Гай Орловский - Победный «Факел Гаргалота»
Как и большинство из бегущих, я набросил куртку на голову, смешался с этой позорящей титул людей толпой перепуганной дряни и вместе с этим стадом спустился на нижнюю палубу.
Там через борт уже прыгают люди полковника Валенштейна, а снизу к нам протягивают руки.
На скоростных и вместительных десантных катерах всех нас доставили на пристань, где я тихохонько скользнул в сторону, а там поспешил уйти в темноте подальше.
Сердце все еще колотится бешено, волны кипящего адреналина бьют в голову, пришлось попетлять немного в темноте, наконец вышел на освещенное, где масса автомобилей, отыскал заметный архейдж Крамера.
Он вздрогнул, когда я распахнул дверцу и ввалился на сиденье рядом.
Я спросил с любопытством:
– Что там творится?
Он сказал зло:
– Это ты меня спрашиваешь?
– Ну да, – ответил я с неловкостью в голосе. – Я там птичками любовался, а потом вдруг на яхте ба-бах!.. искры, пламя, так красиво в ночи…
Он сказал раздраженно:
– Какие птички ночью?
– Или рыбки, – уточнил я. – Человеку моей натуры, что значит – утонченному, как-то не до таких мелочей…
Он бросил на меня взгляд, полный подозрения.
– А чего от тебя бензином пахнет?
– А тут его везде разлито, – сообщил я. – Порт, что с него взять? Не совсем курорт, хотя и курорт… А вот там еще и лужа солярки… или дизельного топлива? Я искусствовед в штатском, в бензинах не разбираюсь. Я больше по картинам Бетховена и Пиккадилли.
Он буркнул:
– Заткнись. Уже знаю тебя, но никак не привыкну к твоей манере. Или теперь вся такая молодежь? Судя по голосу, уверен, что все если и не в порядке… то обошлось?
– Заложников и всю команду яхты, – ответил я осторожно, – вроде бы уже доставили на пристань… Хорошо работает спецназ, оперативно!.. Баба-бах, а все концы в воду. Надеюсь, яхту спасти не сумеют, да и зачем?.. У вас, проклятых капиталистов, денег много. Забабахаете еще крупнее…
На панели высветился сигнал вызова, одновременно прозвучал зуммер.
Крамер тут же сказал резко:
– Связь!
На экране появилось лицо незнакомого мне военного.
– Мистер Крамер, – сказал он почтительно, – ваша дочь в безопасности. Мы только что отвели ее в комнату дежурного.
– Ведите прямо ко мне, – прервал Крамер.
– Будет сделано, – ответил тот таким голосом, что я отчетливо услышал стук подкованных сапог и «слушаюсь, герр генерал».
Связь оборвалась, Крамер шумно перевел дыхание.
– Слава богу…
– Поздравляю, – сказал я с чувством. – Ну, ладно, я пошел… Ах да, это вам вдруг да пригодится…
Он машинально взял из моей ладони увесистый хард, поднял взгляд на мое лицо.
– Что за хрень?
– Подобрал на пирсе, – сообщил я. – В канаве. Как искусствовед, я заглядываю и в канавы. Там такие ценности мирового искусства попадаются! То, что раньше было говном мамонта, для нас историческая и даже культурная ценность, представляете?.. Вот-вот, и я бы не подумал, если бы обизнесменился… Просмотрите как-нибудь, вдруг там что-то любопытное… Но только без свидетелей. Вдруг какая компрометирующая вас порнуха?
Он крикнул:
– Стой, а ты куда?
– Куда послали, – ответил я с обидой, – я же вижу, как вы не любите творчески одаренных людей…
Он что-то сказал еще, но я быстро выскользнул и захлопнул дверцу. Народу на пристани тьма, будто все население города здесь, хотя вижу только спецвойска, полицию, агентов, а также множество санитарных амбулаторных автомобилей и людей с крупными красными крестами на спинах.
«Что-то слишком часто влезаю в эти ситуации», – мелькнула мысль. С другой стороны, глобальных войн нет, а мир по ним истосковался, вот и выплескивает в терактах и захватах заложников раздражение и накопленную пассионарность.
Так что да, это не я влезаю, а меня влезают. В смысле, втаскивают в спасения и освобождения. Потому что и я такой, пассионарность даже из жопы прет. Хоть и клянусь, что мне бы бутылочку пива и на диван, а на экране трансляция матча по футболу, но на самом деле это прикрытие, причем, подозреваю, не только у меня.
Потому что вкалывать до седьмого пота вроде бы позорно, лох, а вот лежать и ничего не делать – герой, умница, хорошо устроился…
Блин, куда мир катится…
Навстречу двое офицеров почти бегом отважно и смело ведут Леонтию, красивые и статные, явно из Управления, там нужны представительные, а умные тусуются в других верхах, что сбоку, но повыше.
