банального воспаления лёгких загнусь. — Жалую тебя золотым, — достал я из кошеля монету. А что? Тоже довольно почётная награда. Даже бояре получить из царских рук золотую монету за честь почитаюсь и потом на шею себе вместо ордена вешают. — Да погоди ты, — не даю я упасть Кривоносу на колени. — Потом благодарить будешь, а сейчас недосуг. Мы здесь на привал встанем. Всё равно, пока раненым поможем да мёртвых похороним, смеркаться начнёт. Пошли воинов засеку поперёк дороги сделать и дозор там поставь. Совсем не смешно будет, если на нас ещё кто-нибудь нежданно налетит.
— А с этим что, государь? — ухватив стоящего на коленях Архипку за волосы, Подопригора рывком запрокинул тому голову, обнажая шею, вынул засапожник.
— Смилуйся царь-батюшка, — заблажил юноша, косясь на приставленный к горлу нож. — Отслужу! У меня матюшка и две сестрёнки одни остались!
— А что же ты о них не вспомнил, когда воровать в Митькино войско шёл? Или о моих грамотках, что по Ярославлю ходят, не слышал?
— Слышал, — всхлипнув, признался Архипка. — Да только дядько Иван сказал, то не моего ума это дело. Что начальные люди скажут, то и делай. Испоместить обещали. Батюшкино поместье третий год как забрали.
— Ладно, — мне неожиданно стало жалко испуганного паренька. Выбора по большому счёту у него действительно не было. — Отслужишь; будет тебе поместье. Яким, забери его к себе.
Вечером у меня в шатре состоялся совет. Я восседал на небольшом стольце, прихваченным ради такого дела из Костромы и не сводил глаз с полога, внимательно изучая каждого входящего. Кто из них предупредил Шуйского о начавшемся походе? Бутаковы с Полозовым не могли. Учитывая, что князь Ушатый своих холопов в дорогу в тот же день, когда мы из Костромы выехали, снарядил, никак не могли. Телефоны ещё не изобрели.
Выходит, кто-то из старых соратников, что со мной ещё из Путивля и Ельца пришли? Противно подозревать старых товарищей, с которыми не одну сотню вёрст вместе грязь месили, но из песни слов не выкинешь. Слишком своевременно князь Ушатый навстречу моему войску выдвинулся. Таких совпадений не бывает.
Ну, ладно. Раз, пока, вычислить предателя не получается, попробуем его в «тёмную» разыграть, кое-какую дезинформацию для Шуйского подкинув.
— Я собрал вас здесь для того, — обвёл я глазами выстроившихся полукругом командиров, — чтобы обсудить план взятия Ярославля. Теперь, после одержанной нами победы, Митька не рискнёт дать нам сражение и наверняка закроется в городе.
— Победы? — в голосе Порохни проскользила ничем не прикрытая ирония. — Разве мы победили, государь?
— Враг мёртв, мы живы. Выходит, мы победили, — пожал я плечами. — Что скажите?
— Не сдюжим, государь, — первым решил высказаться Кердыба. — От полка Глеба почти ничего не осталось. Мало нас. А у Шуйского в Ярославле даже без поместной конницы тысяч девять оружных людишек наберётся. Да и конницы той князь Ушатый едва ли половину с собой привёл. А ещё у ярославского воеводы пара тысяч хорошо вооружённых воинов будет. А если князь Шуйский, как уже было в Москве, оружие горожанам раздаст, нам в город нипочём не войти.
— У нас даже орудий осадных нет! — поддержал его Мизинец. — Куда нам на стены лезть? Под ними все и поляжем.
— А если в осаду взять? — выдвинул предложение Севастьян Шило.
— Мало у нас народишку для осады, — отмахнулся от него Кривонос. — Ты вспомни, сколько воинов у Болотникова было и то толку не вышло! Ярославль, конечно, не Москва, а только чтобы город в кольцо взять, тысяч десять оружных людишек нужно, не меньше!
— Да о какой осаде здесь речь идти может? — скривил губы в презрительной улыбке Борис Бутаков. — Шуйский нас у стен города одним ударом размажет! В Кострому нужно отходить, государь. Не задался поход, но то не беда. Силёнок подкопим и обратно вернёмся.
Ишь ты, умный какой! И каких же силёнок я там накоплю? Вернутся в Кострому, значит признать поражение в своём первом, самом важном походе. И тогда всё. Людишки ко мне не приходить, а наоборот, разбегаться начнут. И что тогда прикажите делать? В осаду в Костроме садиться? Вдруг до прихода войска Годуновых из Сибири удастся продержаться? Но если даже каким-то чудом и продержусь, об заказах в Устюжне и тех, что я англицкому купцу сделал, можно будет забыть. Тот же Митька Шуйский обозы перехватит и даже спасибо не скажет.
Нет, так не пойдёт. В обороне войны не выигрываются. Но и пытаться осаждать своего врага в Ярославле, не
