30 сребреников - Дмитрий Викторович Распопов

— Никакого, отец Стефан, — так быстро сказала она, что стало понятно, что она что-то скрывает.

— Каких людей вы можете назвать своими врагами или которые могут на вас показать из личной обиды?

— Есть отец Стефан, — закивала она, став перечислять десяток имён, которые тут же записали.

— Не ссорилась ли ты недавно с соседями или родственниками? — продолжил он допрос.

— С соседкой, женой молочницей повыдёргивали волосы друг дружке, — покивала она, — эта нехорошая женщина носила слухи обо мне по кварталу.

— Какого рода слухи? — голос отца Иакова, вмешавшийся в разговор, был сама доброта.

— Что я якобы положила плаценту от её неродившегося ребёнка под алтарь в церкви, — нехотя ответила она.

— А ты клала этот предмет дочь моя? — поинтересовался отец Иаков.

— Нет конечно! — она отвела взгляд от него, так что даже мне было понятно, что она врёт, а вот инквизиторы даже не моргнули. Они продолжали допрос в ровном спокойном тоне.

— А что вы делали второго января сего года в час по полудни? — неожиданно поинтересовался у женщины молчавший до этого инквизитор.

Вопрос вызвал у женщины ступор.

— Отец, я не помню этого! — изумилась она.

Допрос продолжался четыре часа без перерыва, когда женщина явно стала уставать и забывать на какие вопросы, она что отвечала ранее. А поскольку всё записывалось, то инквизиторы раз за разом со спокойным тоном говорили ей, что час назад она говорила иное. Наконец, после одного из таких вопросов, женщина не выдержала и упала на пол, залившись слезами.

— Боже прости меня, — Элизабетта протянула руки к инквизиторам, — я согрешила.

— Ты признаёшься в грехе дочь моя? — отец Стефан подошёл к ней с бумагой.

— Да признаюсь! — закивала она и подписала признание.

— Отведите её в камеру, допрос продолжится завтра, — сказал отец Иаков, обращаясь ко мне.

Я лишь показал жестом и Бернард, подхватил женщину, чтобы отвести её и отдать в руки стражи, которая отведёт её в тюрьму. Она была неподалёку от дома префекта района, в котором мы находились сейчас. Собственно говоря, помещение и было выбрано мной именно из-за близости с тюрьмой, чтобы не водить обвиняемых через весь город.

Когда её увели я обратился к инквизиторам.

— Братья, а можете мне ответить на вопросы, которые у меня возникли? Простите если они покажутся вам глупыми, но я уже говорил, что ничего не понимаю в расследовании.

— Конечно брат Иньиго, — кивнул старший инквизитор, — и тебе точно не стоит ни в чём извиняться, твоё стремление к знаниям можно только похвалить.

— Почему её отвели в тюрьму? — поинтересовался я, — она же во всём созналась.

— Мы ведь несветские власти брат, — улыбнулся отец Иаков, — это им достаточно признания, чтобы вынести приговор. У церкви стоит другая цель. Мы должны опросить свидетелей, которые донесли на неё, чтобы сверить их показания с её, убедиться, что она действовала одна и ей никто не помогал. Только после этого мы можем вынести ей епитимью за совершённое деяние.

— Не наказание? — удивился я его фразе.

— Церковь не наказывает брат, лишь пытается вернуть заблудшую овцу обратно в своё стадо, — ответил мне отец Стефан.

— Зачем же её тогда отправили в тюрьму? — поинтересовался я, — можно было её отправить домой, она ведь сама пришла на допрос.

— В большинстве простых случаев да, мы так обычно и поступаем брат Иньиго, — согласился со мной отец Иаков, — но ты создал нам идеальные условия для работы, когда тюрьма рядом, места в ней свободные есть, власти готовы сотрудничать, так что ты даже не представляешь себе, как меняется человек, всего после одного дня заключения. Завтра ты сам всё увидишь.

— То есть теперь мне нужно позвать тех, кто против неё свидетельствовал? — спросил я.

— Верно брат Иньиго, — кивнул отец Стефан, — и мы продолжим это дело, пока его полностью не разберём.

Вспомнив сколько фамилий у нас в списке, я понял, что процесс будет ещё более долгим, чем мне казалось вначале.

Глава 27

Нужно ли говорить, что многоопытные инквизиторы оказались правы. Вчера предварительно было опрошены ещё несколько человек, которых из-за недостаточности сведений или же лёгкости обвинения, отправили домой под расписку о том, что они завтра прибудут на допрос. Люди охотно давали обещания, так как не хотели попасть в тюрьму, даже на один день. И приведённая оттуда на второй допрос Элизабетта Галиотта, показала мне почему.

Всклокоченная, зарёванная и вся трясущаяся, она, едва попав в комнату с инквизиторами стала умолять её простить, сыпать сведениями и именами, которые хотели знать инквизиторы. От вчерашней уверенной в начале допроса женщины не осталось ни следа, притом, что её никто и пальцем не трогал, она просто одну ночь провела в одиночной камере.

Когда все непонятные моменты инквизиторы узнали, отец Иаков вместе с остальной комиссией подписал документ и огласил результат расследования.

— Комиссия инквизиторов под предводительством отца Стефана обнаружила и подтвердила, что акушерка Элизабетта Галиотта положила 2 января 1455 года от Рождества Христова плаценту неродившегося дитя молочницы Велии под алтарь в церкви Сан-Доменико Маджоре и над ней провели 9 служб. Целью данного поступка было желание упомянутой Элизабетты Галиотты, чтобы следующий ребёнок у молочницы Велии родился живым.

— Поскольку ты не созналась в этом грехе сама, — он посмотрел на женщину, — то мы отпускаем тебя домой, с обязательством в день объявленного Sermo Generalis явиться к центральному собору, чтобы выслушать вынесенный церковью вердикт по твоему делу. Я говорю тебе заранее, что это будет епитимья в виде ношении двух зачёркнутых крестов на одежде в течение года.

Я поднял руку, поскольку собирался добавить к епитимье своё новшество. Ради этого пришлось показать бумагу, выданную мне королём и договариваться за проценты от подобных сделок с архиепископом, главой города и управляющим местным филиалом банка Медичи. Всё потому, что я посчитал, сколько денег мы заработали за время добровольных покупок индульгенций и понял, что такими темпами, мы точно пятьдесят флоринов здесь не заработаем.

— Да брат Иньиго? — поинтересовался у меня отец Иаков.

— И обязательство до времени дня аутодафе оплатить выданную индульгенцию за богохульство, стоимостью два флорина, — добавил я, доставая сам документ и расписку, где нужно было