Гай Орловский - Победный «Факел Гаргалота»

– Ане нельзя, – буркнул я, – ее замкнет, а я защитный слой микробов смою, кто меня защитит?

Они обе ответили в один голос:

– Мы!

– Точно сговорились, – сказал я. – Преступный сговор налицо. А Яшке лапы мыть?

– Я ему уже положила в мисочку, – сообщила Леонтия. – Слышишь, бренчит?.. Доедает. Значит, вкусно было. Я умею готовить вкусности!

– Ух ты, – сказал я, – это два раза попасть пальцем в тачпад? А то и три?

Аня сказала, как бы защищая Леонтию:

– У нас голосовое управлению плитой и всей кухней. Девочка сразу же все освоила!

– Да, – согласился я, – голосок у нее еще тот. До сих пор в ушах этот визг… Это и есть саксербер?

Леонтия с торжеством поставила на середину стола широкое блюдо с чем-то, напоминающим большой пирог с румяной корочкой, но пахнет почему-то шашлыками и жареной рыбой.

– Это, – подтвердила Леонтия. – Начинайте.

– А ты? – спросил я с подозрением. – Вернешься, а мы два трупца?

– Кусочек Яшке отнесу, – сообщила она.

– Яшка тоже хороший, – предупредил я, – отравится – тебе не жить!

Она в изумлении вскинула не по-детски густые и широкие брови.

– Ты его тоже любишь?.. Здорово. Я думала, ты только себя.

Саксербер в самом деле нечто непривычное, хотя, как мне казалось, все блюда окончательно сформировались еще где-то во времена Римской империи, а потом только переизобретались и назывались по-разному.

Однако саксербер, продукт высоких технологий и точнейших дозировок почти не встречающихся в природе продуктов, оказался в самом деле… съедобным.

Всю прелесть вкуса, конечно, я оценить не смог, я мужчина, а не эстетствующий гурман-импотент, которому больше не в чем подчеркнуть свою значимость, как не в перечислении вкусностей, которые ел, вин, которые пил, и дальних мест, где бывал туристом, не при дамах будь сказано.

Но пирог съели быстро и с аппетитом, Леонтия намешала нечто в стаканах, якобы полезное и энергетическое, на вкус вроде простого деревенского кваса, ну да ладно, молчу, а то заклюют умники, которым больше не в чем выказать себя дартаньянами.

Аня сообщила, что ей надо скачать важный апгрейд, и церемонно удалилась, оставив нас за столом вдвоем.

Леонтия, по-детски пригнув голову к столу, проводила ее долгим взглядом.

– Она что, в самом деле скачивает апгрейды в особой комнате?

Я отмахнулся.

– Шутишь?.. Она глава клана, играет в Archeage-3, я ей дал свой аккаунт, а сам все никак не соберусь, никогда бы не подумал…

– Какой сервер? – спросила она жадно.

Я погрозил ей пальцем.

– Нет уж, нет уж…

– Ну скажи!

– Ни за что, – сказал я твердо.

– Ну что за тайны?

– Знаешь, – пояснил я, – малолетки прут толпами драться и общаться, драться и общаться, а вот люди опытные и взрослые…

– Это ты опытный и взрослый?

– Я играю с семи лет, – сообщил я с достоинством. – Уже набегался и надрался, теперь просто получаю удовольствие в том мире. Не хочу еще и там встречать знакомых, которых знаю как соседей или коллег. К тому же личное часто переносится в игру, кто-то будет высматривать, как меня подстеречь и подстрелить…

– Ладно, – сказала она милостиво, – не говори, трус. Но я не стала бы тебя убивать даже там. Ты меня спас, как я могу тебя прибить даже в игре? Хотя иногда и хочется.

Я чувствовал, что обязательно заведет об этом разговор, тут же парировал:

– Не пытайся меня поймать, я вьюн скользкий. Вас спас спецназ… или кто-то там, мне даже неинтересно насчет того, спасли или нет ваших звезд шоу-бизнеса и порноиндустрии. Мне что футбол, что секс на сцене – все равно не совсем мое призвание.

Она быстро зыркнула хитрыми детско-взрослыми глазами.

– Но ты же балдел от футбола!

– Уже нет, – сообщил я. – Что-то и как-то быстро переболел. Сам удивляюсь.

– Ух ты, – сказала она пораженно. – А чем сейчас болеешь? Мужчины не могут быть равнодушными. Отец говорит, равнодушный мужчина – не мужчина.

– За судьбы мира болею, – буркнул я. – Мира и прогресса. Чё смеешься? А я как раз всерьез. Как пенсионер какой дореволюционный. Политикой интересуюсь и этой, как ее… ага, экономикой!

Она притихла, спросила шепотом:

– И… что-то уже делаешь?

– Как пенсионер?

– Но ты же не пенсионер!

– Не поверишь, – ответил я, – но в самом деле что-то делаю. Как не пенсионер.

