Сергей Арбенин - Дети погибели
– Знаем-с мы этот дом, – кивнул дворецкий.
– Очень хорошо. Вот, возьмите записку и деньги на извозчика. Слуге доктора, Василию, скажете, что вы от Фёдора Михайловича. Только поторопитесь, ради Бога.
Иван Иванович молча взял записку и деньги, развернулся и вышел.
Хлопнула дверь.
Фёдор Михайлович вернулся в гостиную.
Елизавета Яковлевна, бледная, как полотно, лежала, глядя в потолок.
– Я посижу пока возле вас, – сказал Фёдор Михайлович. – Вам сейчас нельзя быть одной.
* * *Приехал Кошлаков, осмотрел Елизавету Яковлевну, поводил медицинским молоточком перед её глазами.
– Ничего опасного не нахожу, Фёдор Михайлович, – сказал он устало. – Сильные ушибы. Есть лёгкая степень сотрясения мозговой оболочки. Челюсть не повреждена. Я пропишу примочки. И, разумеется, строгий постельный режим.
Фёдор Михайлович кивнул. Елизавета Яковлевна по-прежнему молчала. Глядела в потолок. Под глазами у неё натекали громадные синяки.
Когда Кошлаков уехал, Фёдор Михайлович поднялся:
– Я, с вашего позволения, приду завтра. Примочки ваш дворецкий доставит вам с утра. А вы уж, пожалуйста, лежите. Пусть и кушанья вам подают прямо в постель.
Елизавета Яковлевна прикрыла глаза, отвернулась.
– Ах, уходите. Не хочу я кушать. И вообще ничего не хочу.
Фёдор Михайлович слегка поклонился и вышел. Подозвал Ивана Ивановича, вручил ему рецепт:
– Сходите утром в аптеку. И, прошу вас, последите, чтобы Елизавета Яковлевна не вставала – так доктор велел.
Потом, уже надевая пальто, спросил:
– А что, прислуги женского полу у вас нет? Горничной, например?
– Горничную Елизавета Яковлевна рассчитала, – сообщил дворецкий. – В целях экономии. Но есть кухарка: она сейчас спит в своей комнате.
– Понятно, – кивнул Фёдор Михайлович. – Значит, с утра переговорите с кухаркой, – пусть посидит возле Елизаветы Яковлевны, поможет. Если будет необходимость, я пришлю сиделку; не беспокойтесь, из своих средств.
Иван Иванович с угрюмым видом кашлянул в кулак.
– Как вам будет угодно.
* * *Елизавета Яковлевна поправлялась медленно. Несколько дней прошло, пока она не почувствовала себя более-менее сносно. Фёдор Михайлович, пришедший её навестить, решил воспользоваться этим моментом.
– Вот что, Елизавета Яковлевна, – сказал он серьёзным тоном, присаживаясь, по обыкновению, на стул у кушетки. – Думаю, вам нужно сменить квартиру. А ещё лучше – совсем уехать из Петербурга… У вас есть родня?
Елизавета Яковлевна, отвернув лицо – стеснялась зелёных кругов вокруг глаз, – глухо ответила:
– Нету. Родители давно преставились, а с другими я никаких связей не поддерживала.
– Гм… – Фёдор Михайлович задумался. – В таком случае, можно купить домик где-нибудь в Эстляндии…
– Купить! – с горечью повторила Елизавета Яковлевна. – На что же я куплю? У меня нет средств!
– Ну, средства найдутся, если вы решитесь. Я могу пригласить знакомого оценщика. Он купит оптом мебель и всё, что вы захотите продать…
Елизавета Яковлевна помолчала.
– А как же бумаги Льва Саввича? Тут за ними уже приходили из министерства и из Особого присутствия. Да я их выгнала…
– Ага… – пробормотал Фёдор Михайлович. – Так я и думал. Значит, бумаги нужно перепрятать.
– Куда? – с тоской воскликнула Елизавета Яковлевна, забыв про синяки. – Там, в кабинете, такой несгораемый шкап стоит, – его с места не сдвинешь! А шкап заперт, и ключа у меня нет.
– Где же ключ? – заинтересовался Фёдор Михайлович.
Елизавета Яковлевна как-то странно скосила глаза и ответила:
– Да Бог его знает! То ли спрятан где-то в столе, то ли в министерстве остался…
Фёдор Михайлович задумался. Молчание прервала Елизавета Яковлевна:
– А вы думаете, – тихо спросила она, – что это всё из-за его бумаг?
– Что?
– То… Что Льва Саввича убили, а теперь и меня хотели. Там, на кладбище.
Фёдор Михайлович пытливо взглянул на неё, помедлил и кратко ответил:
– Возможно.
Елизавета Яковлевна снова отвернулась, всхлипнула:
– Никуда я не поеду. Надо ещё могилу поправить – провалилась совсем…
– Ну, могилу уже поправили, – отозвался Фёдор Михайлович. – На днях чугунное надгробье с крестом поставили, песку подсыпали – всё в лучшем виде.
– Кто же это постарался? – со скрытой иронией спросила Макова.
