Русь Черная. Кн1. Темноводье - Василий Кленин
Служилые оборванцы накинулись на копченое мясо, свежую рыбу, зимние остатки орехов и северных ягод так, что ватажники забеспокоились о своем будущем. Дурной же ничего не боялся и даже предложил Кашинцу передохнуть с его людьми недельку-другую.
— Кровом и едой обеспечим, — уверял он. — Но взамен хотели бы попросить твоих людишек помочь нам в работах. Надобно стены острожку возводить, подсеку осеннюю распахать… Хватает работы, в общем.
Михайла заявил, что не возражает, по его мнению, служилым безделье вообще во вред идет. Так что с утра ватажники кашинских запрягли за вчерашний пир по полной. Около десятка оставались дежурить на дощаниках, а вот остальные закатали рукава. Причем, вполне себе с охотой. Большая часть поступили в распоряжение к Старику и стала возводить стены: тарас за тарасом. В такие невероятные сроки, что Санька аж забеспокоился — а хватит ли леса? Небольшие группы служилых голодранцев ходили с Тютей и Гераськой на охоту. Шестерых Рыта Мезенец забрал на осеннюю делянку. Выжженный участок, да с сохой с железными наральниками, да на конской тяге пахался просто отлично. Рыта бороздил землицу, а подмога старательно корчевала корни, коими изобиловала целина, выбрасывала редкие камни.
Острожек преображался на глазах.
Уже в первый день работ Санька подметил еще одну странность гостей. Они со своим командиром Кашинцем почти не общались. Тот поутру отдал приказ и счел свою миссию выполненной. А по всем вопросам казаки-разбойники обращались к другому человеку… Признаться, тот был оборвышем поболее многих, но вся полусотня его охотно слушалась и шла за советом. Звали мужика Якунька сын Никитин. Этот не только командовал, заместо отдыхающего Михайлы, но и сам охотно впрягался в любую работу.
Санька сразу стал подбираться к этому человеку: зазнакомился, по возможности останавливался поболтать. Увидел, что обутки у Якуньки прохудились, и подарил ему новые, из ватажных запасов. В общем, на пятый день «вываживания» Дурной решил, что пора «подсекать». Отвел босяка подальше от сторонних глаз, чтобы вывести на откровенный разговор.
— Знаешь, Якунька… А мы тут не совсем Кузнецовы люди. Были мы ими, но по осени от Онуфрия ушли. Тайно. Никого не убивали, ничего не воровали… разве по мелочи. Но, по сути, мы бунтари считаемся и воры. Вот так…
Кашинский служилый вообще никак не отреагировал. Чуял, что всё это — присказка.
— Я к чему тебе это рассказал-то, — продолжил Дурной. — Хочу, чтобы ты понял, что я с тобой честен. Но и мне от тебя нужен честный ответ. Знаешь, не бывает такого, чтобы гусь по небу клин утячий вел. А у вас ровно так и выходит. Мишка Кашинец средь вас, как гусь среди уток. Чужой он. Как же так вышло, что вы под его рукой ходите?
Якунька долго молчал. Только стройплощадку острожка оглядывал. Будто бы по-новому.
— Странно вы живете, брате-казаки. То сразу видно было. Теперича понятно, почему… Ладно, слухай. Наша полусотня теперь-то служилая. Но изначально мы на Амур-реку своеволием пошли. Как охочие люди. Разные тута у нас. Кто-то шел сюда за хорошей жизнью… а кто от плохой бежал. Не знаю, слыхали ль вы тута, что воевода Ладыженский запретил людишкам на Амур уходить? Дозоры даже расставил. Но мы исхитрились. Добрались к осени до Тугир-реки, перевалили волок и по Урке до Амура спустились… И наткнулись прямо на Зиновьева. Государева человека. Да стрельцов ево…Похватал он нас. Всех, как одного повязал, стал винить, что воры мы и беглые. Отобрал и брони, и оружье. Некоторым вообще правёж учинил, ровно вины наши уже доказаны. Несколько дней нас так мучал. А потом подсказали нам палачи же наши: киньтесь де дворянину в ножки, в службу поверстайтесь — он вас и простит. Что делать — пошли в ножки падать. Вот так служилыми и стали. Только никакой платы нам за то не дали. Только надуманные долги простили. Даже брони и пищали вернули не всем. Может, стрельцы утянули, а мож и сам Зиновьев. В общем, обобрали нас, как липку, и повелели на Урке-реке пашню завесть. Чтоб, значит, пять тыщ воев прокормить смогли.
«Знакомая песня, — грустно усмехнулся Санька. — А пахать им чем? Ножами?».
— А чтобы наказ тот мы сполняли ретивее, поставил над нами своего человека — Мишку Кашинца. Энтот начальник лют бывает. Но мужик с пониманием. Увидел, что на Урке земли толком нет, и повел наши дощаники пониже. На усть Торы мы встали, там Кашинец и захотел пашни заводить… Но прознали про нас дауры тамошние — и життя не дали! Держали в осаде — меньше чем десятком за ограду не выйти. Какая уж тут пашня. Решил Кашинец к вашему приказному Кузнецу пробиваться. Еле дотянули до ледохода, подобрали двух казаков на плоту…
— Что за казаки? — удивился Санька.
— Тож Зиновьев послал. Послал восьмерых, да шестеро утопли. Только Вторко да Ивашка выжили. Ну, их приняли, да по Амур-реке бегом кинулись… И вот у вас оказались.
Он снова оглядел острожек.
— А вы тута, как в сказке…
Глава 49
— Нешто местные вам не досаждают? — уже прямо спросил Якунька.
— По-разному бывает, — уклончиво ответил Дурной. — Но мы стараемся с даурами и прочими по-людски обходиться. Помним, что это их земля. Лишнего не берем. Тут всего на всех хватает, с избытком!
Якунька только качал головой. А потом с прищуром глянул на Саньку.
— Уж ты не остаться ли нас уговариваешь? Звиняй, мы теперя люди поверстанные…
— Нет, Яков, не уговариваю. Пока нет такой возможности. Ни у вас, ни у нас. Мы еще сами тут ненадежно стоим. Так что вскоре придется ехать к Кузнецу. Всем вместе. Но вообще, знай (и скажи, кому сочтешь нужным), что мы здесь новым людям рады. Кто готов друг за дружку стоять. Кто разбогатеть трудом хочет, а не грабежом местных.
Дурной мечтательно посмотрел в высокое амурское небо.
— Пока возможности нет. Пока…
Чуть больше десяти дней кашинские прожили на усть Зеи. За эти дни они практически отстроили укрепления! Линии срубов-тарасов оградили участок примерно сорок на сорок метров. Даже вторую башню возвели — чуток поменьше и пожиже, но вполне себе готовую. Тарасы еще надо было засыпать хрящом, но это можно
