Русь Черная. Кн1. Темноводье - Василий Кленин
Прочие ватажники тоже не могли дождаться, когда уже гости уедут. Причем, исключительно из-за одного Михайлы Кашинца. Тот вечно норовил покомандовать. Либо возмутиться от того, что на острожке всё не так сделано. И аманаты у тутошних вольготно ходят, и служба казаками несется без рвения, и вообще все здесь больше о своей мошне думают, а о государевом деле не радеют.
Старик однажды не удержался и осадил зиновьевского ставленника:
— Слышь, Михайла, а тебе шапка боярская темечко не давит? Явился в гости — будь гостем! Внял, порось?
В общем, все рвались в дорогу. На этот раз в спутники к Дурному первым прибился Ивашка. Затем Тимофей-Старик с Гераськой, Корела с Ничипоркой. Санька прямо говорил, что встреча будет непростой, а разговор тяжелым. Всяко может повернуться. После этого сразу решили ехать Тютя с Козьмой. Оба хмурые и суровые. Один Рыта Мезенец да еще пара поляковцев плыть к приказному не захотели. Так что в итоге, в трофейную дючерскую лодку набился ровно десяток.
Санька беседовал с Якунькой не раз, вместе они сговорились, что некоторые из кашинских скажутся больными и останутся на острожке. Будут Рыте помогать… ну, и дальше налаживать отношения. А уж больных и немощных в отряде Михайлы Кашинца хватало. Командир хмурил брови и проверял каждого, но, в итоге, шестеро «медкомиссию» не прошли и остались на «лечении».
15 мая 1654 года флотилия из трех суденышек ускоренно рванула по Амуру и уже через три дня добралась до месива проток и островков у слияния с Сунгари.
— Будем ждать здесь, — сказал Дурной, так как опасался разминуться.
Но «эскадру» Кузнеца трудно было не заметить. Тем более, что полк приказного шел по самому главному руслу…
Напряженная встреча вышла. Онуфрий изначально был невесел, а лицо беглого Дурнова еще больше подпортило ему настроение.
…— Атаман, я знаю, ты собрался людей вверх по Шунгалу вести. Я тебя очень прошу: не ходи! Беда будет.
— Откуда знаешь?
— Не знаю… Опасаюсь. Мы за год немало дючеров, дауров видели. Разговаривали. Богдыхан маньчжурский к войне готовится. Повелел всем местным в его владения переехать. А в городе Нингуте поставил опытного воеводу Шархуду. И тот рать собирает.
Беглец из будущего уже вовсю раскрывал свое послезнание, надеясь убедить приказного. И Кузнец обеспокоился… да не о том.
— Вправду, людишки с Амура уходят?
— Вправду. Ниже Зеи ни Кокуреева рода, ни Толгина нет уже. Всё сожгли и ушли. Дючеры из Дувы ушли… и из других улусов. Что выше по Амуру — не знаю. Но, думаю, там пока поболее осталось. Вон, Кашинец с его полусотней всю зиму в осаде просидел.
— Ну, и как мне на Шунгал не идти, Дурной? — возвысил голос Онуфрий. — Видишь, сколько народу у меня! Их кормить нечем. А сам речешь, что по Амуру пустынь… А по Зее что?
Дурной вздрогнул. Если сейчас полтыщи казаков Кузнеца хлынут на Зею — все его попытки наладить отношения с местными пойдут прахом.
— По Зее только малые роды кочуют. Их не споймать.
— Вот и всё, Дурной. Одна нам дорога — на Шунгал, — грустно улыбнулся Кузнец, не ведавший иного пути, кроме как грабить.
— Скоро нерест начнется, красной рыбы будет — горы, — неуверенно начал Санька.
— Рыба твоя — поперек горла уже, — скривился приказной. — Мяса же не хватает. Хлебушек нужен, хлебушек! Идем на Шунгал-реку.
Кузнец оценивающе оглядел снаряженного по-боевому беглеца.
— Вы, как вижу, виниться приехали, — усмехнулся он. — Прощение вымаливать будешь? Что ж, коли, кровь в походе за дело государево прольете…
Дурной с грустной улыбкой покачал головой.
— То не дело государево — местных грабить год за годом, Кузнец, — вздохнул. — А повиниться можно. Но я сразу скажу: за то, что Челганку умыкнул — вины своей не вижу! И каяться не буду. А за прочее… И за товарищей моих…
Санька поклонился земным поклоном.
— Прощения просим, Онуфрий Степанович! Прости нас, ибо мы весь год за тебя дело государево справляли! Построили острожек, как велено было. Небольшой, но сотню-другую разместить можно. Ясака не имали, но соболей привезли. Кашинец тебе 18-ю ясачными соболями поклонится, а мы тебе 30 привезли, что сами набили.
Глаза Кузнеца блеснули. Он понимал, что раз 30 привезли, то набили раз в десять больше. Это было не так: Санька уговорил ватажников отдать почти половину, чтобы задобрить приказного. Чтобы отвлечь Онуфрия от алчных мыслей, Дурной сказал главное.
— И пашню подле острожка завели. Вот, как раз перед отплытием отсеялись.
— Много ли? — с надеждой спросил Кузнец.
— Нет. Нас же всего десяток людишек, — с укоризной ответил Санька. — Подсека невелика. Но, если урожай выйдет хороший — человек сто своим хлебом прокормим.
Кузнец скривился. Вот же неблагодарный! Еще никто из русских столько хлеба не растил на Амуре. Радовался бы лучше. Но беглец из будущего помнил, что новому приказному Зиновьев велел — прокормить 5000 войска.
«Как дитя наивное, — вздохнул Дурной. — Разве такие объемы из ничего берутся? Надо силы вкладывать, чтобы пять тыщ прокормить».
— В общем, на Шунгал мы не пойдем. И тебе я не советую, атаман… Хочешь, прими наш труд в качестве искупления за наши вины. И дозволь нам развивать начатое… Эх, нам бы побольше людей, мы бы там основательно обжились!
Кузнец молчал. Дурной догадывался, что ему этот острожек с пашней, как манна небесная. Потому что в реальной истории ничего из наказов Зиновьева он так и не выполнит. Можно наказать воров, но какая с того польза? А, если оставить их на острожке — то выгода будет. Санька знал Кузнеца, как рачительного человека — и ставил на это всё.
— Нда… Ты что ли у воров за старшего будешь?
— Я говорю от имени всех, — уклончиво ответил Санька.
— Ну, тогда и передай всем! Коли у вас кровушка жидка для настоящей казацкой работы, то разрешаю вам и далее строить новый острожек. Усть-Зейский.
— Нет, — Санька очень сильно хотел сохранить в тайне местоположение своего острожка, так что такое название ему не нравилось. — Острог наш… Темноводный.
— Чего так?
— Ну, Амур же. Темная Вода. Все народы вокруг эту реку так именуют.
— Ну, пускай…
— Людей бы