Она взвизгнула восторженно:

– Ой, что будет, что будет!.. Ты же такой, всего добиваешься. Вон как меня ловко добился, я и ахнуть не успела. И охнуть… И пикнуть, как ты меня всю дефлорировал, хотя я жутко стеснялась…

– Ну-ну, прессе расскажи, они такое любят.

Она сказала по-детски твердо и непререкаемо, как уверенный в себе подросток, что все на свете уже знают, все испробовали и во всем разочаровались, не найдя смысла бытия:

– Но ты явился меня спасать! Это судьба! Знак свыше, как говорили в твое старое дикое время.

– Судьба, – буркнул я, – это тоже дикое старое время. Сейчас все знают о квантовой неопределенности.

Она спросила с детским любопытством:

– А чё это?

– Дуреха, – сказал я авторитетно, – был век каменный, потом железный, атомный, а сейчас век квантовой неопределенности… Человек и сам не знает, что сделает в следующую минуту, а ты хочешь от меня каких-то обязательств?.. Да ты хоть про кота Шредингера слышала?..

– Нет, – ответила она честно и посмотрела на меня чистыми детскими глазами, – а что это?

– Не знаю, – сообщил я, – но что-то такое не такое, потому почти символ нашего времени, как раньше был кот ученый на дубе том. Был тот кот, а теперь этот. Такое, значит, на свете ничего определенного, ничего прочного, ничего понятного!

– Да насрать мне на какого-то чужого кота, – заявила она, – я собак люблю и твоего ящеренка. Мы с Яшкой тебя любим верно и преданно!

– Ага, а умчалась на яхте с наркоманами.

Она сказала виновато:

– Там были и вовсе непьющие, тот же король футбола Капульдо, потом Педриллио, взявший первое место на «Евровидении», и еще с десяток таких звезд… А я сидела в своей каюте и зубрила.

– Ого, – сказал я. – Такое даже мне не по зубам. А на хрена?

– Тебя хотела удивить, – ответила она честно, судя по ее уже женским брехливым глазам, – заодно поступить, когда школу закончу, в Калифорнийский на биологический, там лучший в мире факультет генетики… Я хочу, чтобы ты мною гордился!

– Уже горжусь, – ответил я. – Так горжусь, что зубы ломит. И морду лица перекашивает.

– А ночью судороги? – спросила она деловито.

– Уже!

– Значит, – ответила она, – буду спать с тобой. Прослежу, помогу, приму меры.

– Не надо, – сказал я. – Боюсь я твоих мер.

– А что? – возразила она. – Я своему хомячку клизму ставила! Сразу выздоровел.

– Я что, хомячок?

– Значит, клизма должна быть побольше… Ой, нельзя меня душить, я еще несовершеннолетняя!.. Вот вырасту, тогда души, имеешь право. Пойдем поедим?

Я в испуге потряс головой.

– Снова?

– А что, мужчины всегда готовы есть, так мне старшие подруги сказали.

– Ни за что. Еще отравишь.

– Я буду пробовать из твоей тарелки, – предложила она.

– А я потом есть с твоими слюнями?

Она сказала печально:

– А я бы все за тобой доедала… Даже тарелку вылизывала!

– Этого счастья, – напомнил я строго, – удостоен только Яшка.

Она обхватила меня, прижалась, как лоза к дубу, а я дуб еще тот, сказала твердо:

– Да мне насрать, что с миром делается! Мы устоим в твоем хаосе квантовой неопределенности!.. Кстати, отец уверяет, что тебя там и близко не было, а яхту освободил кто-то другой.

Я ответил ей в макушку:

– Разумеется. А как иначе?

Она чуть отстранилась, всматриваясь в меня огромными расширенными глазищами подростка.

– Как скажешь. Это мне послышалось. Я вообще-то что-то часто стала слышать твой голос. Даже разговариваю с тобой.

Я спросил с подозрением:

– И что за хрень несу?

– Разную, – сообщила она и робко улыбнулась. – Но такую противно правильную, будто старик какой. Нужную как бы.

– Не слушай, – буркнул я. – Живи, как твое… общество.

Она тяжело вздохнула.

– Ну как тебе вдолбить, что это только один раз… и то от обиды!

– Ну да, – ответил я. – Ты, конечно, не виновата.

– Нисколько, – заверила она. – Давай не будем указывать пальцем на того, кто виноват. Не хочу ссориться, хотя ты этого всеми силами добиваешься, используя мужское превосходство, но я держусь и не сдамся… хотя мы оба знаем, что мужчина отвечает за свою женщину!

– Так то за свою, – ответил я с холодком. – А ты и близко к моим не стояла.

– А теперь постою, – сказала она примирительно. – Пусть с самого краешка…

– Ты с краешка не останешься, – определил я. – Потому ты там, я здесь. Или наоборот, если хочешь.