За секунду до сумерек - Евгений Штауфенберг
Но всё это было ерундой, по большому счёту, а вот утонуть он боялся по-настоящему, об этом Тольнак не подумал, вдвоём шансов спастись из трясины было гораздо больше. А сейчас, стоило ему оступиться, даже криков его никто не услышит, кроме живых коряг, он погрузится с головой, а вокруг всё будет в такой же сонной тишине на тысячи шагов. Болото его похоронит. Он ещё раз поглядел на свой шест, продольная трещина дошла почти до середины.
Их пень Чий узнал сразу же по торчащим вверх корням, как только они вынырнули из-за поворота тропы. Только людей видно не было, подойдя ближе, он понял почему. И одежда, и лица были грязными и в темноте почти неразличимы. Он бы ещё долго, наверное, никого не смог различить, если бы не белки глаз. Тени при приближении превратились в шесть человек, они сидели, лежали, стояли, и, судя по напряженным лицам, их с Тольнаком самодеятельность тут никому не понравилась. Как ты там говорил? «Раньше их вернёмся». Ну.
Тому, что он пришёл один, удивились и, видимо, поэтому не встретили криком. Он решил развить успех, с ходу сказал, что ночёвку они нашли, что Тольнак там остался делами заниматься и сказал идти к нему. Выражение лиц не изменилось почти, но Чий понял, что кричать на него уже не будут. Они вообще не понимали, радоваться им ночёвке или наоборот – всё-таки от Степи в другую сторону, слишком замёрзшие, грязные и уставшие. Смотрели на Израна, а вот ему это, похоже, не нравилось по-настоящему, он был таким же грязным, как и все, молчал, но даже и вот так в темноте Чий понял, что разозлен, больше чем просто разозлён, даже странно было, он, похоже, с трудом себя держал, тут было что-то другое не как у остальных, как истерика. Спросил он только: «А почему мы идти должны?». И тут Чий испугался, в голове панически пронеслось: «…На Тольнака… сослаться на Тольнака». И он понёс какую-то ахинею, что, мол, он тут не при чём, что это всё Тольнак. Он тупо глядел под ноги и говорил, говорил, потом вдруг стало стыдно, и он замолчал.
К тростникам они подошли уже ночью, тучи растянуло, и сверху мерцали холодным колючим светом маленькие звёзды. Ночь была тихая, под ногами шумно и сочно хрустел тростник, отражаясь от глади воды, звук неприятно далеко разносился вокруг, если бы кто-нибудь находился рядом, их бы обязательно услышали. Тольнака на месте не было, их островок был пуст, заросшее, как и рядом, место: небольшой пятачок примятой растительности и еле заметная тропинка, по которой они шли. Он ступил на сушу, посмотрел, где они лежали, ничего нового, вроде, не было: следы босых ног, сломанные стебли.
– Тольнак! – крикнул он, не особо надеясь что-то услышать, никто не ответил, он развернулся в сторону пацанов и пожал плечами.
– Да вижу я, вижу.
Сейчас островок показался ему убогим и маленьким, гораздо меньше, чем ему помнилось, ненадёжней, и даже земля, где они лежали, почему-то раньше представлялась гораздо большей, чем на самом деле – можно было пройти мимо поляны и не заметить её. Просто грязь, возвышающаяся над грязью на пару ладоней. Они чуть не втоптали его в жижу совсем, когда стали стелить поверх тростник, ноги уходили по щиколотку, и в особо глубоких отпечатках тут же масляно заблестела просочившаяся вода. Её накрыли тростником, слоем, потом ещё слоем, потом ещё, он развалился на колкой соломе, чувствуя, как заныли затёкшие, натруженные ноги, его тут же потянуло в сон. Ночи в последнее время стали холодные, когда он возвращался, ведя сюда остальных, шли уже по остывшей воде, и чувствовалось, как она неприятно высасывает из тела тепло. Озноб сильнее всего ощущался суставами, они были разбитыми, горячими как будто, их болезненно крутило, снова стало больно глотать, но пока всё это досаждало несильно, на фоне того, что двигаться больше не надо, можно расслабиться и полежать, это почти не замечалось, тем более что голод почему-то отпустил, есть он не хотел, наоборот, при мысли о еде его немного подташнивало. «Надо перед сном тростника сломать укрываться», – подумал он, зябко подышав на руки.
Работали теперь только Рыжие, старший и младший, как самые не уставшие, стелили противоположный недоделанный ещё край, Ворот лежал рядом и уже спал, вроде, уткнувшись в стебли лицом. Остальных видно не было, во всяком случае, вот так, лёжа. Он слышал со спины, как кто-то собирался сходить за дровами, посмотреть. Какие здесь дрова? Рядом кто-то опустился на подстилку, затрещали стебли, он почему-то решил, что это Краюха.
– Тольнак не появлялся? – он поднял голову и увидел рядом Израна.
– Не появлялся. А должен?
Чий с вопросительным видом поднялся на локте.
– Я не знаю, что там и как у вас было, что вы нарешали, но ушли-то вы вдвоём. Так? А вернулся ты один. Погоди, – он жестом остановил Чия, собиравшегося что-то сказать. – Меня «почему» не волнует. Вот ответь мне, я теперь, по-твоему, как должен поступить?
– Ты подозреваешь меня в чём-то, что ли?
– Да в чём я тебя подозревать могу? Конечно, не убил ты его и не ограбил, и вообще, меня «почему» не волнует. Я что делать должен?
Вот, Тольнак, чего ты ещё не учёл. Не решает ходьба вдвоём ничего, да?
Он собирался сесть и тут услышал сзади шорох, затем треск раздвигаемой растительности, Чий обернулся – сзади стоял Тольнак.
– Во!.. Ты где ходишь?!
Он опустился рядом с ними, положив около себя вязанку суковатых палок и копьё. Он похлопал рукой по палкам.
– Где надо. Во, это огонь!
– Гнилушки что ли?
– Какие гнилушки, – он постучал наконечником копья, – звенит аж. Чудо что нашёл. Вы такого не видели. Короче говоря, росли когда-то там три деревца и плотно так, вокруг-то пусто, совсем ничего почти. А они чуть ли не в шаге друг от друга. И среднее то ли подмыло, то ли подрыл кто-то, засохло оно потом уже и не в жижу упало – они ветвями ещё тогда переплелись, а так – корень в воде болтается. И оно росло, жило, пока эти, по бокам, его от воды не подняли. Тут же на Болоте дров нормальных нет в принципе, деревья гниют ещё живые пока, а мёртвое – так всё, в жижу падает – и труха, и так всегда. А это, я прохожу, висит в кронах сухое, я его там пока скинул, пока наломал.
Тольнак откинулся на настил и смотрел на них с видом победителя. Он не улыбался, наверное, старался держаться как
