Лес Кости - Роберт Холдсток
— Я не смог решить, потеряла она вес или нет…
Няня медленно кивнула, потом накинула одеяла на тело Ивонн и выдула звуковой сигнал, который вернул ее к нормальному сну.
Пока мы шли к «дому» Мартина, я попытался разобраться в своих чувствах. Я не слишком удивился тому, что в декабре 94-го влюбился в молоденькую девушку, поскольку мой брак, не заладившийся с самого начала, ожидал только официального развода, который должен был произойти в течении полугода. Однако меня встревожило то, что я отреагировал не на нянечку или, скажем, Жозефину, а на объект эксперимента.
Жозефина. Заметила ли она секундную потерю самодисциплины? Когда мы проверяли Мартина, я изучил ее и решил, что она слишком занята собственными проблемами и не увидела ничего странного в моих действиях.
Внезапно она заговорила, тихо, возможно боясь разбудить Мартина, хотя и знала, что он в глубоком сне:
— Что вы чувствуете, когда видите людей, которые настолько целеустремленны, что не могут думать ни о чем, кроме работы?
— МакКриди?
Она печально посмотрела на меня.
— Да, он — хороший пример, — через какое-то мгновение ответила она.
— Раздражение, — сказал я. — Бессмысленность.
— Вы не верите в самоотверженность?
Я закончил проверку, мы вышли из окружающей среды, запечатали ее и опять стерелизировали.
— Я не верю в изоляцию, — сказал я. — А МакКриди изолировал себя, хотя вы, ошибочно, называете это самоотверженностью. Его реакции, его поведение, его подход ко всем нам, работающим на него, стал нереальным. Он начал думать, что мы машины и нас надо никогда не выключать.
Жозефина ничего не ответила. Через несколько секунд я рискнул:
— Как вы видите его?
— Со все все увеличивающимся трудом, — ответила она, немного помолчав. — Я не могу объяснить лучше.
Возможно эти дни — или, если вы предпочитаете, месяцы — была самыми худшими. К концу февраля 95-го Ивонн стала взрослой двадцатилетней женщиной, а Мартин, хотя и того же возраста, казался почти подростком: все такой же застенчивый, все такой же неуверенный в себе, все так же подверженный истерике, направленной на призраков, окружавших его; короче, именно такой, каким и ожидаешь увидеть нормального мужчину под двадцать.
Два месяца моего субъективного времени не сделали ничего, чтобы заглушить мое желание по отношению к Ивонн, но меня, как предположительно бесстрастного наблюдателя, больше беспокоило чувство возмущения, которое я начал испытывать, возмущения, направленного на молодого человека, за которым я наблюдал; я видел, как он изобретает самые разные схемы, чтобы избежать родительского наказания за то, что возвращается домой так поздно.
Жозефина смотрела через мое плечо, как Мартин шел через окружающую среду, не обращая внимания на наблюдателей и беспокоясь только о несуществующих формах, ждавших его дома. Ивонн, из дома которой он только что вышел, уже легла в кровать и — как нам показывали мониторы — мирно спала. В течении часов своего сна она постареет на месяц.
Сегодня вечером они обращались друг с другом как взрослые, их зрелость стала более, чем очевидна. Я видел, как они поцеловались в тени того самого первого дуба, которым Мартин заинтересовался четырнадцать его лет назад. Он держал ее, исследовал ее и я мог чувствовать то, что он чувствовал, когда его пальцы сжимали ее тело.
Жозефина отвернулась и сидела, глядя в пространство. И я был рад этому, потому что мое лицо горело и я чувствовал, как трясутся руки, когда я управлял удаленными сенсорами, записывавшими все сердцебиения и изменения температуры; сенсоры также сообщали мне, если происходило что-то ненормальное в физическом и психологическом ответе молодых людей на любовную игру. Моему страдающему эго не приносила удовлетворения зеленая панель, на которой мигало «нормально» — оно считало это повторяющимся оскорблением.
Той ночью, когда я и няня следили и проверяли каждого из них, я задержался у Мартина, отметив его вздыбившуюся мужественность и непреднамеренную эякуляцию, которая произошла, когда мои пальцы дотронулись до него во время поверхностной проверки. Я ненавидел его молодость, я ненавидел его привлекательную внешность; я ненавидел самоуспокоенность, с которой он спал, я ненавидел то, что он имеет полное право на все, что было Ивонн. Я ненавидел его сны. Я никогда не знал в точности, что он видит во сне, но сама моя неуверенность рождало чувство, которое временами душило меня. Так что я ненавидел его и за это.
Прошли три ночных смены, и я получил обнадеживающую новость от своего адвоката — официальный развод произойдет в течении нескольких дней, — за которой последовало сообщение о том, что моя месячная стипендия существенно уменьшается; а вот это делало мою холостяцкую жизнь очень трудной. В начале марта Жозефина закончила колдовать по ночам, и теперь со мной сидел напряженный и неитересный мне МакКриди. Я спросил себя, знает ли он о чувствах Жозефины, обнаружил ли он угасший энтузиазм… Заметил, почти наверняка. Возможно он даже сказал ей об этом. С каждым прошедшим днем он все больше уходил в себя.
Поскольку мне не о чем было говорить с этим напряженным молодым человеком, отдававшим приказы, я наблюдал за Ивонн с бо́льшим, чем обычно вниманием — и с бо́льшим, чем я бы хотел.
Сейчас она была худой и длинноволосой, ее маленькие совершенные груди казались полнее за привлекательными блузками, которые она носила. Она работала в вымышленном офисе и использовала каждую возможность, чтобы повстречать Мартина в парке. И в третью ночь мая, в мой последний ночной день…
Я должен записать это в отчет ради полноты.
Обнявшись, они простояли несколько минут под деревом, целуясь и лаская друг друга, потом разделись, и он овладел ею; записывающие приборы показали, что его сердце билось со скоростью 137 ударов в минуту, температура тела повысилась на 0.5 градуса, он потерял немного крови и слёзной жидкости…
И так далее и тому подобное, и как Ивонн закричала, когда значительное мгновение в плане жизни было достигнуто и пройдено.
С точки зрения Ивонн прошло пять лет после потери девственности, и только тогда я перестал чувствовать боль от этого события. Стояло начало мая,
