Вторжение - Иван Валерьевич Оченков
— Что ж, это все, конечно, занимательно, но держать крупные силы на таком удалении от города может оказаться рискованно. Вдруг противник прорвется через ту же, как ее, Сарандинакину балку или еще где?
— В таком случае, — не раздумывая ответил инженер, — мы, продолжая держать хребет Сапун-горы, сможем их встретить на следующей балке (Лабораторной) с опорой на те самые укрепленные высоты, а затем подтянув резервы, отбросим назад.
— А ведь, верно. Туговато англичанам с французами придется. Ведь если все обстоит именно так, как вы описываете, в нашем распоряжении имеется целая цепь мощнейших линий фортификации, сотворенных самой природой.
— Вот именно! А теперь представьте, что осенью, которая вовсе не за горами все эти рвы, балки и прочие низменности станут совершенно непроходимыми от грязи!
— Наши траншеи тоже… впрочем, совершенства все равно не существует.
— Не проще ли тогда перекрыть весь Херсонесский полуостров по линии Сапун-горы от Инкермана до самого моря? — задумчиво разглядывая карту, заметил назначенный командовать 17-й дивизией после безвременной кончины Кирьякова генерал Жабокритский.
— Это могло быть хорошим решением, если не брать в расчет флот союзников. За пределами линии обороны самого Севастополя наши позиции близ моря будут уязвимыми. Враг сможет безнаказанно вести обстрел или высаживать десанты. Сил и средств прикрыть все побережье не хватит. Потому наша позиция должна опираться не на Черное море, а на Северную, иначе говоря, Большую бухту. И на наши форты вокруг нее. То есть там, где даже самые дальнобойные пушки линейных кораблей британцев и французов не смогут причинить вреда нашей пехоте. Я ответил на вопрос? Тогда, будь так добр, Тотлебен, продолжай. Полагаю у тебя есть мысли и об остальной местности?
— Да я, собственно, почти закончил. Далее у нас западная часть Херсонесской возвышенности. Значительно более обширная, но при этом меньше изрезанная. Равно как и находящая между Карантинной и Сарандинакиной балками равнина, именуемая местными жителями отчего-то не иначе, как «Куликово поле». Прорваться туда противник, безусловно, может, но вот закрепиться ему будет весьма затруднительно. Так что, скорее всего, позиции противника пройдут несколько западнее и будут опираться на Рудольфову гору.
— И какова же высота этой, прости за тавтологию, высоты?
— Сорок три сажени.
— Так может, есть смысл занять и ее?
— Боюсь, что нет. Скаты там пологие, а построить полноценные форты вряд ли успеем.
— Ну да и бог с ней. И без того хватает удобных мест для обороны.
— А войск?
— Когда подойдут все полки 10-й и 11-й дивизий у нас будет сто два батальона и это не считая флотских. — Я качнул головой в сторону Лихачева, подразумевая, что и Аландскую бригаду, и морские батальоны черноморцев в этот список включены не были. — Должно хватить. К тому же, если мы вынесем линию фронта вперед, то одним этим лишим противника возможности занять удобные позиции для защиты уже от наших атак.
— Остается один вопрос, кто первым доберется к Севастополю — союзники или дивизии Соймонова и Павлова? — заметил молчавший до сих пор Кишинский.
— А вот для этого у нас есть конница с пешими черноморцами. Что примолк Тацына? Тревожить неприятеля — твоя работа!
— Так я разве против? — развел руками казак. — Только вот…
— Что?
— С четырьмя полками против целой армии много не навоюешь!
— Это верно.
— Но ведь есть еще гусары, драгуны, а скоро еще и дивизия Корфа скоро подойдет, — пожал плечами Тимофеев.
И сразу возникнет вопрос единоначалия, тут же сообразил я. Ей богу, была бы моя воля, тут же сделал Тацыну генералом и доверил ему все наличные кавалерийские части! Халецкого, Бутовича и всех остальных «ясновельможных превосходительств» выгнал из армии поганой метлой! Но он и без того вне очереди только что полковником стал… Нужно как-то повысить ему статус, но как?
— Нет ничего проще, Константин Николаевич, — усмехнулся Липранди. — Сделайте вашего протеже походным атаманом всех казачьих частей.
Я что последние слова вслух сказал?
— Отличная мысль, Павел Петрович. Так мы и поступим.
— И еще я бы предложил выселить обывателей и разорить местность в Балаклаве и в этой как ее?
— Камышовой бухте.
— Именно. Пусть союзники не найдут там ничего кроме выжженной земли.
— Скифская война? — высоко поднял брови Васильчиков.
— А почему же нет, Николенька? — засмеялся я, после чего продекламировал.
— Мильоны — вас. Нас — тьмы, и тьмы, и тьмы.
Попробуйте, сразитесь с нами!
Да, скифы — мы! Да, азиаты — мы,
С раскосыми и жадными очами! [1]
— Чудные вирши! — удивился старый приятель. — Сам написал?
— Ну что ты, просто слышал где-то и запомнил. Кстати, сколько времени?
— Да уж половина третьего пополудни.
— Господи боже, это мы тут уже почти четыре часа заседаем? А я думаю, отчего так есть хочется. Господа, не угодно ли отобедать?
— С удовольствием, ваше императорское высочество! — едва ли не хором ответили генералы, явно только этого и ждавшие.
Блин, они что сюда, жрать пришли?
[1] Скифы. Александр Блок.
Глава 22
Оповестив весь мир о блистательной победе над «белыми варварами» — так все чаще называли русских европейские газеты, союзники, сами того не подозревая, занялись выяснением двух извечных русских вопросов — «Кто виноват»? и «Что делать»?
Проще всего было с первым. Генерал Канробер, посылая секретную реляцию императору, в которой не без колебаний решился озвучить подлинные потери своих войск, прямо написал, что вынужден был вступить в бой в одиночку, поскольку подлые островитяне совершенно не торопились выходить из лагеря, и именно этим обусловлен понесенный французами урон.
Лорд Раглан, в свою очередь, в приватном письме герцогу Ньюкаслу — совсем недавно ставшему военным министром, также нелестно отозвался о своих союзниках, приведших к практически полному уничтожению Легкой бригады, посетовав при этом на безвременную кончину маршала Сент-Арно, бывшего, по его словам, «истинным джентльменом».
И лишь Сулейман-паша, сообщая султану Абдул-Меджиду о перипетиях
