30 сребреников - Дмитрий Викторович Распопов
После того, как оглашали номер верующего, закреплённые за этой буквой монахи сами осматривали бумажки горожан и вытаскивали нужного человека из очереди, показывая куда ему нужно идти. Закрытые исповедальни с уже теми священниками, которые выслушивали и записывали показания, были отгорожены от общей очереди, и никто не видел и не слышал, что там происходит. Каждая такая кабинка была помечена рисунком святого или святой, чтобы люди не путались куда именно идти, и имела вход и выход с другой стороны. Так что люди входили в кабинку и выходили с другой стороны, тем самым обеспечивая анонимность своих показаний и не пересечением с теми, на кого они возможно сейчас стучали. И выходя, шли по узкому коридору, прямо к кабинке, где сидел монах, ему отдавался билет с номерком, взамен тот предлагал купить индульгенцию. Кто-то соглашался, кто-то нет, но я посадил на эти важные места монахов с самыми строгими голосами и лицами, так что золото тонким ручейком наконец закапало в нашу казну, попадая в банк Медичи, который выписывал мне векселя на сданные после вечерней инкассации суммы.
Самое интересное во всём этом было то, что никто кроме меня не видел общей картины происходящего, каждый занимался только своим маленьким участком задания, который был ему по силам. Используя обширные имеющиеся у меня ресурсы монахинь и монахов, особенно когда я намекнул настоятелю францисканцев, что знаю о кое-какой кирпичной стене, то с его содействием, я всех грамотных приспособил к делу, каждому давая только ту роль, с которой он мог справиться. Я не говорю, что всё работало как часы, люди были людьми, кто-то тупил, кто-то терял свою бумажку, так что ему приходилось вставать очередь заново, но недаром я три дня отвёл на предварительные репетиции, где в роли горожан выступали монахи и служащие магистрата, поэтому особо проблемных затыков удалось избежать тогда, когда двери собора открылись для всех желающих рассказать о своих грехах или грехах соседей. И меня веселили возмущения тех, кто думал, что если он исповедался недавно и купил индульгенцию, то ему не нужно будет делать этого повторно.
— Можете не приходить, — всех в этом случае заверял я, — но по истечении месяца, мы начнём расследование.
И тут же очереди в собор утраивались.
Одна была проблема у меня, которая раздражала, но я не стал конфликтовать с архиепископом по этому поводу и просто разделил дни приёма: по чётным принимались горожане, по нечётным дворяне, а субботу я выделил для иудеев и мавров. Поскольку этот день был для первых запретным для любой деятельности, а вторые не приходили по причине нежелания пересекаться с первыми, то мы хотя бы с братом Иаковом отдыхали единственный день недели. Для меня кстати было удивлением узнать от него, что показания не христиан также могут браться в расчёт инквизицией, если будут подтверждены потом ещё и христианами. Но благо, что в субботу у нас никого не было, так что можно было просто поваляться в кровати и ничего не делать.
Но к моему большому сожалению, после субботы наступало воскресенье, в которое мы с ним и ещё тремя инквизиторами, которые вернулись в город, читали тонны доносов, признаний в ереси и около ереси, чтобы всё это свести в стройные показания и таблицу, а также поставить на заметку тех, кто попал уже дальше в списки на расследование и не покаялся. Хотя время ещё было, так что мы ждали, что возможно они придут позже.
Ко второй неделе с моей организацией процесса стало понятно, что люди попросту кончились, все те, кто хотел покаяться это сделали и ждать дальше было только злить короля. С этим предложением я пришёл к архиепископу, который едва не расцеловав меня, направился к брату Иакову и спорил с ним до тех пор, пока тот нехотя, не дал ещё три дня для тех, кто готов прийти и покаяться. Об этом тут же огласили глашатаи на площадях и рынках города, а архиепископ, едва не выпрыгивая из робы от радости, побежал на доклад к королю.
Глава 26
— Он и правда справился с первой частью проверки за половину срока, — король задумчиво погладил себя по подбородку, поднимая взгляд на радостного архиепископа.
— Ринальдо, он правда так хорош? — Альфонсо спокойно обратился по имени к архиепископу, который был сыном сестры его любовницы Лукреции д’Аланьи, что, разумеется, способствовало быстрому карьерному росту простого парня из обычного монаха в главное духовное лицо целого города. Личная преданность королю, вот и всё что требовалось иметь на главном духовном посту Неапольской архиепархии.
Объяснять, кто именно, священнику не потребовалось.
— Этот мальчик, сущий демон, — покачал он головой, — но умный, этого не отнять.
— Его действия необычны, непривычны нам, но, как и с примерами из математики, которые он решил по-своему, — задумчиво сказал король, — это приносит результаты. Папа не идиот, чтобы не знать о его способностях.
— Более того Ваше высочество, — льстиво ответил архиепископ, — я отправлял курьера в Рим, узнать про них обоих больше. Про него конкретно говорят, у него в учителях шесть кардиналов, в том числе и сам камерленго.
— А-а-а, — понятливо протянул король, — с такими протекциями внимание к нему Святого престола совсем неудивительно.
— Да Ваше высочество, — закивал кардинал, — в Кастилии же про него ничего не знают, просто родился урод, позорящий семью Мендоса и всё.
— Они так же заблуждаются, как и я, когда его увидел впервые, — улыбнулся Альфонсо, — но время прозреть насупит, рано или поздно. Мне оно стоило очень дорого, жаль Ринальдо я не знал об этом раньше.
— Ваше высочество, если бы пришло уведомление об их прибытии заранее, мы могли бы навести справки, — развёл руками архиепископ, — так что мы ничего не могли сделать, да и я думаю папа сделал это специально. Кто примет ребёнка за серьёзную личность проверяющего?
— Что насчёт старика? — продолжил Альфонсо.
— Идеальный инквизитор, — пожал плечами архиепископ,
