Пистоль и шпага - Анатолий Федорович Дроздов
– В этой кампании я погиб? – спросил маршал, пользуясь тем, что Маре еще не вернулся. Он не хотел, чтобы подчиненный подумал, что Даву боится смерти.
– Что вы? – удивился пленник. – Ваша судьба сложилась лучше, чем у кого бы то ни было из французских маршалов. После первой ссылки Наполеона вы отказались присягать Бурбонам, и по возвращении императора с Эльбы были назначены военным министром. В битве под Ватерлоо не участвовали, поскольку вам поручили Париж. После того, как император сдался англичанам, вы выставили союзным армиям ультиматум, обещая, что продолжите сопротивление, если сподвижники императора не получат прощение. Правда, Нея это не спасло – расстреляли… – русский сделал паузу. – А вот вы не пострадали. Впоследствии вас допустили ко двору, и вы мирно закончили жизнь пэром Франции.
– В каком году? – торопливо спросил маршал.
– Точно не помню, – развел руками русский. – Но лет десять-пятнадцать у вас есть.
«Неплохо, – подумал Даву. – Совсем даже неплохо».
В этот момент дверь в кабинет отворилась, и через порог шагнул Маре. По его лицу маршал понял, что русский сказал правду, чему нисколько не удивился. Он это уже и так знал. Поэтому знаком дал понять полковнику, чтобы тот молчал.
– Что будет дальше? – спросил пленника. – Русский император заключит с нами мир?
– Нет.
– Уверены?
– Абсолютно.
– Далее.
– Вам придется оставить Москву. Пребывание в ней не имеет смысла. Роли поменяются. Теперь вы будете отступать, а русская армия преследовать. Арьергардные бои, голод, холод, болезни… К концу осени из России выйдут жалкие остатки некогда великой армии. Дальнейшее вы знаете из увиденного спектакля.
– Мы можем это изменить?
– Не получится! – твердо сказал пленник.
– Почему?
– Самые главные ошибки ваш император уже совершил. Первую, когда решился на вторжение в Россию. Вторая – поход на Москву и оккупация города.
– Что плохого во взятии вражеской столицы? – удивился Даву. – Да и зачем нам отступать? Армия встанет на зимние квартиры, а с наступлением весны продолжит кампанию.
– Не получится: в Москве провианта и фуража мало. Подвоза, считай, нет. Из Европы везти далеко, а взять в окрестностях города трудно: дороги перекрыты казаками. Они убивают фуражиров. И еще. Сегодня меня везли по улицам Москвы. Я видел ваших солдат – пьяных, поющих песни, несущих узлы с награбленных добром. Мой конвой возглавлял офицер, но никто даже не подумал приветствовать его, как положено уставом. Офицер тоже промолчал. У вас больше нет армии, ваша светлость. Есть банда мародеров, которая дорвалась до вожделенного богатства. Эти солдаты не захотят умирать.
Даву поморщился: русский говорил правду, и маршал знал это, как никто другой. Убежавшие из города русские не вывезли винные подвалы, и солдаты их немедленно нашли. Армия превратилась в толпу пьяниц, которая пила и жрала днями напролет. Солдаты шарили по домам в поисках ценностей и тащили все, что понравилось. Попытки навести порядок, включая жестокие меры, помогали мало даже в корпусе Даву. От императора, которому каждый день устраивали парады на Красной площади[61], это пока удавалось скрывать. Однако себя Даву не обманывал: армия разлагалась.
– Зачем вы ездили в Петербург? – спросил пленника.
– По лекарской части. Удалял мозоли на ногах императора. Оказалось, что здесь этого не умеют.
Даву с любопытством посмотрел на пленника. Интересно.
– Вы говорили ему, что прибыли из будущего?
– Нет, ваша светлость. Я этого никому не сказал. Не хочу, чтобы меня считали сумасшедшим.
Маршал заметил довольную улыбку на лице Маре. Рад полковник, что хоть в этом оказался прав.
– Это русский император сказал вам, что не собирается заключать с нами мир? – спросил Даву.
– Нет, ваша светлость. Я всего лишь лекарь. Кто станет говорить со мной на такие темы? Я знаю это из известной мне истории.
Маршал кивнул: резонно. Посланец, которого он опасался, оказался песчинкой. Правда, эта песчинка, попав в механизм империи, сумела нанести вред. Трудно определить, какой, но этого больше не повторится – Даву не позволит. Опасаться посланца нет нужды. Ничего существенного пока не потеряно. Зная будущее, можно предотвратить грядущую катастрофу. Завтра он отведет пленника к императору, и тот повторит то, что сказал здесь. Его рассказ и вещи из будущего убедят Бонапарта, и тот, наконец, поймет, что ошибся, затеяв поход в Россию. Император – гений, и найдет выход из ситуации. Ну, а если нет…
– Последний вопрос, – обратился Даву к русскому. – Почему вы, попав сюда, выбрали карьеру военного, а не лекаря?
– Офицерский чин дает право на дворянство, а оно в России значит много.
«Ясно, – подумал Даву. – Революция справедливо отменила сословия. Обыкновенный приспособленец. Переоценил я его. Но он полезен: его знания пригодятся империи». Маршал взял со стола колокольчик и позвонил.
– Увести! – приказал заглянувшему адъютанту, указав на русского. – Поместить под караул, накормить и не обижать. Этот человек нужен Франции.
Последнюю фразу он сказал специально для пленника. Пусть успокоится насчет своей судьбы. Будет более разговорчив у императора, а от этого зависит многое…
15
Нехороший я человек, редиска. Раскололся перед маршалом, Родину предал. Ай-ай-ай. Нет бы вести себя, как партизан на допросе. Плюнуть в сторону врага и гордо промолчать. После чего меня бы вывели во двор, привязали к столбу, и с десяток солдат дал бы залп из ружей. Писец котенку…
Только котик умный и знает, что произойдет в октябре. Да, уже октябрь на дворе… Я долго ехал в Петербург и так же долго возвращался в армию, да и в самой столице задержался прилично. Вот сентябрь и миновал. А в октябре Наполеон в любом случае покинет Москву. Сделает это не сразу, поскольку десятки тысяч человек стронуть с места непросто, тем более в этом времени. Дать штабам задание подготовить план выдвижения, разослать гонцов, получить доклады о готовности… Еще Наполеон непременно попытается ударить на юг и пройти по пока еще не разоренным войной русским землям. С провиантом и фуражом у него в Москве плохо, а на Смоленской дороге и вовсе грустно. Вот и решил в моем времени император сделать петлю по не затронутым войной местам, а затем выйти к Смоленску. Почему не пойти, скажем, на Киев? Так Смоленская дорога – единственная действующая операционная линия у французов, другие пути контролируют партизаны, и они уже резвятся вовсю. Наполеон же привык получать почту
