Позвони мне - Борис Михайлович Дмитриев
– Что касается Михалкова Сергея, судить не берусь, эта фигура по другому ведомству числится, а что до Булгакова, могу подсказать. Искусство ведь дело достаточно тонкое, многое зависит и от того, как намерены ставить спектакль, – рассудительно заметил Создатель. – Маргариту на шабаше можно и голой, а можно и в галифе показать. Лысая гора тем и сильна, что ни для кого не ставит запретов, не возводит ненужных преград, можно и Понтия Пилата без порток на сцене по-театральному выставить. Всё зависит от того, что вы собираетесь бойцам своим через этот спектакль преподать. «Мастер и Маргарита» произведение сложное, оно, как жизнь людей на Земле, предполагает различные драматургии. Ты вот негодуешь на клыкастую жабу, а она, может быть, совсем ни при чём. Рекомендую тебе за булгаковским котярой нет-нет да и присматривать.
– Да что же мы, по-Вашему, совсем сумасшедшие, чтобы бойцам Понтия Пилата голые яйца со сцены показывать? Нам, прежде всего, побольше справедливости из романа Булгакова на сцену вытащить хочется, правду жизни во всей полноте показать. У меня такое впечатление, что ребята из бригады Воланда большевистскую закалку прошли, можно сразу к Фурманову в команду записывать. Нам бы в дивизию с десяток таких красавцев привлечь, через пару недель без всяких соплей в коммунизме окажемся. Много чего интересного открылось мне из текстов Михаила Булгакова, немало хороших примеров для наших бойцов там преподано.
– А тогда зачем морочишь Мне голову? Ставьте спектакль, как написал Михаил Афанасьевич, тем более что сам автор приглашён консультировать театральную труппу. Вот только Иешуа Га-Ноцри и Понтия Пилата, Мой вам добрый совет, не очень на сцене выпячивайте. Критикуйте бездарных писателей, нечистых на руку торгашей, в пух и прах разнесите советскую бюрократию, только не следует ломиться со своим уставом в чужой монастырь. У себя наводите порядок, а наших коллег не цепляйте, не вынуждайте их нервничать.
– Мне и самому история с Иешуа и Понтием прокуратором не очень-то нравится, – согласился Василий Иванович. – Мы с комиссаром личный состав по Марксу муштруем, в строгом атеизме содержим бойцов. Но сердце вещает, что без этих ключевых фигур привередливый писака не согласится сотрудничать. Он по своей бестолковщине отчего-то решил, что это в романе и есть самые главные персонажи. Представляю, какие претензии возникнут к этим героям у товарища Фурманова. Конфликт между Булгаковым и Фурмановым практически неизбежен. У меня, если честно, просто крыша дымится, даже не представляю, как поступить с этой театральной бедой, хотя и от затеи поставить спектакль не готов отказаться. Очень много полезного в нём, способного хорошо послужить революции.
– Ты знаешь, Василий, Мне пришла в голову неплохая идея: вот возьми и предложи Фурманову сыграть роль всемогущего Воланда, у него это неплохо должно получиться, не напрасно он в тужурке из чёртовой кожи по дивизии носится. Я полагаю, ценного опыта он выше крыши набрался, того и гляди рога прорастут. Ты его в баньку хоть разок пригласи, подозреваю, у него давно уже в сапогах копыта лохматые цокают.
– Вот это идея, вот это совет! – аж заёрзал на коряге от восторга Василий Иванович. – Комиссар как пить дать согласится играть повелителя тьмы, особенно если узнает, что с ним на сцене в роли Маргариты будет голая Анка скакать. Всё-таки голова у Вас крепко работает. А скажите по правде, как, на Ваш взгляд, к роли Мастера я подхожу?
– К роли мастера чего? – поинтересовался Создатель.
– К роли писателя, конечно, – немного обидевшись на недогадливость Всевышнего, ответил комдив. – Я, между прочим, имею твердое намерение написать на склоне лет мемуары. Во-первых, если сам о себе не напишешь, ни одна сволочь потом и не вспомнит. И во-вторых, кому, как не мне, поведать будущим поколениям про боевые походы, про погибших товарищей, про весь наш революционный героический путь.
Неожиданно, прямо напротив комдива, из воды снова вынырнула всё та же клыкастая жаба. Рептилия скорчила отвратительно мерзкую рожу и нагло проквакакала обидное слово «дурак». Василий Иванович проявил незаурядную стойкость и проигнорировал эту подлейшую вылазку. Хотя в мыслях не отказал себе в удовольствии врезаться с шашкой наголо в фалангу из зелёных атакующих жаб, искромсать их в лапшу, а клыкастую мерзость подцепить на кончик клинка и проскакать с ней на горячем коне в развевающейся каракулевой бурке.
Представьте себе, из телефонной трубки немедленно последовал комментарий Всевышнего. Складывалось впечатление, что он лично присутствует при этом бородинском, с жабьим уклоном сражении.
– Ну что ты с ней, дуралей, по полю без толку носишься. Взял бы, как умные люди, супец заварил с задними филейными лапками. Какой же из тебя, скажи мне на милость, писатель, если ты с французской кухней не очень в ладу. Доля писателя совсем не из лёгких, прежде чем сделаться хорошим Бальзаком, не одну жабу придётся сожрать. И учти, самая главная книга без устали пишется на небесах. Крайне желательно, чтобы написанная кем-то словесная книга хотя бы местами совпала с большой главной летописью, иначе усилия автора окажутся пустой авантюрой, а за это могут и в угол, как ребёнка, на коленки поставить. Заставят потом до скончания веков читать с выражением собственный бред перед зеркалом. Не возрадуешься, что с кириллицей подружился. Так что желаю успеха в твоём литературном и театральном теперь уже творчестве. Не забывай про Меня, не ленись позванивать изредка.
Разговор хотя и оборвался довольно неожиданно, но в целом Василий Иванович остался удовлетворённым его положительным результатом. Он лихо соскочил с ольховой коряги, подошёл к кромке плескавшегося озера, поколдовал над пуговицами командирских парадных штанов и шумно, с хорошим напором облагодетельствовал студёные воды Разлива излишками своей мятежной стихии. И опять же не отказал себе в удовольствии живо представить, как бы кстати в этот момент вынырнуть под тугую струю ненавистной клыкастой жабе. Чудодейственного душа Шарко на сей раз не случилось, и комдив без должного энтузиазма приступил к выполнению обязательных после сна физкультурных нагрузок.
Против обыкновения, за отсутствием душевного энтузиазма, он лениво подрыгал ногами, как это делают конвульсирующие под электрическим проводом жабы. Потом совершил череду не очень добросовестных по глубине приседаний, под утешительный скрип генеральских сапог, и, передумав оголять для джигитовки беспощадно разящую шашку, направился вверх по откосу к командирскому шалашу.
За центральным пеньком наблюдалось заметное оживление. Прежде всего, в Разливе появилась долгожданная