– Кто? Константин Петрович Победоносцев. Кажется, вы виделись с ним на похоронах.
– Это который в очках, на сову похож? – Елизавета Яковлевна усмехнулась. – Вот уж никогда не поверю!
– Почему же?
– Да потому… Потому, что он-то Льва Саввича и убил!
Фёдор Михайлович в изумлении откинулся на спинку стула, во все глаза глядя на Елизавету Яковлевну.
– С чего вы это взяли? – наконец выговорил он.
– А с того… Помню я, как он на Льва Саввича смотрел, на портрет в крепе… И как на меня посмотрел, выходя.
Фёдор Михайлович слегка натянуто рассмеялся:
– Ну, извините… Я Константина Петровича давно знаю и уважаю. И не могу поверить, чтобы он оказался замешан в этой истории!
– Плохо, значит, знаете! – сквозь зубы ответила Макова, повернулась к стене, завозилась, роясь под подушкой.
Потом внезапно обернулась и протянула Фёдору Михайловичу связку ключей.
– Нате… – сказала просто. – Тут и от кабинета, и от секретных ящиков в столах. И от шкапа несгораемого…
Фёдор Михайлович в изумлении смотрел на неё.
– Берите, что ли! – повысила голос Елизавета Яковлевна. – Пока не передумала. Если там бумаги такие, что из-за них убить могут, – возьмите их да унесите.
Фёдор Михайлович взял тяжёлую связку.
– Откуда же они у вас?
Елизавета Яковлевна, глядя в потолок, ответила:
– Давно сделала, со слепков… Деньги я у Льва Саввича искала… Дура.
И вдруг заплакала навзрыд.
* * *Фёдор Михайлович вынес из кабинета две основательные связки бумаг. Сказал Ивану Ивановичу:
– Упакуйте-ка это… Хоть в чемодан, что ли. Или в ящик.
Иван Иванович посмотрел на связки. Кивнул.
– И спрячьте покуда у себя в комнате. Вечером я приду, увезу. Только помните: цены этим бумагам нет. Они сейчас человеческих жизней дороже.
Иван Иванович пытливо взглянул в глаза Фёдора Михайловича, серьёзно кивнул. Сказал вполголоса:
– Понимаем-с.
– И после о них – никому ни звука! – строго сказал Фёдор Михайлович. – Иначе… Не только хозяина потеряете… Или хозяйку. Может статься, что и собственную голову.
Дворецкий снова кивнул.
* * *Выйдя от Маковой, Фёдор Михайлович глубоко задумался. При всей её простоте, она проницательна и откровенна. Но Константин Петрович Победоносцев? Неужели?
Фёдор Михайлович вспоминал. Победоносцев, будучи преподавателем в университете, подружился со студентом Анатолием Фёдоровичем Кони. Да так, что Кони к месту и не к месту любил поминать своего «любимого учителя». Потом Кони, завязав знакомство на немецком курорте с будущим министром юстиции Паленом, быстро пошёл вверх по служебной лестнице. Пален, став министром, тут же выписал Кони из Харькова в столицу. И через некоторое время Кони занял пост председателя окружного суда. Именно Кони сделал всё от него зависящее, чтобы эта «капитанская дочка» Засулич была оправдана. Анатолий Фёдорович грубил свидетелям, обрывал их на полуслове, ловил на неточностях. И в то же время с готовностью принимал все возражения защиты.
Кстати, вскоре после процесса Кони в очередной раз захворал и уехал в Германию на воды. Говорят, что эта странная болезнь его мучает с молодых лет: нападают вдруг приступы ипохондрии. Апатия, вялость, тоска…
Когда Анатолий Фёдорович, ещё в молодости, впервые со своей хворью обратился к врачу, тот осмотрел его, посмеялся и сказал:
– Ваша болезнь, молодой человек, лечится очень просто: езжайте в Европу, по всем столицам. И пробуйте разные сорта пива. Можно – в обществе хорошеньких барышень!
Анатолий Фёдорович тогда крепко обиделся. Но совету доктора внял, – правда, лишь отчасти: поехал в Карлсбад, на воды, и в скором времени странный приступ прошёл.
С тех пор болезнь часто настигала Анатолия Фёдоровича, причём всегда, прямо скажем, вовремя: в тот момент, когда ему грозили мнимые или вероятные служебные неприятности. Анатолий Фёдорович, предчувствуя неладное, всегда впадал в чёрную меланхолию, брал отпуск и уезжал на воды.
При этом, в особенности после оправдательного процесса Засулич, Кони слыл большим либералом, познакомился с самыми выдающимися людьми своего времени, встречался с писателем графом Толстым, был вхож во все либеральные салоны.
А Константин Петрович Победоносцев тем временем стал воспитателем наследника, цесаревича Александра Александровича. Всегда предельно вежливый, неравнодушный к искусствам, – именно Константин Петрович настоял на том, чтобы Фёдор Михайлович стал вхож в Аничков дворец. Даже читал там, в узком семейном кругу, отрывки из своих новых произведений.