Я едва успел шмыгнуть в темноту, но Леонтия словно ощутила мое присутствие, повернула голову и некоторое время всматривалась, а когда миновали мое укрытие, я торопливо прочучундрил прочь из этого опасного и темного, несмотря на фонари и прожекторы, места.
Раньше мир был в крепких руках церкви, долга, чести, над каждым довлел длинный перечень обязанностей, регламентировался каждый шаг, начиная с самого раннего детства, когда родители внушали «мальчики так не делают», «девочкам так не положено», а сейчас все устои не только расшатаны, но изломаны и брошены в пыль под ноги.
Человек свободен, как это ни звучит парадоксально в эпоху, когда тотальное видеонаблюдение за каждым твоим шагом, просматриваются имейлы, чаты в соцсетях, блоги, даже местонахождение всех и каждого нетрудно отследить без GPS, а также сразу посмотреть, чем занимается в таком месте…
Свободен в том смысле, что пали и рассыпались моральные оковы долга и всего того, что «принято» и «не принято», а те были тисками покрепче, чем полицейский надзор.
И потому я не слишком заморачиваюсь насчет законности или незаконности моих поступков, стало важнее то, как человек сам их оценивает, а я вот одобряю себя и похлопываю по плечу: молодец, плюй на все условности и делай то, что считаешь правильным.
Обратно я добирался хоть и с приключениями, но в целом без них, а когда вконец усталый в аэропорту ввалился в свой стронгхолд, явно удивленный таким вызовом, то, увы, заснул и спал без задних ног, пока автомобиль не влетел на территорию моего участка с уже распахнутыми для меня воротами.
Аня встретила на крыльце – молодец, бдит, я спросил сонно:
– Как там наш король?
Аня ответила сердито:
– Король спит, а с тобой что?.. Воняешь дизельным топливом и бензином стандарта Е-95 с примесями, что применяется только на…
– Тихо, – прервал я. – Как на такой жениться, когда так встречаешь? Ты про борщ слыхала?
– Приготовить? – спросила она радостно.
– С утра борщ не едят, – напомнил я. – Хотя ладно, давай.
– И тогда женишься?
– Не шантажируй, – сказал я строго.
Она сделала большие глаза.
– А чем же тогда всю жизнь занимаются женщины?.. Милый, я женщина или самец?
– Самец у нас я, – отрезал я. – И других не надо. Так что насчет борща?
– Уже готовится, – сообщила она. – Пойдем на кухню, твое любимое место, сам увидишь. Поспишь возле плиты еще, пока я накрываю на стол… Кстати, почему говорим «накрываем», когда просто ставлю тарелки?
– Раньше накрывали стол скатертью, – сообщил я. – Точнее, столешницу. Скатертью, а потом клеенкой, чтоб скатерть не пачкалась, а сверху старой газетой, предохраняя и клеенку, а потом…
Она прислушалась, сказала радостно:
– Все!.. Борщ готов. Накрываю на стол. Но, прости, без скатерти, клеенки и газетки… и чего там еще?
– Не верю в эти скоростные технологии, – проворчал я. – По мне так борщ должен готовиться с чувством, с толком, с расстановкой, а ты как пономарь…
На кухне все сверкает, Аня держит ее в чистоте, никак не внушу, что у творческого человека должен быть некоторый беспорядок, подчеркивающий его индивидуальность, а где ее еще подчеркивать в нашем стандартизированном мире, как не на кухне, интеллигенция всегда на кухне, это уже традиция.
Ароматный запах ударил в ноздри, я непроизвольно чавкнул, за спиной раздался довольный смешок Ани.
– Садись, вот твоя тарелка. Извини, я чуть вытянула ей края… правда, красиво?
– Главное, – буркнул я, – помещается больше.
– Ой, это комплимент?
– Сядь, – велел я, – ты же дама, а не. Как само лечение?
– Ты почти здоров, – сказала она с огорчением, – даже лечить нечего… Давай я тебе хоть камни в желчном пузыре уберу?
– А там они есть?
– Нет, – призналась она, – но песок тоже опасен.
– А песка много?
– Еще нет, – сообщила она, – но при правильно неправильном питании, как у тебя, может появиться. Потому лучше вырезать желчный пузырь заранее… а заодно селезенку. Она давно никакой роли не играет.
– Стоп, – прервал я. – Я спросил, как здоровье моего друга? Учти, люди в первую очередь интересуются здоровьем других, а женщины – своим. Но вслух они тоже как бы интересуются чужим, так принято.
Она наморщила нос.
