За секунду до сумерек - Евгений Штауфенберг
Утро – удар о реальность. Ударило оно, в первую очередь, по глазам и по ушам. Он открыл веки и тут же сощурился от яркого света, спать хотелось жутко. Оказалось, что все уже встали и почти что собрались совсем. Шум вокруг, с утра почему-то казавшийся необычайно громким, голоса, топот ног по трещавшему тростнику.
От этого удара он полностью не оправился и теперь. Мысли тогда путались и налезали одна на другую. Проспал… Почему? Идём куда-то – договорились, значит. Странно. Или не странно. Он не отошёл ещё от ночных видений и сейчас силился определить, какая часть его памяти ему приснилась. То, что это всё-таки так, он уже понял, немного разочаровавшись. Но сон был действительно чудн́ой, реалистичный, причём очень жутковатый и даже красивый, как он потом понял, по-своему. Почему так спать всё-таки хочется? «А вот лазить не надо всю ночь, люди спать должны» – сказал Рыжий-старший, как будто ответив на мысли.
Чий посмотрел на него прищуренными глазами и скорчил гримасу.
Ждать, пока он без особой спешки полностью проснется, естественно, никто не собирался. Пришлось быстро встать сбегать попить в стороне от острова, где за ночь вода успела уже отстояться, висев прозрачным слоем над донной мутью. Умываться не хотелось из-за холода (к тому же теперь стало понятно, что он заболел, похоже серьезно), он смочил глаза, зачерпнув пригоршней воды, каждый в отдельности, протер мокрой ладонью лицо. Вернулся, давясь, съел свою часть этих «орехов», пытаясь не обращать внимания на запах. И они пошли.
Двинулись все, на острове никого не осталось. Он пошел в хвосте, поле было большим по- настоящему. Они ломились через тростник – видно ничего не было, кроме самого тростника, а когда они подошли к краю, солнце уже успело значительно подняться. За краем пришлось снова лезть в жижу с незнакомого берега, и дальше двигаться в жиже. «Да, глубоко, но ничего, вчера еще глубже было. А куда мы идем-mo вообще?» - впервые за сегодня подумал он. Чий оглянулся вокруг. Сзади удалялся край тростника с незнакомыми очертаниями, пустошь, и солнце висело вроде как-то не там. А впереди, зеленели прикрытые сизой дымкой, огромные сопки, как гребешок зубьями, покрытые маленькими, отсюда, деревьями, – Лес. … Север…
Значило это, что они все-таки договорились. Вчера. Удалось Тольнаку, а может, и сегодня. Надо же все это проспать уметь. Самый простой способ узнать – поговорить с Тольнаком на привале, но когда он будет, этот привал здесь? Может, к вечеру, а до вечера ждать не хотелось, да и вряд ли правильно, опасно так долго в неведении оставаться. Он же вообще ничего не знает, вот сейчас случится что, ведь и подыграть может не получится, помочь. Проспал. Ситуация крайне нелепая. «Надо узнать. Что он там вчера говорил?» - Чий попытался вспомнить. Про дерево – как он росло… Вспомнилось, как он вышел вчера из темноты, довольный, как кладет на кучу тростника лист с завернутыми в него орехами. Да нет. У костра. Тропа…Тропа… не нашел, но завтра все ясно станет! Это сегодня, значит, и ведь идем же. Он оглянулся на Кольму, посмотрел на спины впереди – шли, не то, чтобы бойко, в такой грязи бойко в принципе не походишь, без радости, конечно, но шли, и он шел.
Он не понимал, как это у Тольнака получилось, он был готов поспорить вчера, что ничего из этого не выйдет. Это было непонятно. Вот сон ему сегодня вполне понятный приснился. В смысле, странный, конечно, но в духе, объяснимый. Хотя со сном тоже чудно’ выходило. Спал он плохо этой ночью, хотя и, казалось бы, на твердой земле, невыспавшийся. Вся ночь прошла в дреме, и всю ночь он думал, что все это правда, временами он засыпал по-настоящему, улетал куда-то, и тогда ему начинал сниться сон. Он был в Деревне на Амбаре, почему-то с Воротом и Израном, сначала они там делали что-то, лазили где-то, прятались вроде от кого-то или от чего-то, а потом как-то получилось, что они сидели и разговаривали, уже вдвоем – Изран и Ворот, а Чий сидел рядом и слушал. После этого он полу-просыпался и начинал дремать. Он опять понимал, что они здесь, на куче тростника, что они ушли из Деревни и шли в Лес раньше, а теперь непонятно зачем застряли в Болоте. Думать он не мог, раздражало, что пить хочется, что в тростнике, который они наломали, ползает какая-то дрянь – мушки какие-то. Но сон не прекращался совсем, он по- прежнему слышал голоса. Чуши по-прежнему хватало: вроде того, что хоть они и говорили довольно громко, но понимал он их редко, чаще отдельные слова, реже предложения, или что он их видел – как они едят и разговаривают, даже когда лежал, уткнувшись лицом в тростник. И, когда просыпался, оглядывался, кругом была тишина, рядом никто не сидел, потом он засыпал, и все продолжалось по новой, и странным все это тогда не казалось. Наоборот, он верил, что все это на самом деле, всю ночь, и даже когда просыпался, и рядом ничего такого не видел, все равно подозревал, тревожное ощущение не исчезало.
У Кольмы он мало чего узнал, как они с утра собирались разделиться и пойти одним на юг, другим сюда, к северу, тех, кто идет на юг, должен был вести Тольнак, потом они передумали, – Изран в смысле, – и Тольнак пошел на север, потому что он обещал еду, а потом на юг вообще никто не пошел.
Вот так вот легко, он и не предполагал, что так легко, откуда только еда будет, рискнуть решил что ли, но все-таки это легче, чем он думал намного легче, обещаешь, что, будет что есть, и идут, а Изран растерянный и не знает что делать, настолько, значит, они тупые, что ли? И, выходит, Израном тоже можно управлять, если знать, где поманить, а где пришпорить, если с умом… А если нет там никакой еды, что, он рискует? Да нет, вряд ли так. Ощущение тревоги появилось и не пропадало. Может, поэтому он и обрадоваться за Тольнака не успел, твердил только про себя: Да нет, нашел или знает, что найдет… Найдет… Не может он… Он по-любому… И даже если и нет, то все равно пищу искать придется, они в Степь без нее никак не пройдут, наверное, его уже самого трясло от голода, руки, ноги, слабость постоянная, от которой хочется прилечь.
Он сперва, решил было подобраться к «голове», прошел нескольких, поглядел
