Побег из волчьей пасти - Greko
— Дорогой, Коста! Тут не Тифлис. В Кутаиси нет бань! — огорошил меня купец.
— Как такое возможно?
Никол только развел руками.
— И что же нам делать?
— Ну… — Никол пожал плечами, — можно отправиться на берег Риони и там привести себя в порядок с помощью ледяной проточной воды и жидкого мыла в горшочке.
— Да я бы с радостью. Только мой попутчик, к сожалению, сейчас не в силах выдержать такую помывку. Может, возможно нам дать хотя бы пару ведер теплой воды? Мы помоемся прямо здесь, во дворе.
— Да, это возможно.
Никол отдал необходимые распоряжения. Забегали люди.
— У вас много слуг! — я думал, что опять польстил Николу.
— Это не слуги. Это мои рабы!
Мое ошеломление было столь велико, что я не смог ничего сказать. Никол это заметил.
— Почему это тебя так удивляет?
— Но как же⁈ Неужели присутствие русских…
— А, русские! — Никол небрежно махнул рукой. — Они тут особо не вмешиваются в наши дела. А вот и ваша вода.
Я не стал более расспрашивать о русских и о местных порядках. За обедом поговорим.
Устраивать полный стриптиз со Спенсером не стали. Разделись по пояс. Прежде размотали все бинты. Раб, возившийся с вёдрами, увидев наши раны, изменился в лице. Я не стал ничего объяснять. Почему-то подмигнул ему. Думал, что тем самым успокою его. Мол, не обращай внимания. Ничего страшного. Так получилось. Но раб мое подмигивание воспринял по-другому. Как лихость опасного человека, не придающего никакого значения ранам и крови. Испугался еще больше. Поставил ведро, убежал в дом. Через минуту его лицо и лица еще нескольких рабов появились в окне. Теперь все смотрели на нас с любопытством и страхом.
«Наверняка, и Николу уже успели доложить», — усмехнулся я, занимаясь руками Спенсера.
Потом помог ему помыться. Опять перебинтовал руки. Быстро умылся сам. Когда одевались, на порог дома вышел Никол.
— Ну что? Готовы?
Я кивнул.
— Прошу, проходите! — Никол пригласил нас в свой дом.
Дом Николы представлял собой странную смесь обычаев и этикета со всего света. Обед нам подали в столовую, где мы разместились на стульях и могли пользоваться вилками, а не пальцами, как уже привыкли. Все сервировалось с восточной — вероятно, персидской — пышностью. Позолоченные тяжелые подносы, дорогая посуда и серебряные чаши с вином. Каждая деталь внутренней обстановки должна была свидетельствовать о богатстве хозяина. Диваны в главной комнате были покрыты роскошными шелками, пол устлан персидскими коврами, а стены увешаны пурпурным бархатом.
В том же доме, по соседству со всем этим великолепием, размещалась кухня с очагом, устроенным прямо на утрамбованной земле, как в духане, из которого мы позорно бежали. Женщины-рабыни сидели на полу, подогнув ноги и готовили еду точно также, как это делали их бабушки и прабабушки в глинобитных саклях лет 100 назад. Им не мешал дым и чад от горящих поленьев под казаном, исходящим паром поблизости.
«И в таком богатом доме нет ни ванны, ни бани!» — удивлялся и сокрушался я.
Супругу хозяина звали Кинша. Что означало «счастье». Я вздрогнул, когда услышал ее имя. Не об этом ли счастье толковала мне Малика перед расставанием? Но тут же успокоился. Жена Николы была очаровательной черкешенкой, но ее красота не задела ни одной струны в моем сердце. Она сделала счастливым своего мужа. Здесь, в чужой стране, она завела такие порядки, что даже домашние рабы чувствовали себя членами многочисленной и здоровой семьи. И все платили ей в ответ любовью и заботой. А муж буквально купал ее в золоте. Ее руки, пальцы и уши были увешаны золотыми украшениями.
О её положении в доме и непререкаемом авторитете, можно было судить хотя бы по тому факту, что, когда мы сели за стол, она тут же завела разговор. Никол ни взглядом, ни словом не выразил протеста.
«Вот бы кавказцы удивились! — усмехнулся я про себя. — Фраза „Молчи, женщина!“ — мем. А тут…!»
Кинша расспрашивала нас об Абазии и очень сокрушалась, что мы не встретили ее родственников. Приводила кучу имен, в надежде, что какое-то нам будет знакомо. Честно говоря, отвечая каждый раз отрицательно, я уже сокрушался. Мне так нравилась эта женщина, что хотелось её порадовать. Но, увы…
Наконец, Кинша сдалась. Вздохнула.
— А что у вас с руками? — неожиданно спросила.
— Уважаемая хозяйка! — я подбирал слова. — Пожалуйста, не обращайте внимания. Все-таки мы неделю пробирались через горы… Как вы понимаете, были нежелательные встречи. Но, если мне будет позволено, я бы не хотел нарушать столь великолепный обед рассказами про эти встречи.
— Да, да, конечно! — согласилась Кинша. — Тем более, что, как мне сказал мой муж, ваш спутник — врач?
Тут я обрадовался. По тону Кинши я понял, что у неё есть просьба к Эдмонду. Мы не смогли ничего сообщить ей про родственников. А сейчас появилась возможность хоть как-то отблагодарить эту прекрасную женщину за её доброту и радушие.
— Да, да! — закивал я. — Уважаемая Кинша, поверьте, мистер Спенсер будут счастлив продемонстрировать свое умение. Нам будет приятно сделать это для вас, в знак нашей благодарности за хлеб и кров.
— Нет, нет, нет! — Кинша соблюдала правила. — Вы только с дороги. Устали… Об этом не может быть и речи.
— Кинша, вы лишаете нас, может быть единственной возможности…
— О чем речь? — не удержался Эдмонд.
Я перевел.
— Я очень прошу нашу великодушную хозяйку рассказать, что её беспокоит. Иначе, — он улыбнулся, — ни один кусок мне больше в горло не влезет.
Я перевел. Фраза Эдмонда развеселила Никола. Он громко засмеялся. Кинша улыбнулась, опустив глаза.
— Нет. Это касается не меня. Одна из моих девушек заболела. Давно. Мы уже прямо не знаем, как ей помочь.
Я переводил, еще больше восхищаясь черкешенкой, которая не позволила себе назвать девушку рабыней.
Эдмонд выслушал.
— Как только мы закончим обед, я сразу же её осмотрю! — заявил он твердо.
Кинша попыталась возразить, упирая на то, что прежде нам было бы неплохо поспать. Но Эдмонд был непреклонен.
— Благодарю! — Кинша с достоинством чуть склонила голову. — Пойду. Не буду больше вам мешать.
Мы все встали, провожая хозяйку. Когда она вышла, сели обратно.
— Уважаемый Никол! — я не удержался. — Простите
